Эльфийский талисман, повесть о двух городах (СИ) - Владимиров Николай. Страница 4

Юра коротко кивнул. Он вспомнил, как очнувшись, увидел над головой деревянный потолок, а вокруг сложенные из дикого камня стены. В комнатке на нижнем этаже деревенского дома под потолком сушились цветы и травы от которых непривычно и приятно пахло. Лёжа под домотканым одеялом, Юра чувствовал боль в избитом теле. Тут же, на краешке лежанки сидела растрёпанная, перепуганная, но совершенно невредимая Надя. Время от времени она смачивала в холодной воде платок, лежавший у Юры на лбу. В дверях спорила с кем-то матушка Ругу — согбенная крючконосая старушонка, вылитая баба-яга, мечта инквизитора…

Вдохнув, Юра просунул руки в лямки рюкзака. Рюкзак был тяжеловат, да и сумка тоже — их собственная одежда, два мобильных телефона, Надин планшет, Анечкин фотоаппарат, два фонарика-«летучая мышь» с солнечными батареями иUSB-разъёмами. Не забыли москвичи и таинственную книгу, и зелёный шар в золотой оправе, и четыре золотистых яблока на моховой подстилке в берестяном туеске. Кроме них, в рюкзаке лежали две краюхи хлеба и горшок, полный каши с мясом — то и другое Надя выменяла в последней деревне на Володину зажигалку. По мнению Юры, обмен был не совсем честным — горючей жидкости в полупрозрачном пластиковом корпусе осталось на донышке.

Пятое яблоко в качестве прощального подарка Надя и Юра преподнесли матушке Ругу. Как раз накануне она рассказала о святой Айореми Эльдифу — золотоволосой крылатой девушке, защищающей людей от эльфов и других святых здешнего многочисленного пантеона. После множества приключений упомянутая святая — по мнению Нади, просто партизанка-хулиганка, сумела пробраться в тайный сад эльфийского Короля Кирелиса, утащив несколько яблок. Увидев сказочный предмет наяву, матушка Ругу была потрясена и чрезвычайно растрогана.

Шагая вместе с Надей, Юра снова и снова вспоминал визит на место последней совместной ночёвки. Подвешенные в дупле вещи почти не пострадали — почти, потому что, не тронув яблок, не тронув чая и соли, местные мыши потаскали почти всю крупу. Сидя под деревом, распустившая волосы Надя писала записку Анечке и Володе на случай, если они здесь появятся.

«Всё мы не унесём, — сокрушалась она. — А оставлять вещи жалко, потому что сюда мы вряд ли вернёмся…».

Как раз тогда, впервые перестав думать об Анечке, Юра отметил, что рядом с ним симпатичная девушка. Почувствовав его взгляд, Надя перестала писать.

«Ты чего на меня так смотришь?» — спросила она.

«Просто мне… э-э… никогда не везло с девушками, — привычно смутился Юра. — А сейчас ты рядом со мной, и мне даже не верится…».

«И за отсутствием Ани ты решил переключиться на меня, — Надя словно окатила его холодным душем. — Забыв, что мы просто товарищи по несчастью…».

По сторонам тянулись окружённые живыми изгородями поля, засеянные созревающей пшеницей. Тут и там покачивались подвешенные за лапы птеродактили — неприятный, но эффективный способ избавиться от вредителей. Другие птеродактили — живые, парили на перепончатых крыльях. Вдали поблёскивала река, которая, как москвичи уже знали, называлась Росава. А солнце… Показалось, или оно на самом деле стало немного больше?

Здешний год, как и положено, делился на двенадцать месяцев, отсчитываемых по фазам двух лун. Не только дни, но и месяцы были длиннее привычных, земных — каждый состоял пяти восьмидневных недель, или октиц. Длиннее оказался и местный год — короткая по местным, но не по земным меркам осень, короткая и очень морозная зима, короткая дружная весна — и прохладное, длящееся чуть ли не полгода лето, за которое местные крестьяне снимали три, если не четыре урожая, в последний раз отсеявшись перед заморозками. Как объясняла Наде та же матушка Ругу, размеры солнца менялись в зависимости от времени года. Летом, когда тепло, солнце становится меньше, высоко поднимаясь в небе, зимой, в лютые холода — больше, повисая над самым горизонтом, и причин этому никто не знает. «Так решили создатели-эльфы, когда творили мир».

— Не устал? — Надин вопрос отвлёк Юру от воспоминаний. — Если нет, то давай позанимаемся!..

— На ходу? — взмолился Юра. — Надь! Давай лучше передохнём. Это же не язык, это… э-э… пазл какой-то, картинка-собиралка. Местоимений нет, вместо окончаний приставки… Нам его за сто лет не выучить.

— Нам на этом языке разговаривать, забыл? — возразила Надя. — Или ты Аню выручить не хочешь?..

Юра молча уставился на носки кроссовок. В единственной комнатке домика матушки Ругу, маясь от побоев, он провалялся остаток дня и всю ночь. И всё это время Анечка была здесь же, в деревне. Мужики с бабами видели, а стоустая молва разнесла, как «молодой государь» на руках внёс в «парящий фургон» красивую девушку-чужеземку. Следующим утром они и отбыли — «молодой государь» под жёлто-белым знаменем, его гордые одержанной победой дворяне, ошалевшие от размеров взятой добычи воины, два «парящих фургона» — свой и трофейный… В одном из фургонов и отправилась в путь московская путешественница Анечка Коростелькова.

— Ветка? — спросила Надя.

— Амати, — севшим голосом ответил Юра.

— Ветки? — снова спросила Надя.

— Амато, — снова ответил Юра.

— Город, деревня, день, ночь, птица, птеродактиль? — Надя вела себя, словно строгая учительница, на ходу заглядывая в смятую тетрадь с привязанной к ней шариковой ручкой.

— Вила, вилайи, росу, наи, инега осо, фари осо… — Юра чувствовал себя совершенно по-дурацки. И впрямь, ученик, не усвоивший урока.

— Мы идём по дороге? — продолжала Надя.

— Алана-ну паита… э-э… но рута, — ответил Юра.

— До следующей деревни два часа пути? — спросила Надя.

— Риса-о вилайи савина… э-э… — замялся Юра. — Надь, а ведь здесь же нет такого понятия, как: «час».

Это было правдой. Здешние сутки делились не на часы с минутами, а на четыре «времени» — предполдневье, заполдневье, сумерки и зорю. В свою очередь «времена» делились на четыре «стражи», причём длительность ночной и дневной «стражи» менялась в зависимости от времени года. В том числе и в деревне — часов здесь не было, но колокол на башне с отремонтированным электрогенератором исправно отбивал периоды. Летняя дневная стража длилась чуть больше двух часов, зимняя дневная стража была как бы не вдвое короче.

— А ты сам подумай, Юр! — ответила Надя. — Тут же всё просто.

Юра задумался. Сложных загадок он не любил, хотя бы потому, что таким образом над ним частенько подшучивали. Но, зная серьёзность своей спутницы, он не сомневался, что у этой загадки имеется простое решение.

— Риса-о вилайи… э-э… — с облегчением выдохнул молодой человек. — Риса-о вилайи савина ан-гарту паита-ни.

За частоколом показались крыши домов — эта деревня была гораздо больше оставленной москвичами Басины. Не деревня даже, а небольшой городок, с выглядывающими из-за частокола домами под черепичными крышами, с настоящим замком, с каменным храмом о двух колокольнях, посвящённым святым брату и сестре Ансари и Ансару, и с каменными въездными воротами. На мосту через ров местные стражники вымогали у крестьян плату за въезд.

Наученные горьким опытом, Надя и Юра не стали заходить в деревню. По местным законам они были бродягами и беглыми крепостными, без удостоверяющих личность документов — причём москвичи сильно сомневались, что таковые здесь вообще в ходу. По внешней стороне окружавшего деревню рва местные протоптали тропинку. По этой тропинке, после недолгого колебания и зашагали Надя с Юрой. Они уже знали, что каждый восьмой день или по случаю прибытия купеческого судна на берегу, вне деревенской ограды устраивается ярмарка.

Ярмарка, намного богаче и больше устраивавшихся в Басине, имелась и здесь. Палатки, полотняные и соломенные навесы, оградки и коновязи. Лошади, здешние вилорогие коровы, быки обычные и быки холощённые, называемые волами, похожие на карликовых верблюдов животные, которых здесь использовали вместо осликов. Ткани, готовая одежда, деревянные вёдра, кожаная упряжь, чёрные железяки сельскохозяйственного назначения. Пекущиеся прямо на месте пирожки, пряности и напитки. Шум, гам, многоголосый говор, в котором невозможно разобрать знакомые слова. Кто-то тянет прохожего за рукав, кто-то в горячке спора срывает шапку, а кто-то, придя к соглашению, ударяет собеседника по руке. Мальчишку, попытавшегося стащить с прилавка пирожок, разложили на лавке и выпороли при всём честном народе.