Большой налет - Хэммет Дэшил. Страница 4

Было начало первого, когда они вышли из маленькой гостиницы на Керни-стрит и впервые на наших глазах пошли вместе, бок о бок, к Грин-стрит, а там свернули на восток, по склону Телеграф-Хилл. Еще полквартала — и они поднялись по ступенькам ветхих меблирашек, скрылись за дверью. Я подошел к Джеку Конихану, стоявшему на углу.

— Поздравления разнесены, — решил я, — иначе он не подозвал бы телохранителя. Если полчаса там не будет никакого движения, я сматываюсь. А тебе предстоит потоптаться тут до утра.

Через двадцать минут человек-горилла вышел из дома и двинулся по улице.

— Это мой, — сказал я. — Ты жди своего.

Человек-горилла сделал шагов двадцать и остановился. Он оглянулся на дом, поднял лицо к верхним этажам. Тогда мы с Джеком услышали, что его остановило. В доме наверху кричал человек. Так тихо, что и криком не назовешь. Даже теперь, когда голос стал громче, мы его едва слыхали. Но в нем — в этом вое — будто слился страх всех, кто боится смерти. Я услышал, как лязгнул зубами Джек. То, что осталось у меня от души, давно покрыто мозолями, но и я почувствовал, что на лбу у меня дернулась кожа. Уж больно тих был этот крик для того, что в нем выражалось.

Гориллообразный тронулся с места. В пять скользящих скачков он вернулся к крыльцу. Шесть или семь первых ступенек он одолел, даже не прикоснувшись к ним ногой.

Он взлетел с тротуара в вестибюль одним прыжком — быстрее, легче, бесшумнее любой обезьяны. Минута, две минуты, три минуты — и крик смолк. Еще три минуты — и человек-горилла опять вышел из дома. Остановился на тротуаре, чтобы сплюнуть и поддернуть штаны. И зашагал по улице.

— Джек, это твоя дичь, — сказал я. — А я загляну к парню. Теперь он меня не узнает.

Парадная дверь была не только не заперта, но и распахнута. Я вошел в вестибюль, где при свете с верхнего этажа виднелся марш лестницы. Я поднялся туда и повернул к фасадной стороне. Кричали с фасада — либо на этом этаже, либо на третьем. По всей вероятности, гориллообразный не запер комнату — если и парадную-то дверь закрыть поленился.

На втором этаже я ничего не нашел, зато на третьем уже третья дверная ручка подалась под моей осторожной рукой, и я приоткрыл дверь. Я постоял перед щелью, но не услышал ничего, кроме заливистого храпа где-то дальше по коридору. Я тронул дверь и приотворил еще на четверть метра. Ни звука. Комната была беспросветна, как будущее честного политика. Я провел ладонями по косяку, по обоям, нащупал выключатель, нажал. Две лампочки посередине пролили слабый желтый свет на обшарпанную комнату и на молодого армянина — мертвого на кровати.

Я шагнул в комнату, закрыл дверь и подошел к кровати. Глаза у парня были открыты и выпучены. На одном виске кровоподтек. Горло вырезано чуть ли не от уха до уха. Около разреза, там, где тонкая шея не была залита кровью, я заметил синяки. Телохранитель свалил его ударом в висок и душил, пока не счел, что дело сделано. Но парень очухался — настолько, чтобы закричать, но не настолько, чтобы удержаться от крика. Телохранитель вернулся и прикончил его ножом. Там, где он вытирал нож о простыню, остались три красные полосы.

Карманы у парня были вывернуты. Это убийца их вывернул. Я обыскал труп, но, как и ожидал, безуспешно; человек-горилла забрал все. Осмотр комнаты тоже оказался напрасным — кое-что из одежды, но ни одного предмета, за который можно было бы уцепиться.

Я закончил обыск и стоял посреди комнаты, почесывая подбородок и размышляя. В коридоре скрипнула половица. Три бесшумных шага на каучуковых подошвах — и я очутился в затхлом чулане, прикрыл за собой дверь, оставив щель в палец.

В дверь постучали, я вынул из заднего кармана револьвер. Снова постучали, и женский голос сказал: «Малыш, а малыш?» И стучали и говорили тихо. Ручка повернулась, щелкнул замок. В двери стояла девушка с бегающими глазами, которую Анжела Грейс назвала Сильвией Янт.

Глаза ее остановились на парне и от удивления перестали бегать.

— Что за черт, — прошептала она и скрылась.

Я уже шагнул из чулана в комнату, как вдруг услышал, что она на цыпочках возвращается. Снова отступив, я стал следить за ней через щелку. Она быстро вошла, беззвучно закрыла дверь и наклонилась над мертвым. Обшарила его, проверила все карманы, которые я успел поправить.

— Тьфу ты! — громко сказала она, закончив бездоходный обыск, и удалилась.

Я выждал, пока она спустится на улицу. Когда я вышел из подъезда, она направлялась к Керни-стрит. Я последовал за ней по Керни до Бродвея, по Бродвею до ресторана Лароя. Там было оживленно, в особенности у дверей: посетители входили и выходили. Я стоял от нее в трех шагах, когда она остановила официанта и спросила шепотом, но взволнованно, так что мне удалось расслышать: «Рыжий здесь?»

Официант помотал головой.

— Сегодня не заходил.

Девушка вышла на улицу и, стуча каблучками, быстро привела меня к гостинице на Стоктон-стрит.

Сквозь стекло я увидел, как она подошла к столу портье и о чем-то спросила. Портье покачал головой. Девушка сказала еще что-то, он дал ей бумагу и конверт, и она наспех написала записку возле кассового аппарата. Перед тем как занять менее заметную позицию в ожидании ее выхода, я заметил, в какое гнездо положили записку.

Из гостиницы она поехала на трамвае по Маркет-и Пауэлл-стрит, потом дошла до О'Фаррел-стрит, где толстолицый молодой человек в сером пальто и серой шляпе, стоявший на краю тротуара, взял ее под руку и повел к стоянке такси. Я запомнил номер такси — толстолицый больше смахивал на клиента, чем на приятеля.

Было уже почти два часа ночи, когда я вернулся в нашу контору на Маркет-стрит. Фиск, ночной дежурный, сказал, что от Джека Конихана донесений не поступало; новостей никаких. Я попросил разбудить мне кого-нибудь из агентов, и минут через десять ему удалось вытащить из постели к телефону Мики Линехана.

— Слушай, Мики, — сказал я. — Я нашел тебе прекрасный уголок — постоять до утра, так что надевай свою распашонку и туда, ладно?

Дождавшись перерыва в его воркотне и ругани, я дал ему адрес гостиницы на Стоктон-стрит, описал Рыжего О'Лири и сказал, в какое гнездо положили записку.

— Может быть, О'Лири и не там остановился, но проверить стоит, — объяснил я. — Если он появится, постарайся его не потерять, пока не пришлю тебе смену. — Я повесил трубку посреди непристойной тирады, которой он ответил на это оскорбление.

Дворец юстиции, когда я прибыл туда, кишел народом, хотя взломать тюрьму на верхнем этаже пока никто не пытался. То и дело поступали новые партии подозрительных. Полицейские в форме и в штатском сновали повсюду. Бюро уголовного розыска превратилось в улей.

Я обменялся новостями с полицейскими сыщиками, рассказал им об армянине. Собрали компанию, чтобы осмотреть его останки, но в это время распахнулась дверь капитана, и перед собранием появился лейтенант Дафф.

— Алле! Оп! — произнес он, показывая толстым пальцем на О'Гара, Талли, Ричера, Ханта и меня. — Есть что посмотреть на Филмор-стрит.

Мы пошли за ним к машине.

Привезли нас к серому каркасному дому на Филмор-стрит. Перед ним стоял полицейский фургон, снаружи и внутри толпились полицейские.

Рыжий капрал отдал Даффу честь и повел нас в дом, объясняя на ходу:

— Тревогу подняли соседи: позвонили нам, что тут какая-то драка, но, когда мы приехали, драться уже было некому.

В доме осталось только четырнадцать трупов.

Одиннадцать человек отравлено: в виски подмешали большие дозы снотворного, сказал врач. Троих застрелили в разных местах коридора. Судя по положению тел, они подняли бокалы с ядом, а тех, кто не выпил — то ли непьющих, то ли просто осторожных, — перестреляли, когда они попытались бежать.

Характер публики давал представление о характере их тоста. Все были воры и обмывали —отравой — удачный налет.

Мы знали не всех покойников, но некоторые были известны нам всем, а позже в архиве мы определили и остальных. Общий список читался как путеводитель по уголовному миру. Тут были: Такой-Сякой, всего два месяца назад сбежавший из тюрьмы в Левенворте; Еврей Холмс; Шайти из Снохомиша — считалось, что он пал смертью храбрых во Франции в 1919 году; Щепка Лос-Анджелес из Денвера, как всегда без носков и без нижнего белья — в плечи его пиджака было вбито по тысячедолларовой бумажке; Паук Джируччи, у которого под рубашкой была надета кольчуга и от макушки до подбородка тянулся шрам — заметка от братниного ножа; Старик Пит Бест, некогда член конгресса; Нигер Воджен, однажды в Чикаго выигравший в кости 175 тысяч долларов, — в трех местах на нем было вытатуировано: «АБРАКАДАБРА»; Азбука Маккой; свояк Азбуки Том Брукс, придумавший ричмондскую аферу и на доходы от нее купивший три гостиницы; Рыжий из Кьюдехи, в 1924 году ограбивший поезд на «Юнион пасифик»; Дэнни Берк; Бык Макгоникл, все еще бледный после пятнадцатилетней отсидки; Фрей Тоби, дружок Быка, хваставшийся тем, что обчистил карманы президента Вильсона в вашингтонском варьете; и Пэдди Мексиканец.