Когда наши миры сталкиваются (ЛП) - Илер Линдси. Страница 10

В понедельник, когда появился в школе, оказалось, что все кругом заняты одним единственным делом – обсуждают происшествие. Рядом с моим шкафчиком в коридоре стоит компания девчонок, и я подслушиваю их разговор, съеживаясь от того, что они говорят.

— Представляешь, что случилось с Кеннеди? — шепчет одна другой.

Я чуть не врезаюсь головой в металл шкафчика.

— Представляю. Кто-то сбил ее и даже не оказал помощь. Какой же сволочью надо быть, чтобы так сделать? — отвечает другая.

Больше не могу слушать. Забрасываю вещи в шкафчик и отправляюсь на первый урок. Но это не помогает. Все вокруг, включая Марка, заняты разговорами о Кеннеди.

Нужно было остаться дома. Жалею, что сегодня утром вытащил задницу из постели. Если бы не бейсбол, то я был бы где угодно, только не здесь.

— Где ты был в воскресенье? Крейг устраивал покер. Я, наконец отыграл все, что продул две недели назад, — рухнув на стул рядом со мной спрашивает Марк, прервав болтовню с девчонками-второкурсницами, мечтательное выражение в глазах которых не поддается точному определению: то ли привлекательное, то ли навязчивое.

Невысокая блондинка с взглядом полным желания машет мне. Господи боже!

— Слонялся по дому. Пришлось помочь матери кое с чем, — вру я, переключая внимание на чересчур бойкую блондинку. Я скалюсь ей в ответ – а почему, собственно, нет. Играю, как могу. Марк, кажется, не заметил моего вранья или ему на самом деле все равно.

Остаток школьного дня прошел в том же духе. Все говорят о том, что какой-то гад переехал Кеннеди и оставил ее на дороге. Истории отличаются друг от друга, некоторые просто неправдоподобны. Кто-то даже заявил, что она сама бросилась под колеса машины в попытке совершить самоубийство. Слышать подобное становится невыносимо. Все эти слухи лишь усугубляют мое раскаяние. Я не привык к этому чувству. Никогда раньше не сожалел ни о чем. Вообще никогда.

Я не могу исправить то, что случилось, или то, как я себя повел в ту ночь. Мне просто приходится жить с этим выбором. Заставить себя перестать думать об этом, становилось еще той задачкой. Вряд ли эти мысли оставят меня в ближайшее время.

Я знаю, что в том, что говорят есть доля правды, но, как в игре в сломанный телефон, с каждым разом она меняется и переворачивается.

В кафетерии вижу ее подругу Вайолет. Мне силой приходится останавливать себя, чтобы не подойти и не спросить, как дела у Кеннеди. Это было бы слишком очевидно. Да и что я ей скажу? «О, привет! Знаю, что мы с Кеннеди не друзья, но, пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь, чтобы я убедился, что не разрушил ее жизнь. Спасибо». Кеннеди и я не тусовались в одной компании. У меня нет причин беспокоиться о том, как у нее дела.

Я жалкий мудак. Всегда это знал. Эта ситуация просто озаряет ярким светом все дерьмо внутри меня.

Продолжаю играть в ту же игру всю оставшуюся неделю, стараясь вести себя так, будто в моей жизни ничего не изменилось. Однако изменения произошли. Я не знаю Кеннеди, а она не знает меня. Только она снова выгораживает меня, правда сейчас все гораздо серьезнее подсказки на уроке.

Я на грани, постоянно ожидая стука в дверь или вызова в участок, а то и ареста на глазах у всех. Словно из-под ног выбили почву. Думаю, что во всей этой ситуации самое худшее заключается в том, что я позволил ей защитить меня.

Я трус.

Я самый худший трус.

Глава 9

Кеннеди

Неделя тянется медленно. На самом деле, медленно не то слово. Она катастрофически застойная. Как будто кто-то остановил все часы в мире, и я понятия не имею, который час или день. Провожу время в больнице, смотря по телевизору дневные мыльные оперы, не зная сюжета, но все же находя их интересными. Это умопомрачительно отупляюще.

Врачи отпускают меня в среду вечером и советуют взять столько времени, сколько мне нужно, чтобы вернуться в школу. С радостью соглашаюсь. Я не в том состоянии, чтобы топать в школу на этих проклятых костылях, которые медсестра сунула мне перед уходом из больницы. Я до сих пор не освоилась с ними, и так как никогда раньше не ломала костей, то не готова к боли, которая приходит вместе с этим устройством для пыток.

Свешиваю ноги с кровати, чтобы попытаться попасть на кухню, прыгая на единственной здоровой ноге и чуть не ударяюсь головой о стену коридора. Прислоняюсь к прохладной гипсокартонной стене, где висят все наши семейные фотографии. К счастью, папа ловит меня до того, как я снова отправлюсь в больницу. Я видела достаточно белых стен, чтобы продержаться без них несколько лет.

— Успокойся. Никто не ждет, что ты пробежишь марафон в ближайшее время, малыш, — шутит папа, смеясь над своей попыткой пошутить.

— Очень смешно, и я это знаю. Я просто хотела быть в состоянии сделать это к понедельнику, — объясняю я. Позволяю ему взять костыли из комнаты, пока беспомощно стою, опираясь рукой о стену и разглядывая фотографии. На некоторых снимках я с брекетами. Нужно обновить их, хотя кроме Вайолет их никто не увидит. Это одно из преимуществ быть... никем. Мне не нужно беспокоиться о неловких моментах.

— Ты унаследовала свое упрямство от матери. Тебе бы следовало подумать о том, чтобы взять несколько дополнительных выходных дней, но, зная тебя, ты уже приняла решение. Я прав? — папа улыбается, передавая мне костыли.

Он слишком хорошо меня знает.

— Да, я вернусь в школу в понедельник, — объясняю я, прежде чем вернуться в свою комнату, забыв, почему вообще покинула удобную кровать. — Кто-нибудь звонил мне? — я поворачиваюсь к нему, надеясь, что на этот раз вселенная будет на моей стороне.

Папа поднимает стопку писем, лежащую на столике за диванчиком, и бесцельно перебирает ее, отбрасывая бессмысленные объявления.

— На самом деле, да, — он даже не смотрит на меня.

— Кто? — спрашиваю нетерпеливо, слишком нетерпеливо. Даже я слышу надежду в своем голосе. Он тоже замечает, как и любой наблюдательный отец.

— Я так понимаю, ты ждешь телефонного звонка? — он вскидывает брови, что делает его забавно шокированным. Они почти касаются его волос. — Вайолет звонила четыре раза за последние восемь часов и сказала, что ты не отвечаешь на звонки. Возможно, ты захочешь ей перезвонить. Эта девушка неумолима! — его голос звучит раздраженно, но мы все знаем, что он обожает Вайолет, как родную дочь. Ему нравится доставлять ей неприятности.

— И это все? Больше никто? — спрашиваю я, чувствуя легкий укол разочарования.

— Да, это все, — папа сочувственно улыбается мне, прежде чем отвернуться.

Он меня раскусил. Я знаю, что он ведет себя, как большинство отцов. Быть забывчивым – это уловка, когда на самом деле они слишком осведомлены деталями жизни их дочери-подростка. В конце концов, они должны знать, кого убить в определенный момент, верно?

Я бросаюсь на кровать, перекладывая сломанную ногу на стопку подушек, лежащих на противоположном конце. Красный огонек моего сотового мигает, и на долю секунды позволяю себе возбудиться, хотя знаю, что это будет только Вайолет. Поразмыслив над этим, решаю, что у меня нет причин полагать, что Грэм попытается позвонить мне. Почему-то я все время думаю о нем. Я знаю, что не должна. От него одни неприятности, но что-то во мне хочет верить в обратное.

Я просто продолжаю вспоминать выражение его лица той ночью. В ярком лунном свете он казался уязвимым. Может быть, смотрю слишком глубоко, но я знаю, что видела, когда он смотрел на меня. Это был не тот Грэм, который ведет себя так, будто делает мне одолжение, даже дыша тем же воздухом, что и я. Он удивил меня. Вот и все.

Хватаю телефон, нажимаю несколько кнопок, чтобы найти текстовое сообщение от Вайолет.

Вайолет: «Надеюсь, тебе лучше. Я все еще не могу поверить, что тебя сбили. Я заберу тебя в 7:30 в школу. Люблю тебя!»

Быстро посылаю ей ответное сообщение, что со мной все в порядке и что я ценю, что она забирает меня в школу. Положив телефон обратно на тумбочку, мысленно возвращаюсь к нему, как и в любой другой момент с тех пор, как очнулась в больнице.