Дилеммы XXI века - Лем Станислав. Страница 27

Первый критик, который открыто отметил её, является философом. Он посчитал её фантазией, необоснованно и ошибочно предложенной в качестве реальной возможности, и упрекнул автора в смешении понятий, сравнивая его с ребёнком. Но философ не является экспертом в космогонии, не является ли его возражение результатом недостаточной компетентности? Думаю, что нет. Давно было замечено, что умные дилетанты, любители и аутсайдеры более восприимчивы к новым идеям, чем знатоки предмета, поскольку по-настоящему новая идея сталкивается с набором установленных знаний, и одно из главных обязательств специалистов заключается в защите этих знаний. Если бы наука поспешно ассимилировала каждую концепцию, которая не совпадает с её каноническими суждениями, она бы вскоре распалась на множество независимых школ. Наука должна быть до определённой степени консервативной, она должна оказывать упорное сопротивление революционным гипотезам, она должна проявлять медлительность, доходящую до нерешительности, в их признании, потому что в этом проявляется её инстинкт самосохранения в качестве института знаний. Специализированные журналы каждой науки, от физики до антропологии, прямо-таки кишат новыми, не соответствующими канонам установленных знаний гипотезами, и если бы они вскоре стали равноправными со священными, то эта область знаний до основания была бы разорвана на множество противоречащих друг другу взглядов и мнений. Ошибается тот, кто считает, что обильным распространением новых идей, а именно тех, которые противоречат основам принятых знаний, выделялись скорее «молодые» дисциплины, такие как этнология и биология, не говоря уже о гуманитарных науках, чем более старые и точные, как астрономия и физика. Новых идей хватает во всех областях науки, просто не везде они наталкиваются на сильное сопротивление. Впрочем, величину этого сопротивления нельзя измерить, можно только интуитивно сказать, что оптимальный темп развития требует такого сопротивления «новинкам», которое не является ни слишком большим, ни слишком малым. Если оно слишком мало, как в гуманитарных науках, то вместо непрерывного накопления знаний возникают модные приливы и отливы, причём каждая новая мода стремится стать диктатурой с ожесточёнными искоренениями, как происходит (точнее, слава богу, происходило) со структурализмом и его отношением к общему наследию традиционных гуманитарных наук. Вместе с тем, если сопротивление нововведениям растёт чрезмерно, как это происходило с физикой в начале двадцатого столетия, то новые идеи должны бороться за признание слишком долго, вследствие чего внутри прежней ортодоксальности дело доходит до бесплодия и застоя. Обычно «порог инертности» преодолевается даже при продолжительном сопротивлении радикальной концепции, как только совокупная сила множества полученных из опыта фактов всё больше будет свидетельствовать в пользу концепции. Там, где решающий опыт (experimentum crucis) возможен сразу, сопротивление ломается наиболее быстро. Там же, где о таком эксперименте не может идти речи, как в космологии и космогонии, где исследователям, исходя из свойств исследуемого, отводится роль скорее пассивного наблюдателя и где доказательство истинности одной группы длинных логических цепочек понятий равносильно доказательству для альтернативной группы таких логических конструкций, размер сопротивления, оказанного нововведениям, варьируется и зависит от совсем посторонних для этой науки факторов. Я не могу это доказать, но считаю, что поспешность, с которой в последнее время многие физики, астрофизики и математики приступили к работе над «дедуктивной фантасмагорией» «чёрных дыр» (им посвящают монографии, хотя никто до сих пор достоверными методами не обнаружил ни одной), связано с «ускорением цивилизации» и в особенности с её собственной изменчивостью общественных норм.

Я не утверждаю, что то, что происходит вне науки, влияет на метод, применяемый в ней. Если бы теория относительности возникла только сегодня, её точно так же нужно было бы доказать с помощью экспериментов, как шестьдесят лет назад. Однако я предполагаю, что эта теория, если бы была объявлена сегодня, не так долго, как тогда, должна была бы ждать признания своих прав в науке. Учёные живут не за пределами общества, которое уже привыкло к большим изменениям. Наука великолепно развивается в государствах, в которых портятся нравы, где традиционные ценности умирают и традиционно осуществляемая внутренняя политика вступает в кризис. И это потому, что методы научного познания нельзя заменить другими, менее ригористическими, то есть их значение постоянно, в то время как многие традиционные ценности «цивилизации вседозволенности» проявляют тенденцию к ослабеванию. Это может быть причиной, казалось бы, парадоксальной ситуации, что мир на Западе, который деградирует в культуре, в то же время идёт впереди в мировой науке. В этом мире наука оказывает новым идеям меньшее сопротивление, чем в начале столетия.

Тем не менее мы до сих пор не знаем, хотя это звучит странно, в чём по сути состоит процесс «понимания новой идеи». Что, собственно, означает «понять новую мысль» в сфере познания? Для этого недостаточно ни знания языка, на котором она сформулирована, ни университетского диплома. Первой реакцией человека на такую новость является нежелание принимать её в качестве важной, что проявляется в виде пренебрежения или равнодушия. Поэтому часто идея получает дисквалифицирующее неприятие прежде, чем её поймут со всеми меняющими картину мира последствиями.

Так было с «чёрными дырами». Каждая звезда пребывает в равновесии, центробежно растягиваясь посредством излучения и центростремительно сжимаясь под действием гравитации. Если перевешивает излучение, то звезда раздувается, если же перевешивает гравитация, то она сжимается. Чтобы произвольный объект смог преодолеть притяжение звезды, ему нужно придать определённую скорость, так называемую скорость убегания. Сжимающаяся звезда становится всё меньше при той же массе, поэтому скорость убегания от её поверхности растёт до тех пор, пока не должна стать больше, чем скорость света. Так возникает «чёрная дыра», сковывающая даже свет. Чтобы набросать её математическую модель, не требуются исключительные способности. Достаточно решить школьную задачу: какой должна быть скорость убегания с поверхности звезды, которая постоянно сжимается? Простые арифметические действия показывают, что эта скорость в конечном счёте превысит скорость света, и тогда звезда исчезнет для всех наблюдателей, как будто она сдулась. Именно это и есть критическая точка для возникновения «новой идеи», а именно «чёрной дыры», потому что нельзя удовлетвориться полученным результатом, а нужно ставить следующий вопрос: что происходит с этой звездой тогда, когда её не может покинуть ни один луч света?

Задачу о коллапсе звезды студенты-физики решали на семинарах, но ни им, ни их учителям не пришла в голову мысль сделать следующий шаг, потому что все они в равной мере считали такой шаг абсурдным. Даже когда его сделал Шварцшильд, когда он ввёл понятия «горизонта событий», критической массы коллапса и т. д., «чёрную дыру» считали математической фикцией, не имеющей аналогов в реальности. Более того, даже сам Шварцшильд не настаивал на том, что «чёрные дыры» не только существуют, но и могли бы сыграть такую огромную роль в эволюции Вселенной, которую им приписывают сегодня. Так что до конца шестидесятых готов революционное для космологии открытие оставалось скрытым, оно было опубликовано, но его физические последствия не были изучены. Только десятилетия спустя Стивен Хокинг задал в принципе очень простой вопрос: как на самом деле должна вести себя «чёрная дыра» с точки зрения термодинамики? Конечно, как подтверждает само её название, она может свет поглощать, но не может его излучать, поэтому она ведёт себя как уже давно известный в термодинамике объект, а именно «абсолютно чёрное тело». Если это так, то с ней можно обращаться как с такими телами, в результате чего возник широкий фронт теоретических исследований, увенчанный богатой типологией «чёрных дыр», микроскопических и гигантских, ибо образующих ядра галактик, при этом становилось всё более очевидным их существенное влияние на эволюцию Космоса. Как видно, «новая идея» может быть доведена до сведения специалистов, но не заставит их действовать, потому что никто не рассматривает идею с необходимым вниманием и серьёзностью, её значение с полным потенциальным радиусом действия обычно не понимает даже тот, кто её первый сформулировал.