Седьмая звезда (СИ) - Риз Лаванда. Страница 39

— Спасибо за правду, — пересохшими губами, прошептал он. — Никогда не думал, что самый страшный и кровопролитный бой — может быть только бой, который идет внутри тебя! …Когда-то проявление чувств и любовь я воспринимал с огромным скепсисом, даже не предполагал, что это застанет меня вот так врасплох, без предупреждения. Я сам не понял, как принял это состояние в себя. Любовь — состояние эйфорической контузии, все мысли и действия направлены к объекту своих чувств. Но если о любви я слышал, то с тем, с чем я столкнулся здесь, всей этой нашей ситуацией — я не нахожу нужного описания… — Илай говорил и говорил, пытаясь хоть как-то освободиться от терзающих его эмоций, — Я знаю основы пилотажа всех аэрокосмических объектов, устройства кораблей, характеристики вооружения, правила рукопашного боя, я подготовлен к атакам и отступлению — но я бессилен против этого!!! Я … когда тебя увидел с … Зуром, … меня будто опустили в кислоту, живьем. Значит, вот как выглядит ревность. Жуткое состояние, даже хуже чем желание смерти. Такое ядовитое, и поедающее изнутри. И что интересно слово «смириться» — здесь совершенно неуместно. Это нельзя принять и как-то с этим жить. …Этим можно только изменить свою суть, пропустить этот яд сквозь своё сердце, разум, свою душу и закалиться, выработать иммунитет. …Похоже, другого пути у меня и нет. … И почему ты не пристрелила меня, почему не позволила остаться там?!! Энн, посмотри на меня! Скажи мне одно, если вдруг гипотетически Зур отпустил бы тебя, тогда ты была бы со мной?

Глядя ему в глаза, Энн неуверенно вздохнула, стараясь даже в этот тяжелый момент быть честной перед ним:

— Наверное, … я не знаю наверняка. Если Зур вдруг оттолкнет меня, но в том случае, если ты ничего ему не сделаешь. То же касается и Зура — если он прольёт твою кровь, я буду ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. И он это знает, его химерское чутьё много чего ему обо мне нашептывает, обо всех нас. Но такого не случится, Илай, химеры не отрекаются от своих женщин.

— Тогда на «Азимуте» я сказал, что благодарен тебе, за то, что ты появилась в моей жизни, за то, что ты стала её важной частью. Я сказал, что где бы ты ни была, я буду ждать и верить! — Илай замолчал на минуту, и вся его внутренняя борьба, на какой-то момент отразилась на его несчастном лице, болезненно его исказив. — Всё остаётся по-прежнему, Энн. Зур может запретить нам быть вместе, но он не сможет запретить мне любить тебя. Я …всё равно люблю тебя, прежде всего за твою суть, а не за тело, не только из-за того, что мне было хорошо с тобой, и я почти терял сознание, когда мы целовались. Для меня не важно …, не очень важно с кем ты будешь, главное это видеть тебя и быть, наконец, рядом. Я не боюсь Зура и твоих братьев! Я буду бороться с ним по-своему. …Не плач. И помни — я буду ждать и верить, потому что люблю! — он обнял её, с нежностью целуя в губы и мокрые щёки. — Не терзай себя, малышка, иначе мне становится ещё тяжелее. Я пойду, но я с тобой!

Когда за ним закрылась дверь, дрожащей рукой она взяла таблетку и судорожно глотнула снотворное. Сил больше не осталось и Энн, в конце концов, уснула.

Как заставить две половины сердца подчиняться одному сознанию? Когда одна часть твоей души незримо по пятам следует за одним сердцем, а другая часть души тянется к привычным уже сложившимся тесным и трепетным отношениям? А, как известно две души в одном теле существовать не могут, вернее, могут, но лишь в воспаленном сознании душевнобольного человека. И Энн уже не знала нормальная она или нет! Похоже было, что нет, потому что с того момента как Илай поднялся на их корабль — покоя она уже не знала! Осознавать себя в двух направлениях было просто невыносимо. Она поняла, что принимаемые её рамки — как раз и не совпадают с её внутренними рамками и нормами отношения к жизни. Всё ещё больше запутывалось, и чтобы хоть как-то попытаться установить перемирие между своими половинками души, Энн стала избегать встреч как с Зуром, так и с Илаем. Временно отойдя в тень.

Чувствующий её на расстоянии Зур, пока принимал такие условия. Он был в своей среде, и со свойственной ему самоуверенностью Зур даже не сомневался, что Энн не посмеет предать его ещё раз, сейчас он как никогда чувствовал, что перевес сил на его стороне. Просто эта неоднозначная ситуация щекотала ему нервы, делала его чувства острее, создавая реальность ощущений ходьбы по краю. Но была ещё одна причина, по которой Зур согласился терпеть присутствие солдата на их корабле — он хотел отомстить ему за муки и собственные страдания, которые терзали его после признания Энн. Зур желал убедиться, что солдату так же больно, как было больно и ему, прекрасно осознавая, что в случившемся есть только половина вины Илая.

А Илаю не привычно было навязываться. Он любил её, но его любовь не позволяла ему унижаться. Пока он выжидал, наблюдая за происходящим, и ощущая её рядом. Его абсолютно не волновала сухая сдержанность и безразличие её братьев. Его даже не задевало презрение и игнорирование со стороны Зура. Илая бесил сам Зур!!! Когда он видел этого химера — его начинала бить мелкая дрожь, от одной мысли, что он прикасается к его Энн. Но ради неё же самой, Илай понимал, что необходимо терпеть, молча, в одиночестве….

Стоять на вахте она стремилась в те часы, когда там отсутствовал Зур, меняясь очередью с братьями. Она обходила те места, где мог находиться Илай. Конечно, во всех этих шахматных ходах не обошлось без помощи Лакура.

— Почему тебя вечно тащит по пути наибольшего сопротивления? — как-то возмущался он, сидя с ней в её каюте. — Ну почему нельзя себя обезопасить более простыми вариантами? Глядя на тебя, я уже начинаю верить в судьбу! В самом идиотском и кошмарном сне такое не может присниться, а в жизни, пожалуйста! В какой-то дыре, черт знает где, на каком-то всеми забытом астероиде — ты встретила человека, которого в принципе уже не должна была встретить! И мало того — позвала его с собой!

— Нет, нужно было бросить его там, точно зная, что за такое предательство его расстреляют! Не говори так, я не могла поступить иначе! И не надо заливать мне лаву за воротник, я и так мерзко себя чувствую! Я уже себя ненавижу! — невесело возмутилась Энн.

— Помнишь, как-то в детстве мы прятались в пещерах Сарахая, и отец готовил нам пищу на костре, жарил на сковороде зерна кура? Они так прыгали и трещали, что нам приходилось их ловить уже в воздухе. Так вот сейчас мы все на этом корабле как те готовые зерна кура. В воздухе постоянно пахнет жареным, особенно когда они собираются вместе, как смотрят друг на друга. Когда кто-то из них начинает говорить, я всё время смотрю — у кого же изо рта пойдет дым. Зур стал похожий на змею, которая гипнотизирует свою жертву, а Илай, словно огрызающийся и загнанный в угол зверь. Солдат само собой не трус, с норовом! Отчаянный пират бы из него вышел, если бы не позиция нашего брата Зура. …И они никогда не станут друзьями, Энн! Я не понимаю, к чему это всё приведет, и как долго ты собираешься прятаться?!

— Если б можно было ответить на твой вопрос — я бы уже ответила, но не всё так просто. Сама не знаю, готова ли я к такому испытанию. Сейчас у меня примерно такое состояние — как если бы меня выбросили голую в незнакомую толпу! — вздохнула Энн, глядя на раздосадованного брата.

— Я считаю, что ты уже достаточно долго сидишь в этой толпе, прикрывая, чем только можно свои прелести. Толпа успела попривыкнуть и к твоему виду и к твоим выпадам. Так что давай поднимайся и без смущения следуй своему курсу, не разочаровуй меня, детка!

Энн улыбнулась, глядя на забавное выражение его косматого лица, почему-то припомнив, как в раннем детстве она воспринимала Лакура, как большую мохнатую умную и добрую собаку. А теперь он был больше похож на коренастого ярко-рыжего снежного человека из старых сказок, который сидит напротив неё, смешно насупив брови, читает ей нотации и сверлит её, несмотря ни на что, хитрющими глазами.

Как бы Энн не убегала, прячась от собственной тени, она уже заранее знала, что события будут проступать сами собой, что ситуация рано или поздно заявит о себе, и что от неё самой эта ситуация уже мало зависит. Что-то незримое, окутанное звёздной завесой, ваяло её историю с холодной таинственностью, даже не спрашивая, хотят они того или нет, распределив роли в их судьбах по своему усмотрению.