Обнаженный любовник (ЛП) - Уорд Дж. Р.. Страница 19

В ее коллекции значились такие шедевры как: «Гуччи», «Виттон», «Эскада», «Шанель», «Армани», «Лакруа», «МакКуин», «МакКартни». Если бы она придерживалась иной эстетики, то могла бы пойти в сторону «Мэн–Бокер» и «Живанши», но Одри Хепберн всегда вызывала у нее изжогу.

И не забывайте про аксессуары. Черт возьми, она носила «Маноло» еще до Кэрри–мать–ее–так–Брэдшоу, а подошвы на ее шпильках сверкали красным цветом за много лет до того, как плебеи открыли для себя «Лубутен».

И не только потому, что она шла по пролитой ею крови.

Вернемся к прекрасному гардеробу. Конечно, ее очень радовали стойки с одеждой, юбки, платья, блузки и брюки, развешанные по бесчисленным вешалкам. Были секции для отдельных предметов одежды, а также секции с готовыми образами от дизайнеров. Целый стол для «Биркин» и набор полок под «Шанель». Но расстановка не была фиксированной. Она регулярно меняла вещи местами. Иногда раскладывала в хронологическом порядке по эпохам; иногда – по цвету. Однажды она попыталась отсортировать по цене, но сделать это было невозможно. У старых вещей были бирки с центами по современному курсу, а редкость и история делали их бесценными.

Ешь, сказала Девина себе. – Ты должна есть.

Пока она давилась бóльшим из двух кусков, ее взгляд ласкал визуальное разнообразие перед ней, шелка и блестки, кашемир и мех, сумки, обувь и нижнее белье, многообразие цветов, текстур и форм для самовыражения. И коллекция служила источником полного удовлетворения и счастья, каждая вещь была для нее как ребенок, усыновленный в любящий дом. Украла ли она одежду или заплатила покупную цену, сняла ли с трупа или подарила сама себе, право собственности было бесспорным и неизменным, а ее красота всегда увеличивалась в тысячу раз тем, во что она облачала свое идеальное тело.

Одежда была ее ореолом света, которым она по своей природе никогда метафизически не обладала.

Но, черт возьми, она может позволить себе выглядеть шикарно, пока творит свое зло.

И тем не менее...

Столовое серебро мягко звякнуло о тарелку, нарушая царившую вокруг тишину, которая напоминала о том, что обожаемые ею вещи могли приземлять ее и служить важным источником возбуждения и предвкушения, но в конечном итоге... эти шедевры модного искусства не могли к ней прикоснуться. Обнять. Смеяться и плакать вместе с ней.

Она была одна в переполненной комнате.

Отодвинув тарелку, Девина откинулась на спинку стула, покручивая бокал в руке, кружа желтую жидкость по внутренним стенкам.

Кьянти и стручковая фасоль, да? – подумала Девина, изучая золотистый напиток. – Как тривиально.

С другой стороны, человеческие органы вряд ли были деликатесом, не так ли? И, что еще хуже, еда совершенно не помогала.

Она ела не ради своего здоровья, черт возьми.

Во всяком случае, не для физического.

Должен быть способ поймать любовь, любовь, которую она видела в парах, любовь, которую сумели обрести все на планете, кроме нее. Она была демоном, но это не значило, что у нее не было чувств. Что она не желала чувствовать себя драгоценной. Быть значимой, уникальной, важной... в глазах того, кого она сама бы выделяла, ценила, уважала.

Это естественное желание.

Которому самое место в шоу доктора Фила [27].

Девина, ты знаешь, я занимаюсь этим почти сорок лет, так что я разбираюсь в том, о чем говорю. Как твоя жизнь складывается?

– Неплохо, Фил, – громко сказала она. – Я просто хочу то, что есть у вас с Робин.

В ее мыслях доктор Фил в костюме и галстуке наклонился вперед, его большие золотые часы мерцали из–под манжеты, лысину покрывала пудра, чтобы на ней не отражался студийный свет.

Если вспомнить твои предыдущие отношения, как бы ты оценила свое поведение? Ты была хорошим партнером?

– Конечно.

Девина, мы не можем изменить то, чего не хотим признать.

Она подумала о своей единственной настоящей любви, о Джиме Хероне.

– Я всего–то разок попыталась убить его девушку. – Когда Фил посмотрел на нее так, Девина выругалась. – Хорошо. Пару раз. Но она бесила до чертиков, и я не понимаю, почему он выбрал ее, а не меня.

Отношения – это улица с двусторонним движением. И, похоже, что он был на чужом пути, не на твоем.

– Что ж, тогда ему нужно было научиться пользоваться картами. Вернуться к правильному курсу. Придерживаться маршрута.

Слушай, может я простой деревенский парень…

– О, не мог бы ты перестать нести чушь о бедности южных штатов? У тебя состояние в четыреста миллионов долларов. Прекращай давить на жалость, вспоминая рабочий комбинезон, который ты не носишь уже целых полвека.

Воображаемый доктор Фил посмотрел ей прямо в глаза. Если бы ты состояла сейчас в отношениях, ты бы в них вкладывалась или потребляла сама?

– Отвали, Фил.

Девина равнодушно потыкала вилкой сердечную мышцу. Как долго она этим занимается? Пытается найти судьбу через пищеварительный тракт?

Терпение у нее заканчивалось. И «Газ–Икс» [28] тоже.

На волне разочарования Девина окинула взглядом свое логово. И было трудно определить, когда именно эта мысль пришла в голову, но следующее, что она поняла – она поднялась на ноги и подошла к своей коллекции «Биркин».

Сумочки «Эрмес» были выставлены на всеобщее обозрение на красивом массивном столике. Она стащила его у французского графа, с которым у нее был милый романчик в течение двух недель... и которого, в итоге, она выпотрошила и повесила на железном заборе.

Но зачем акцентировать внимание на неприятных моментах.

Кроме того, ее финал был прекрасным. Она перешла к большему и лучшему. В частности, к кузнецу, которого повесили, как одного из боевых жеребцов, которого он подковал.

Сейчас это казалось смешным. Но опять же, все было кратковременным. Волосы дыбом вставали… и она говорила не о парнокопытном с седлом на спине.

И в этом ее проблема. Фактически, ни одни ее отношения не продлились долго. Даже Джим Херон… потому что изначально он не принадлежал ей.

Ради бога, и она ведь не молодела.

Конечно, она и не старела.

Она – бессмертная, алле.

Самой дорогой из всех ее сумок была культовая «Биркин» №35 из кожи гималайского крокодила с бриллиантовой фурнитурой. Бело–серый шедевр занял почетное место на инкрустированной старинной прикроватной тумбе с двумя ящиками… потому что она должна была придумать ей хоть какой–то пьедестал. И, стоя перед сумкой, Девина какое–то время с наслаждением смотрела на узор чешуи, темные участки кожи располагались по краям, а кремово–белый центр служил идеальным контрастом.

Неописуемая красота.

И все же это не самая ценная вещь в ее коллекции – хотя на вторичном рынке из–за размера и бриллиантов сумка стоила 400 000 долларов. Или даже больше, если она решит продать ее вместе с парным бриллиантовым браслетом. Который был в ее коллекции.

Под сумкой с ножками из белого золота, Девина выдвинула верхний ящик антикварной тумбы… и протянула руку, с чувством неудовлетворенности. Она всегда причисляла себя к тем, кто не любит читать инструкции, спрашивать дорогу или следовать чьим–то указаниям. Поэтому для нее обращаться за помощью, даже если доктор Фил всегда отсылал своих клиентов к экспертам, казалось...

Девина нахмурилась.

Подалась вперед.

Похлопала рукой внутри ящика. Который был, мать твою, пуст.

С громким проклятием она вырвала верхний ящик тумбочки. В нем ничего не было. И хотя зрение ее не подводило, она, как долбаная идиотка, перевернула ящик и встряхнула его.

Словно то, что она ожидала найти там, каким–то образом прилипло ко дну.

Книги не было.

В безумном порыве Девина дернула нижний ящик под ним… на случай, если она не запомнила, в какой из них ее положила. Тоже пустой. Книга также не обнаружилась в ящиках стола, шелковые стринги и бюстгальтеры не имели ничего общего с обтянутым человеческой кожей фолиантом, который она искала.