Штопор - Хэммет Дэшил. Страница 1

Дэшил Хэммет

Штопор

3акипев, как кофейник, уже на восьмом километре от Филмера, почтовый автомобиль вез меня на юг сквозь знойное зарево и колючую белую пыль аризонской пустыни.

Я был единственным пассажиром. Шоферу хотелось разговаривать не больше, чем мне. Все утро мы ехали через духовку, утыканную кактусами и полынью, и молчали — только шофер иногда ругался, останавливаясь, чтобы долить воды в стучащий мотор. Машина ползла по сыпучим пескам, петляла между крутыми красными склонами столовых гор, ныряла в сухие русла, где пыльные мескитные деревья просвечивали, как белое кружево, пробиралась по самому краю ущелий.

Солнце лезло вверх по медному небу. Чем выше оно влезало, тем больше и жарче оно становилось. Интересно, подумал я, насколько жарче ему надо стать, чтобы взорвались патроны в револьвере у меня под мышкой? Впрочем, какая разница? Если станет еще жарче, мы все взорвемся: машина, пустыня, шофер и я, все вспыхнем разом и исчезнем. И я не против!

В таком настроении мы поднялись по длинному косогору, перевалили через острый гребень и покатились под уклон, к Штопору.

Штопор в любое время не поразил бы зрителя. Тем более — в знойный воскресный день. Одна песчаная улица, протянувшаяся по краю кривого каньона Тирабузон от которого, путем перевода, получил свое имя город. «Город» назывался он, хотя и «деревня» было бы комплиментом: десятка полтора домов, как попало расставленных по улице, да мелкие развалюхи, где прилепившиеся к домам, где присевшие рядом, а где норовящие уползти.

На улице пеклись четыре пыльных автомобиля. Между двумя домами я разглядел загон: с полдюжины лошадей сообща грустили под навесом. Ни души кругом. Даже шофер мой с вялым и, по видимости, пустым мешком скрылся в здании с вывеской «Универсальный магазин Аддерли».

Взяв два пыльных чемодана, я вылез и пошел через дорогу к двухэтажному саманному дому с железной кровлей, на котором висела линялая вывеска с едва различимыми словами «Каньон-хаус».

Я пересек некрашеную безлюдную веранду, толкнул ногой дверь и вошел в столовую, где за столами, покрытыми клеенкой, обедали человек двенадцать мужчин и одна женщина. В углу стоял стол кассира, а позади него на стене висела доска с ключами. Между ней и столом, на табурете, сидел и притворялся, что не видит меня, толстячок с землистым лицом и такого же колера остатками волос. Я сказал:

— Комнату и воды побольше.

— Комнату — пожалуйста, — проворчал толстячок, — а от воды вам проку не будет. Только помоетесь и напьетесь, как тут же снова станете грязным и захотите пить. Куда же запропастился чертов журнал?

Не найдя журнала, он подвинул ко мне старый конверт:

— Зарегистрируйтесь на обороте. Поживете у нас?

— Скорей всего, да. Сзади отодвинули стул.

Я обернулся: долговязый человек с огромными красными ушами поднялся, держась за стол.

— Дамы и г'шпода, — провозгласил он, — наштало время оштавить пути неправедные и шнова принятша жа вяжанье. Жакон пришел в округ Орилла!

Пьяный поклонился мне, задев свою яичницу, и сел. Обедавшие приветствовали речь стуком ножей и вилок по столу.

Я оглядел их, пока они оглядывали меня. Разношерстное общество: обветренные ковбои, кряжистые рабочие, люди с мучнистыми, лицами ночных служащих. Единственная здесь женщина была явно чужой в Аризоне. Худая, лет двадцати пяти, с чересчур блестящими черными глазами, темноволосая и коротко стриженная; шустрая миловидность ее лица несла отпечаток поселения большего, нежели это. Таких или похожих видишь в больших городах, в заведениях, которые закрываются позже театров.

Кавалер ее был степного вида — худощавый парень лет двадцати с небольшим, не очень высокий, со светлыми голубыми глазами, ярко выделявшимися на загорелом лице, совершенно безукоризненном в смысле четкости и правильности черт.

— Вы, значит, новый заместитель шерифа? — сказал мне в затылок землистый хозяин.

Кто-то раскрыл мое инкогнито!

— Да. — Я спрятал раздражение за улыбкой, адресованной и ему и обедавшим. — И хоть сейчас сменяю мою звезду на упомянутую комнату и воду.

Он отвел меня через столовую наверх, в дощатую комнату на втором этаже с тыльной стороны дома, сказал: «Вот» — и вышел.

С водой из кувшина я сделал все возможное, чтобы удалить скопившуюся на мне белую грязь. Потом достал из чемоданов серую рубашку и толстый диагоналевый костюм и пристегнул под левым плечом револьвер — не собираясь делать из него секрет.

В боковые карманы пиджака я положил по новенькому автоматическому пистолету калибра 8,13 мм — короткоствольные, почти игрушки. Зато они всегда под рукой и маленькие: никому нет нужды знать, что не весь мой арсенал под мышкой.

Когда я спустился, столовая была пуста. Землистый пессимист-хозяин высунулся из двери.

— На еду есть надежда?

— Маленькая. — Он кивнул на объявление: «Столовая работает с 6 до 8, с 12 до 2 и с 5 до 7 вечера».

— Пожрать можно у Воша — если не привередлив, — кисло добавил он.

Через веранду, пустую из-за жары, и улицу, безлюдную по той же причине, я перешел к Вошу. Его заведение приткнулось к большому одноэтажному саманному дому с надписью «Бордер-палас» через весь фасад.

Это была лачуга — с тремя деревянными стенами и одной саманной («Бордер-паласа»), — едва вмещавшая свое содержимое: обеденную стойку, восемь табуретов, горсть кухонной утвари, половину мух Земли, железную койку за полузадернутой занавеской из мешковины и самого хозяина. Некогда помещение было выкрашено белой краской. Теперь оно сделалось дымчато-серым, за исключением самодельной надписи «Питание круглосуточное. Без кредита» с ценником. Надпись была желто-серая и засиженная мухами. А хозяин — маленький тощий старик, смуглый и веселый.

— Вы новый шериф? — спросил он с улыбкой, и я увидел, что зубов у него нет.

— Заместитель, и голодный. Съем все, что дадите, если не укусит в ответ и готовится недолго.

— Сейчас! — Он повернулся к плите и начал греметь сковородками. — Нам нужны шерифы, — сказал он через плечо.

— Кто-то вас донимает?

— Меня никто не донимает, будь спокоен! — Он махнул рукой на сахарный бочонок под полками. — Я с ними живо разберусь!

Из бочонка торчал приклад охотничьего ружья. Я вытащил его; это был обрез двустволки — противная штука в ближнем бою.

Я опустил обрез на место, и старик стал метать мне тарелки.

С пищей в желудке и сигаретой в зубах я cнова вышел на кривую улицу. Из «Бордер-паласа» доносился стук бильярдных шаров. Я пошел на этот звук.

В большой комнате над двумя бильярдными столами нагибались четверо мужчин; еще пять или шесть наблюдали за ними со стульев у стены. С одной стороны была дубовая стойка. Через открытую дверь в задней стене долетал шелест тасуемых карт.

Ко мне подошел крупный пузатый мужчина в белом жилете, с бриллиантовой запонкой на груди, и его красное, с тройным подбородком лицо расплылось в профессионально приветливой улыбке.

— Я Барделл, — представился он, протягивая толстую руку с ухоженными ногтями, на которой тоже сверкали бриллианты. — Это мое заведение. Рад познакомиться с вами, шериф! Ей-Богу, вы нам нужны, и, надеюсь, вы тут подольше побудете. Эти голубчики, — он, усмехнувшись, кивнул на бильярдистов, — бывает, бузят у меня.

Он стал трясти мне руку; я не препятствовал.

— Давайте познакомлю вас с ребятами, — продолжал он и повернулся, одной рукой обняв меня за плечи. — Все работники с ранчо X. А. Р., — махнув бриллиантами в сторону игроков, — кроме этого молодца Милк-Ривера: он объездчик и на простых пастухов смотрит свысока.

Молодец Милк-Ривер оказался тем стройным парнем, который сидел с женщиной в столовой гостиницы. Партнеры его были молоды, хотя не так, как он, загорелые, обветренные, косолапые, в сапогах с высокими каблуками. Бак Смолл был рыжеватый и пучеглазый, Смит — рыжеватый и низенький, Данн — долговязый ирландец.