Крест на Крест (СИ) - Янов Алексей Леонидович. Страница 30

Превратив обоз в вагенбург — пригодиться на случай, тьфу — тьфу, отступления, да и тыл прикроет, я отдал приказ начать вести по противнику навесной артиллерийский огонь. С первого же выстрела пара разрывов картечных гранат накрыла шрапнелью немецкую позицию, отчего враг тут же засуетился. Вокруг ставки развернулись жаркие дебаты, видать советовались, что делать. Орудийные расчёты подкорректировали свой огонь, второй залп нашей артиллерии, покончил со всеми спорами немецкого верховного главнокомандования — рыцарская конница то ли повинуясь приказу, то ли сама по себе, начала беспорядочно растекаться по флангам, пытаясь в давке, побыстрее скрыться за балкой. Я тут же послал следом ратьеров, узнать, что у немчуры спрятано за холмом. Никаких резервов к тому времени там обнаружено не было, а рыцари спешно ускакали, спрятавшись за Рижскими стенами.

В Риге воцарилось тревожное ожидание. Горожане уже знали о победоносных русских войсках неумолимо надвигающихся на город. Немецкие рыцари, так и не принявшие боя, укрылись за городскими стенами и их тут же со всех сторон обступили рижане, стремясь узнать подробности случившегося. Орденцы вели себя по — разному — некоторые отмалчивались, прятали от стыда глаза, другие же осыпали горожан отборным немецким матом, отмахиваясь от толпы бюргеров мечами, стараясь как можно быстрее попасть в покои епископа для доклада. Тревога на улицах города моментально сменилась всё возрастающей паникой.

В первые сутки осады, весь долгий зимний вечер, под стенами Риги перемещаясь, «танцевало» множество огней. В русский лагерь прибывали отставшие, арьергардные подразделения. Поднявшийся на крепостные стены рижский епископ Николаус вместе с рыцарскими военноначальниками долго, молча вглядывались в огни костров, факелов и фонарей, часто, как сверчки, усеявших зимнее поле. До немецкого слуха доносились непонятные крики команд, щедро сдобренных боем барабанов и воем труб.

Всю это длинную, зимнюю бессонную ночь покои епископа освещались дрожащим, чадным огнём факелов и свечей. Епископ сидел в кресле во главе стола с совершенно безучастным видом, словно из него выпустили весь воздух. Совершенно без эмоционально он слушал доклады командоров. Предпринять сейчас хоть что — то не было никакой возможности — зимняя штормовая Балтика вкупе с подступившими к городу русскими войсками полностью отрезали Ригу от далёкого фатерлянда. Да и летом воевать против русских оснащённых ужасными пушками, мощными арбалетами, тысячами луков и использующих новую тактику возрождённой из небытия пехоты римского образца тоже было бы весьма опрометчиво. Епископ отдавал себе отчёт, что теперь сокрушить Смоленск могут только перевооружённые и обученные на новый русский военный стиль общеимперские силы, сборными отрядами рыцарей теперь не обойдёшься при всём на то желании.

Епископ, будучи прекрасно осведомлён о военных успехах Владимира Смоленского и выпестованных им лично войск понимал, что осада надолго не затянется, Рига была обречена. Предпринятые Николаусом многочисленные попытки откупиться и начать мирные переговоры с этим варварским русским Аттилой были проигнорированы. Но и сдать просто так схизматиком город, десятилетиями лелеемое детище его предшественника, первого Рижского епископа Альберта, посвятившему этому делу всю свою жизнь, новый епископ тоже не мог! Оставалось лишь надеяться на Божий промысел, да крепкость рижских стен.

А утром вся Рига с городских стен наблюдала, как на воловьих упряжках в русский лагерь подвезли огромные, внушающие безотчётный страх, стенобитные пушки. Их было больше десятка! Орудия устанавливали, наводя на город хищные, чёрные жерла. Епископ Николаус в бешенстве сжимал и разжимал кулаки, он совершенно ничего не мог противопоставить дальнобойным, а оттого неуязвимым русским орудиям. Он понимал, что эти безжалостные металлические чудовища, очень скоро примутся безнаказанно расстреливать город.

Весьма призрачные шансы избежать капитуляции, епископ видел лишь в том, чтобы затянуть осаду. Могут подойти на выручку уже давно оповещённые о случившемся с меченосцами несчастье братья из Тевтонского ордена. Весной, когда очистятся ото льда воды Балтики, смогут оказать помощь, активно сейчас нанимаемые Орденом рыцари из Европы. Или же, с Божьей помощью, Владимира могут отвлечь от Риги какие — то другие неотложные дела на востоке.

Устье реки Западной Двины (Даугавы) было покрыто коркой льда, что существенно облегчало осадные мероприятия, ведь взять с наскока каменные крепостные стены и оборонительные башни, возведённые вокруг города ещё тридцать лет назад, не представлялось возможным.

Первым делом, в течение дня, при активной поддержке местного населения, вокруг Риги были, на скорую руку, возведены контрвалационная и циркумвалационная линии, а также укреплён лагерь. Теперь, на вечернем военном совещании обсуждался план штурма города.

— Башен 26 штук, расположены по всей длине стен, на расстоянии до ста пятидесяти шагов друг от друга. — докладывал Душило, посматривая в записку, поднося её поближе к зажжённым восковым свечам. — Судя по донесениям латгалов, толщина крепостных стен не достаточная, обстрела осадных пушек эти стены не выдержат! Ну, а как обрушим их, будем действовать по отработанной схеме, план города, со слов чухонцев, мы уже составили. Осталось дело за малым — только распределить полки, кто и где действует!

При последних словах на совещание ворвался вестовой, доложил об обнаружении конной разведкой в устье Западной Двины, в двенадцати километрах от Риги, монастырских каменных укреплений Дюнамюнде.

— У подножья крепости устроена гавань для кораблей, около десятка купеческих немецких кораблей вытащены на берег. — Сбившимся дыханием, докладывал раскрасневшийся от мороза ратьер.

— Что сама крепость из себя представляет? — тут же уточнил я, про себя костеря наших купцов, забывших доложить об этой вражеской цитадели.

— Стоит она на вершине горы, каменная, — с готовностью отвечал вестовой, — окружена четырьмя круглыми каменными башнями, вокруг ров с замёрзшей водой.

— Немедленно разделим силы! — подвёл я итог услышанному, — 5–й Вяземский, с осадными пушками, направится для взятия Дюнамюнде! Остальные же полки продолжат осаду Риги, но, — я особо выделил последнее слово, — до взятия Дюнамюнде Ригу пока штурмовать не будем! — Возражений со стороны воевод не последовало, привыкли, заразы, за здорово живёшь громить врагов!

Фитильные бомбы, с шипением, обрушивались на замок Дюнамюнде. Под прикрытием облака пыли, смешанных с пороховым дымом, часть подразделений состоящих из латгалов, прикрывшись щитами, принялись связками хвороста засыпать глубокий ров. Пушкари крутились вокруг своих орудий, обложенных мешками с мёрзлой землёй, как волчки, доведя все свои действия до автоматизма. За полминуты успевали прочистить стволы банниками, вложить картузы с порохом, вбить снаряды, подсыпать затравку, навести прицел и… опустошить содержимое ствола, послав «пламенный привет» защитникам замка. Через некоторое время, от частой пальбы, бронзовые пушки разогревались так, что на них можно было жарить яичницу. Тогда, по команде старшего пушкаря, прекращался огонь, и наступало временное затишье. К позиции, для охлаждения орудий, подвозились бочки с уксусом, а затем слышалось шипение и облачка пара со специфичным запахом окутывали пушечные расчёты.

Первый день обстрела воротная башня и стена выстояли, хоть и покрылись паутиной трещин и вмятин. На второй день, после полудня, в стене зияла брешь, ещё через час, весь угол воротной башни полностью завалился. Оставшаяся от башни остова окончательно рухнула при первом же попадании, подняв облако пыли, дыма и снега.

По моей команде к пролому устремились пехотные колонны. Они шли под бой барабанов, уставив вперёд длинные пики. Неожиданно из пролома стали выскакивать немцы — пешие рыцари с оруженосцами. Несколько человек, с криком бросились на приближающиеся русские роты, но были тут же нашпигованы болтами и стрелами. Остальные немцы, нервно подёргиваясь, бросали оружие, со знакомыми русскому уху словами — «нихт шиссен!»