Только ты (СИ) - Черногорская Ксения. Страница 20
Я распахиваю глаза и сразу после чувствую, что Ковалевский швыряет меня на пол и падает сверху. Раздаётся страшный грохот, сверху сыпется что-то, падает рядом, слышится звон осыпающегося крошкой разбитого стекла, снова грохот автоматных очередей, следом девичий визг, снова грохот… Я лежу на животе, зажмурившись, меня трясёт от ужаса, я чувствую на себе тяжесть тела Ковалевского, и единственное, чего я хочу сейчас — выжить… И я очень, очень боюсь…
Сквозь какой-то невнятный шум и всхлипывания, до меня доносится визг дёрнувшейся с места машины, затем ещё один такой же вторит ему, потом затихающий рокот мотора, всё тише и тише… и наконец наступает тишина.
Сердце бешено колотится в груди…
Слышатся звуки джаза…
Во рту пересохло, я пытаюсь сглотнуть, чтобы хоть немного увлажнить горло, но не могу…
Я приоткрываю глаза, поворачиваю голову и вижу кругом дымную пелену… Пахнет чем-то то ли горелым, то ли едким… Всё разрушено, битая посуда, щепки от мебели, рваный кожзам опрокинутых стульев, какой-то поролон клочьями, битое стекло… Я чувствую на руке что-то тёплое… Лёжа, тяну другую руку, касаюсь пальцами — липко… С ужасом понимаю, что это кровь… И поскольку у меня ничего не болит… не моя…
Глава 14
Тяжесть ослабевает: Ковалевский поднимается с меня. Я осторожно переворачиваюсь на спину. Он бледен и явно растерян. На плече бурое пятно, оно увеличивается прямо на глазах, вокруг рваной ткани пиджака… Он чуть морщится, касается своей раны, пачкает пальцы в крови… Смотрит в сторону окна… барной стойки…
— Светлана! — кричит он.
— Да, Валерий Палыч… — доносится до нас тоненький, дрожащий от страха, голос. — Я тут…
— Все живы?!
Тяжёлая, долгая пауза…
— Все…
Пытаюсь сообразить, что послужило причиной этого ночного нападения. Люди, стрелявшие по ресторану, явно были в курсе, что Ковалевский здесь. Они охотились за ним или за мной?
— Вы ранены, — говорю я.
— Ничего серьёзного, — говорит Ковалевский. — Это только выглядит так. По касательной зацепило, или может отрикошетило
Он встаёт и протягивает мне руку. Ухватываюсь за неё и поднимаюсь.
— Спасибо, что закрыли меня.
— Инстинктивно получилось. — он направляется к изрядно потрёпанной теперь барной стойке.
Битая посуда, разлившиеся жидкости, покосившаяся полка, с которой попадали на пол бутылки с вином. За край стойки держится напуганная Светлана. Она тяжело дышит и как-то расфокусированно смотрит то перед собой, то почему-то под ноги.
— С тобой всё в порядке? — спрашивает её Ковалевский.
— Да.
— Вызывай полицию… — он тут же переводит взгляд на меня, спохватывается и говорит: — Нет, не вызывай. Пока, по крайней мере. Где официантки?
— Мари здесь, — говорит Светлана, кивая под ноги.
Бледная Мари хватается за барную стойку и тяжело поднимается с пола. На её глазах слёзы. Она вся дрожит.
— А Галя где?
— В туалете…
Позади слышатся осторожные шаги и хруст битого стекла под ногами. Мы оборачиваемся и видим Галю — официантку с иссиня-чёрными волосами и тонким носом с горбинкой. Она нервно заламывает пальцы.
— Что здесь произошло? — подходя к нам, спрашивает она. — Такой шум был… — она растерянно оглядывается по сторонам.
— Выясним, — говорит Ковалевский. — Главное, что все живы и никто не ранен.
— Вы ранены, — говорю я.
— Света, принеси мне из аптечки йод и бинты, — говорит он.
Она кивает и медленно бредёт через зал к подсобному помещению.
В то время, пока Светлана отсутствует, Ковалевский осторожно выглядывает из-за дверного косяка во двор. Явно убеждается, что там никого. Выходит. Возвращается и хмуро произносит:
— Машина в хлам. Удивительно, что не взорвалась — несколько дырок рядом с бензобаком, а я заправлялся несколько часов назад.
Ковалевский тщательно закрывает дверь и приказывает занавесить разбитые окна, откуда тянет прохладным воздухом, развеивая амбрэ из кислого запаха шампанского и вина, разлитых на стойке и полу. Светлана выходит с аптечкой, остановившись у одного из столов, вынимает оттуда упаковку бинтов и бутылку перекиси водорода.
— Погоди немного, — махнув ей нераненной рукой, говорит Ковалевский. — Минуту буквально.
Затем ею же лезет в карман за мобильником, вынимает его, нажимает большим пальцем что-то на экране и приложив трубку к уху, уходит в глубь зала.
— Алло! Да, Иваныч. Срочное…
Он уходит всё дальше и дальнейшие его фразы становятся неразборчивы.
Мы с официантками испуганно переглядываемся и осматриваемся по сторонам. Находиться здесь — страшно, но выходить на улицу — ещё страшнее. Одновременно с тем, в отличие от них, я боюсь ещё и приезда полиции, и очень рада тому, что Ковалевский повременил с её вызовом.
Вскоре он выходит из другого зала, приближается к нам и подзывает к себе Светлану. Она подходит к нему, распаковывает бинт, откручивает крышку бутылочки, достаёт из аптечки вату, наматывает её на ватную палочку и макает в перекись. Затем замирает с палочкой в руке в ожидании, когда Ковалевский оголит раненую руку.
Когда Ковалевский, стараясь не морщиться, снимает пиджак и рубашку, выясняется, что плечо у него сильно кровит: пуля действительно именно что задела руку, но задела сильно, распоров мышцу. Багровая полоса сочится кровью всякий раз, когда Светлана осторожно вытирает кровь вокруг неё. Я отворачиваюсь и сажусь на стул за колонной. Мне так спокойнее — с улицы не видно.
Спустя минуту Светлана уже активно и плотно бинтует руку Ковалевского. Он благодарит, набрасывает на себя частично окровавленную сорочку и, наказав всем никуда не выходить и ждать приезда Иваныча с, как он выражается, "парнями". Я так понимаю — речь о секьюрити, которых он оставил в доме, в который меня отвезли после нашей первой встречи.
Ковалевский обводит нас всех тяжёлым взглядом и глухо произносит:
— Хотели бы убить — зашли бы внутрь. Хотя, конечно, не факт. Но больше похоже на акт устрашения.
— Я так испугалась… — тихо, почти шёпотом, говорит Мари.
— Кто сейчас на кухне? — проигнорировав её слова, спрашивает Ковалевский.
— Только Наталья, — отвечает Мари. — Клэр уехала минут двадцать назад, когда вы дали понять, что еду больше не закажете, только напитки.
— Почему Наталья не вышла? Сомневаюсь, что она не слышала стрельбы. Странно, что здесь ещё полиции нет — такой грохот стоял.
— Не знаю, Валерий Палыч… — робко отвечает Мари. — Испугалась, наверное…
— Я пойду посмотрю? — спрашивает Галя.
— Нет, — холодно отвечает Ковалевский. — Останься здесь. Света, приведи её сюда.
Светлана кивает и уходит через весь зал мимо углубления с подсобкой, которая, похоже, частично скрывает кухню.
Ковалевский молча переводит взгляд то на меня, то на Галю, то на Мари. Я смотрю ему в глаза, они потупливаются.
Спустя несколько секунд светлана выходит в зал в сопровождении полной женщины лет сорока-сорока пяти, с красным лицом и заколотыми в пучок тёмно-русыми волосами на макушке. У неё очень светлые, "рыбьи", серо-голубые глаза. Взгляд затравленный. Она сжимает руку Светланы чуть выше локтя и трясётся от страха. Полные губы заметно дрожат.
— Испугалась очень, — кивая на неё, тихо говорит Светлана. — Пряталась в нише за мойкой.
— Я думала, тут всех убили… — шепчет Наталья. — Боялась выходить…
Ковалевский хмуро смотрит на неё, переводит взгляд на Светлану, на меня, на Галю, на Мари. Они стоят полукругом от него, я сижу на стуле чуть в стороне.
— А теперь вопрос, — холодно произносит Ковалевский. — Кто сообщил им, что я здесь? Софи или кто-то из вас?
— Валерий Палыч, я ничего не говорила никому… — всхлипнув, бормочет Мари.
— Я не пытаюсь добиться сейчас от вас всех ответа, — говорит Ковалевский. — Прекрасно понимаю, что та, кто навела на меня этих людей, сейчас не сознается. Но я выясню, кто это сделал, можете не сомневаться. И выясню очень скоро.