Хочу тебя в долг (СИ) - Ангелос Валерия. Страница 79
Вздыхаю. Чуть склоняю голову. Любуюсь мерцанием картины под углом. И почему слезы стоят в глазах? Чужое мастерство ослепляет. Опьяняет. Дарит веру в лучшее. И мое безумное сердце даже бьется иначе.
Леон молчит. Очевидно, не желает мешать потоку бреда. Его радует то, что расспросы остались в прошлом. Моя болтовня наверняка утомляет. Он рассказывает гораздо интереснее. Но про Климта я и сама много знаю. В частности про данную работу.
— Влюбленная пара на цветочном лугу, — провожу пальцами по воздуху, словно обвожу контуры картины. — Или на краю обрыва? Вокруг никого. Ничего. Ни души. Лишь они вдвоем, слитые воедино. Говорят, в роли девушки здесь изображена любимая женщина Климта. Правда, трудно сказать, какая именно, ведь он был весьма… хм, любвеобилен. Возможно, это собирательный образ всех его натурщиц. А еще существует версия, что это очередной заказ знатного богача. Человек принес художнику медальон с портретом своей дамы и поставил обязательным условием изобразить поцелуй. Выполняя задачу, Климт влюбился в незнакомку с портрета и точно отомстил вельможе, не позволив губам влюбленных соприкоснуться. Клиенту же объяснил, что хотел отразить эмоции, чувства, а не сам поцелуй. Заказчик был недоволен, однако недолго. Его девушка была настолько потрясена картиной, что сразу дала согласие на брак. Знаешь, это совсем неудивительно. Данное творение гораздо круче банального обручального кольца. И как видишь, тоже золотое. Вообще, есть множество трактовок смысла этого «Поцелуя». Некоторые усматривают тут неприкрытое насилие. Аморальность. Одна рука девушки будто пытается отстранить мужчину, а вторая, хоть и обхватывает его мощную шею сзади, выглядит не совсем естественно. Пальцы напряжены, скрючены. Мужчина тут явно в своих действиях уверен, а девушка мятется, пробует остудить пыл. Она стоит на коленях, пальцами ног упирается в край обрыва. Позиция подчинения. Вынужденная уступка чужой силе и доминированию. Никакого равенства не наблюдается. Мужчина целиком и полностью подавляет ее волю, буквально ломает. Да и вьющиеся стебли растения смахивают на кандалы.
— Никогда такой трактовки не слышал, — тихо замечает Леон.
Или я плохо слышу его голос? Бой пульса оглушает.
— Довольно значительное количество людей придерживаются этой версии, — закусываю губу, пытаясь подавить волнение, нервный смешок вырывается из горла. — Некоторые критики считают, что девушку здесь насилуют. Зажимают у обрыва, заковывают в цепи. Какой у нее выбор? Только подчиниться безжалостному агрессору, отдаться его милости. Иначе сорвется вниз и насмерть разобьется. Хорошая картинка для детской книжки. Согласен? Жесть в чистом виде, если так судить. Прикрываясь искусством, ребенку демонстрируют насилие. Дай волю цензорам, они бы всю настоящую красоту в мире выкорчевали. Вырезали бы своим лицемерным ножом.
— А ты как считаешь? — интересуется вкрадчиво. — Что здесь?
Впечатление, будто его голос звучит все дальше и дальше, эхом отбивается в пустынном помещении.
Боже. Мое проклятое сердце стучит в груди настолько громко, что даже Леон может рваные удары услышать. Это не стоны от поглощения штруделя, но все равно стыдно. Чертовски стыдно. И главное — какого дьявола со мной творится?
Кожа мурашками покрывается, враз становится гусиной. Обнимаю себя руками, пытаюсь хоть так умерить предательское волнение.
— Я думаю, у этих критиков поехала крыша от собственной заумности, — выпаливаю резко. — Климт был очарован экзальтацией, его вдохновляли истероидные женские образы. Отсюда и скрюченные пальцы у девушки. Она находится в исступлении, страстно жаждет своего мужчину, вот и все. Что здесь такого греховного? В чем заключается порочность? Да и герой тоже стоит на коленях. Ну мне так кажется. Он явно склоняется, чтобы поцеловать свою возлюбленную. Мы видим хрупкий миг. Мгновение до слияния их губ. Есть и обрыв, опасность, угроза. Возможно, эта девушка несвободна. Замужем? Обручена? Ее тянет к мужчине, неизбежно и неукротимо, но она корит себя за предательство, за измену. А может, он просто очень плохой парень? Может, она не совсем одобряет род его занятий? Точнее совсем не одобряет, вот от этого идут все душевные метания, вся двойственность позы. Никакого подавления здесь нет. Она сама ему сдается, сама уступает, отдает себя до капли.
— Охренеть, — от этого хриплого, проникающего под кожу голоса мое сердце пропускает удар, заходится в тягучей судороге. — Пиздец, что у тебя в башке творится. Как ты еще не долбанулась? Ни черта не понял, но заряжаешь гладко как в гребучей сказке.
Я не успеваю вымолвить ни слова. Не издаю ни единого звука. Мой пораженный возглас так и не вырывается из горла.
Крупные ладони опускаются на плечи, сдавливают, впечатывая в мускулистое тело, точно воедино с раскаленным железом сливают.
Единственный миг. Едва успеваю вдохнуть. Выдох тает.
Одна рука обхватывает мой затылок. Вторая опускается на горло. Голову властно запрокидывают назад.
Поцелуй перед поцелуем.
Мои ноги подгибаются. Слабеют. Дрожат. Я бы рухнула на колени, но есть опора из груды стальных мышц. Да и хватка у моего мужчины крепкая. Никому не отдаст. Никогда не отпустит.
А я не хочу. Не хочу, чтобы отпускал.
Его язык скользит глубоко в мой рот, проникает чуть ли не до гланд, сплетается с моим языком, сходится в неравной схватке. И я поддаюсь. Уступаю. Плавлюсь. Его губы жестко сминают мои.
Господи. Как я по этому всему изголодалась.
Эйфория охватывает каждую клетку.
Амир. Амир. Амир… бормочу беззвучно. В его рот выдыхаю. Стон за стоном сквозь его громадное тело пропускаю. Трепещу. Содрогаюсь.
Я не готова, чтобы это прекращалось. Не готова. Нет, нет. Когда мы наконец отлипаем друг от друга, я понимаю, вокруг никого нет. Ни охраны, ни посетителей. Даже Леон исчезает.
— Короче, ты хочешь эту картину, — говорит Амир, кивая в сторону самого известного шедевра Климта. — Купим, не дергайся. По интерьеру впишется. В тему будет.
— Полагаю, ее нельзя купить, — рвано дышу. — Она бесценна.
— Ну поглядим, — кривит губы. — Намек я ухватил.
— Намек… — вдруг осекаюсь, обратив внимание на его лицо, точнее на выразительные ссадины на скулах. — Что это?
— Где? — хмыкает.
Глубокий порез на горле. Как от ножа. Запекшаяся кровь. Но понятно, что рана свежая. Стесанные костяшки на пальцах. До мяса содранные. Как только он может меня так крепко обнимать? Ему ведь больно.
— Ты что, — запинаюсь. — Ты дрался с кем-то?
— Забавлялся, — скалится. — Чуток.
Отстраняюсь. Дергаю его рубашку за воротник, расстегиваю пуговицу, обнажая грудь, замечаю чудовищные синяки, жуткие кровоподтеки. Цепенею от ужаса.
— С кем ты так забавлялся? — спрашиваю сдавленно. — С кем?!
— Чего блажишь? — отмахивается. — Взбеленилась, будто я девок валял. Размялся с новым приятелем. Ничего серьезного.
— Амир, — упираюсь ладонями в его живот. — Ты…
Он прикрывает глаза. На секунду. Но этого достаточно, чтобы я поняла, какую ошибку совершаю. Проклятье! Моментально отдергиваю руки. Я причиняю ему дикую боль неосторожным движением. Просто он не показывает этого, держится изо всех сил.
— Ты ранен? — еле двигаю губами. — Тебе нужно в больницу. Срочно.
— Еще чего, — бросает насмешливо. — Пара сломанных ребер не повод распускать сопли. Сломанные кости только крепче становятся.
— Что? — поражаюсь. — Не думаю. Не слишком доверяю твоим познаниям в медицине. Мы должны немедленно найти врача и…
— Я в порядке, — отрезает холодно, после щурит глаза и намеренно слова тянет: — А вот тебе стоит напрячься. Разошлась ты в мое отсутствие. Теперь готовься к наказанию.
— Но я…
— Твое любопытство тебя погубит, — заключает мрачно. — Пора над твоими манерами поработать. Нам предстоит серьезное мероприятие. Но сперва будет урок делового этикета.
Глава 55
Дрянь. Стерва. Гадина.