Эльфийский талисман, повесть о двух городах (СИ) - Владимиров Николай. Страница 14

Сопровождаемые камеристками, сержантом с жезлом и стражниками, подруги неспешно зашагали вдоль загонов, где пофыркивали, хрустя овсом и сеном, и переминались с ноги на ногу лошади. Наморщившей носик Анечке сразу же сделалось скучно — зато оказавшаяся в своей стихии Ирику буквально засыпала купцов вопросами. Разговор шёл на вехтарийском, но даже понимавшая отдельные слова и фразы москвичка никак не могла уловить их смысл. Ну как, скажите на милость, длина шеи и форма головы лошади может сказываться на скорости её бега?

Возле лабаза всеобщее внимание привлекла словно отлитая из золота тонконогая лошадка с непривычно светлыми, чуть ли не белоснежными хвостом и гривой. Покупатель — нагломордый дворянин с кошачьими усиками, похожий на д’Артаньяна из французских двухсерийных «Трёх мушкетёров» приказал её заседлать и объездить. В результате один из конюхов сидел, прислонившись к лабазному столбу, вытирая сочащуюся из рассечённой головы кровь, то и дело прикладываясь к бутылке. Над другим, без движения лежавшим на земле, склонился лекарь в зелёном. Ещё двое укладывали на круп брыкающейся лошади тяжёленный мешок.

— Напугали! — громко сказали в толпе.

— Проку не будет, — объяснял двум сопровождаемым дамам, по всей видимости, жене и дочери, пожилой седобородый чиновник в кафтане гербовых цветов. — По мешку на круп и на шею, смирится. А через октицу отойдёт, снова начинай…

Тем временем поплевавшие на руки конюхи подняли второй мешок. И тут, расталкивая народ, колотя зазевавшихся ножнами меча, на площадь перед лабазом вышел Миха.

— Стойте! — приказал он. — Уберите мешки и седло! Откройте ворота, а лошадь подведите к крыше. Я её объезжу!..

По толпе прошли шепотки. Народ раздался в стороны, и кто-то, вскочив на коня, поскакал вдоль набережной, криками предупреждая грузчиков, купцов и зевак о предстоящем испытании. Сняв берет с чёрно-серыми перьями, Миха бросил слуге перевязь с мечом, избавился от кафтана-безрукавки и, с помощью того же слуги, от сапог. Босой, в чёрных суконных штанах и белой рубашке, второй сын осконского эгля вскарабкался по лабазному столбу, перебирая руками и ногами, словно обезьяна. Хрустя расползающейся черепицей, он остановился на самом краю крыши, куда по его распоряжению подвели лошадь.

— Мамочки! — Анечка запоздало сообразила, что именно собирается делать второй сын осконского эгля. — Ир! Останови его. Он же убьётся!..

Словно подтверждая её опасения, лошадка снова взбрыкнула. Анечка повернула голову — Ирику сделалась белой, как мел. Стоя на краю крыши, Миха откровенно тянул время, заставляя нервничать орнелийскую принцессу с её гостьей и волноваться собравшуюся на набережной толпу.

— Отпускай! — в конце концов, приказал он.

Ждавшие этой команды конюхи бросились в стороны. Оказавшаяся на свободе лошадка радостно заржала — но тут на её шею мягко приземлился орнелийский принц. Не ожидавшая подвоха лошадь присела, согнув передние ноги, затем взвилась на дыбы — в толпе ахнули. Анечке вспомнилось виденное по телевизору американское родео — тамошние необъезженные лошади, стремясь сбросить всадников, так же подпрыгивали и брыкались.

Скатившись с шеи на спину, Миха подобрал поводья. Не сумевшая сбросить всадника лошадь рванула вдоль набережной. Толпа подалась в стороны, кто-то закричал, кого-то сбили с ног… С развевающимся хвостом и гривой, с орнелийским принцем на спине, чья белая рубашка полоскала по ветру, лошадь понеслась к воротам в дальнем конце набережной.

— Аню, не волнуйся! — Ирику осторожно коснулась Анечкиной руки. — Мой второй брат — настоящий та Кано. Он зайца на скаку за уши ловил. А ещё он копия дедушки, такой же умный и предусмотрительный. Если его не сбросили сразу, потом он точно удержится… Кстати, ты забыла заснять его на свою волшебную шкатулку…

Анечка послушно вытащила телефон, взглянув на часы на экране — медленно проходили минуты. В толпе слышались шепотки — присутствующие ставили три к одному на младшего Осонахи. Прошло полчаса, прежде чем вдали послышались громкие крики, сопровождаемые топотом копыт.

И лошадке, и самому Михе эти полчаса дались нелегко — золотистая лошадиная шкура потемнела от пота, рубашка орнелийского принца была теперь далеко не белая. Уже без опаски сделав круг среди ликующей толпы, младший Осонахи подъехал к сестре — во всяком случае, именно так подумала Анечка. Она не сразу поняла, что второй сын осконского эгля обращается не к Ирику, а к ней.

— Госпожа моя! — опустившись на колено, Миха протянул москвичке влажный от пота повод. — Позвольте, от имени нашего Дома и от себя лично преподнести вам этот скромный дар…

— Я? Мне?.. — не поверила собственным ушам Анечка.

Толпа на пристани разразилась троекратным «ура». Отшатнувшаяся Анечка обрадовалась, увидев среди стоявших господина Ирмаха. Опустившийся на колено Миха терпеливо ждал.

— Но я не могу, не умею… — Анечка слишком хорошо помнила приключение с Фру-фру. — Ир, да объясни ты ему… В конце концов, она не наша…

— Это от чистого сердца, госпожа! — поддержал младшего Осонахи господин Ирмах. — Возьмите её под уздцы… Да, вот здесь, и поводите. Она решит, что это вы её объездили, и будет слушаться только вас…

Укрощённая орнелийским принцем лошадка вела себя смирно. Анечка не поняла, как и откуда на её ладони оказался расстеленный платок — бумажных салфеток здесь не знали, с рассыпавшимися кусочками здешнего желтоватого сахара. Белогривая лошадка охотно приняла угощение. Москвичка брезгливо скривила губы.

— Словно не из благородных, — комментировали в толпе. — Как впервые видит…

Анечке стало спокойнее, после того, как сделав круг по пристани, она вернулась к лабазу. Миха куда-то исчез, всем распоряжался несостоявшийся покупатель — тот самый дворянин, похожий на д’Артаньяна из французского фильма. По его приказу четверо конюхов вычесали лошадку, накрыв длинной светло-серой попоной с золотым узором. Ничего не понявшая Анечка не смогла удержаться от улыбки — светло-серая попона и узор на ней были один в один с её сегодняшним платьем. Поверх попоны легло необычно длинное седло с обтянутыми кожей рожками и стременами на одну сторону.

— Какая ронда (непонятное слово) богатая… — продолжали комментировать в толпе. — Младший Осонахи старается… И всё для боящейся лошадей красотки…

Миха вынырнул из-за угла — уже полностью одетый, в кафтане, при мече и пернатом берете. Он успел обтереться и переменить рубашку — тем не менее, от него явственно попахивало собственным и лошадиным потом. Прежде, чем Анечка успела сказать хоть слово, младший Осонахи обнял её правой рукой за плечи, подхватив другой под колени. Москвичка взвизгнула, обнаружив себя поднятой в воздух — утоптанная до каменной твёрдости земля оказалась далеко внизу, а крыша лабаза со сбитой черепицей — неожиданно близко.

— Нет! — девушка обеими руками вцепилась в луку седла. — Я не хочу! Не умею! Мамочки! Да, снимите же меня!..

Анечка не сразу сообразила, что кричит по-русски — на языке, понимает только Ирику. Тем временем Миха ловко вдел в стремена носки сафьяновых туфель, оправил подол длинной юбки… Лошадка под Анечкой затанцевала, вызвав новый взрыв паники. В толпе явственно слышались смешки.

— Не бойся! — сказал Анечке Миха.

Наклонившись, он что-то зашептал и зачмокал, протянув на раскрытой ладони ещё несколько кусочков сахара — лошадка сразу же успокоилась. Немного освоившись, Анечка обнаружила, что сидит, как влитая — выпасть из этого седла с рожками было непросто даже при очень большом желании. Поэтому, когда невдалеке послышался взвизг, москвичка набралась смелости и обернулась — чтобы увидеть, как в похожее седло забрасывают упирающуюся Ниету.

— Като та Эсви, госпожа! — поклонился Анечке похожий на д’Артаньяна дворянин. — Сафи-каниль (непонятные слова) второго темарского полка «ветерков». По приказу его милости. Высокородной даме не подобает путешествовать в мужском обществе без камеристки.

«Как, путешествовать? — снова перепугалась Анечка. — Ирику! Ой, мамочки мои!..».