Реванш (ЛП) - Харт Калли. Страница 18

Эти «если» не служат никакой реальной цели, я знаю. Жизнь — это одна большая паутина решений, действий, причин и следствий, один кусочек домино опрокидывается за другим, сбивает следующий, потом следующий, потом еще один. Пытаться разгадать, что произошло бы, если бы хоть одна мелочь в доме Париси была другой, не только невозможно, но и бесполезно; прошлое высечено в камне, и теперь его уже не изменить, как бы сильно я не хотела вернуться назад.

Я набрасываю одеяло на голову, полностью осознавая, что снаружи все еще идет снег. Я чувствую, как тяжесть неба давит на дом. Он, наверное, валил всю ночь, а это не самое лучшее. Добираться в школу в дни сильного снегопада — это головокружительный опыт, и…

Динь!

Дерьмо. Мой мобильный телефон жужжит на ночном столике рядом с кроватью, нарушая тишину. Я вздрагиваю, чуть не выпрыгивая из своей чертовой кожи, но тут на моем лице появляется медленная, таинственная улыбка. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но точно знаю, что еще рано. Есть только один человек, который будет писать мне в это время утром, и сообщение от Алекса определенно стоит того, чтобы открыть глаза.

Приподнявшись на локте, я быстро моргаю, давая себе секунду привыкнуть к серому, слабому утреннему свету, прежде чем протягиваю руку и беру мобильник. Однако я разочарована, когда вижу, что сообщение все-таки не от Алекса. Номера на экране нет в моих контактах. Я потираю глаза и нажимаю на синее текстовое поле, открывая сообщение.

+1(564) 987 3491: Глупая лживая сука. Почему бы тебе просто не убить себя на хрен?

Ох.

Это было глупо с моей стороны. Оказывается, есть еще один человек, который может написать мне в это время утром. Это не Джейк. Джейк не настолько глуп. Он никогда не оставит неопровержимых доказательств своей ненависти, которые могут быть прослежены до него самого. Но в течение последних шести недель кто-то посылал мне эти сообщения, заставляя мой телефон звонить все чаще и чаще. И я ни слова о них не сказала. Я игнорировала их или, по крайней мере, старалась изо всех сил, но они становятся все более и более ненавистными.

Глупая... лживая... сука....

Почему бы тебе просто не убить себя на хрен?

Я прикрываю рот рукой, не моргая, смотрю на экран, и на долгую секунду мне кажется, что я вот-вот разрыдаюсь и испущу яростный крик, и одновременно-противоречивые эмоции словно разрывают меня надвое.

Я была такой дурой. После перестрелки я позволила себе все забыть. Роли был, да и сейчас еще охвачен туманом горя. Мои сокурсники ходили в оцепенении, пытаясь вспомнить, как снова стать беззаботными подростками, когда в оштукатуренных стенах все еще видны пулевые отверстия, а в каждом коридоре таятся напоминания о насилии. Люди были слишком рассеянны, чтобы усложнять мне жизнь, и я стала самодовольной, осмеливаясь поднять голову и оглядеться. Я позволила себе поверить, что больше не являюсь мишенью для ненависти и жестокости, и это было самое глупое, что я могла сделать.

А потом я получила первое сообщение.

Люди ничего не забывают. Люди не двигаются дальше. Люди сами по себе не очень хороши, как бы сильно я этого ни хотела. Старшая школа — это королевская битва, борьба за выживание, и никто не остается в стороне надолго. Чтобы пройти через этот опыт невредимыми, люди будут причинять боль, резать, кусать и пинать любого, кто окажется слабее их, чтобы вырваться вперед. А для студентов Роли Хай я самая легкая гребаная мишень на свете.

Подтягиваю колени к подбородку и на меня накатывает волна грусти, пока смотрю на телефон, лежащий на матрасе в двух футах от меня. Печаль, быстро переходит в гнев. Так много людей погибло, когда Леон вошел в Роли Хай и открыл стрельбу. Нам преподали тяжелый, болезненный урок... но, похоже, некоторые люди до сих пор не усвоили его. Люди сопротивляются. Когда вы загоняете раненое животное в угол, в конце концов оно пинается и кусается еще сильнее, и происходят трагические вещи.

Мне надоело игнорировать эти сообщения. Я не собираюсь участвовать в этом порочном круге жестокости и недальновидности. Я уже устала опускать голову и делать вид, что не замечаю их пристального взгляда. Делать вид, что я не слышу ужасных, отвратительных вещей, которые они шепчут обо мне, когда я иду в класс. Мне надоело это терпеть. Я больше не собираюсь прятаться от них или позволять им уйти безнаказанными. Я встречусь лицом к лицу с любым оскорблением, которое обрушится на меня, и я не собираюсь отступать. Потому что... к черту их. Жизнь сама по себе хрупкая, ненадежная вещь. Её можно в любой момент забрать или разрушить. Если у меня впереди двадцать три тысячи дней на Земле или только одна сотня, я не позволю ничтожной, ненавистной группе идиотов заставить меня бояться ни в один из них.

Моя рука на удивление тверда, когда я беру телефон. Я с облегчением отстукиваю ответ на сообщение. Облегчение. Боже... как же я раньше этого не понимала? Все это время я боялась своих одноклассников в Роли. Это было очень утомительно. Жить на грани паники, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, постоянно существуя в этом водовороте борьбы или бегства... это так изнурительно, и я не осознавала этого до этого самого момента. И теперь, когда я приняла это решение — я не буду активным участником их жестокого обращения — мне кажется, что я разорвала туго натянутую веревку, которая тащила меня под воду, пытаясь, бл*дь, утопить.

Я нажимаю кнопку «Отправить», а затем изучаю односложный ответ, который я отправила, жужжание в моей голове исчезает, превращаясь в ничто.

Я: ТРУС!

Это вполне уместно. Слово говорит само за себя. Это единственное слово было всем, что мне нужно было послать. Где-то в Роли студент, который учится в моей средней школе, сейчас тоже изучает мой ответ, и это потрясает его до глубины души... потому что он знает, что это правда. По какой-то причине, он напуган. И с этим единственным словом я проникла ему в глотку, сжала его сердце своей рукой и сдавила его.

— Сильвер! Спускайся вниз, малышка! У нас тут гости!

Внизу хлопает входная дверь, отдаваясь эхом по всему пустому дому. Голос моего отца плывет вверх по лестнице, тише, чем крик сержанта по строевой подготовке, который он только что издал, и я понимаю, что он смеется. Скинутые ботинки, брошенные на кухонный стол пакеты, хлопнувшие дверцы шкафов. Судя по грохоту, в нижнем этаже дома находятся восемь человек, неуклюжих и тяжелых, как стадо слонов.

— Сильвер! Если ты не спустишься сюда через пять минут, я расскажу Алексу о том, как ты наложила в штаны в зоопарке Сиэтла.

Что?

Оооо, нет.

Э-э-э...

Ни за что бл*дь.

Алекса здесь нет. Он не может быть здесь. Еще слишком рано. Он должен заехать за мной только через... подождите-ка. А сколько сейчас времени? Я хватаю Микки с прикроватного столика, охваченная ужасом, когда вижу, что уже почти пора уходить в школу и Алекс, вероятно, здесь.

— Черт, черт, черт! — Моя нога цепляется за простыни, и я чуть не валюсь на пол, когда вскакиваю с кровати.

История с дерьмом в зоопарке Сиэтла не очень хороша. Если мой отец хоть словом обмолвится о том, что произошло в тот день, я убью его.

В этом вся проблема с родителями. Они годами убирают твою рвоту, учат тебя пользоваться ванной, как не совать себе в нос горох/монеты/шарики, имеют дело с тем, что ты кричишь и в основном ведешь себя как маленький ублюдок, и все это время они выжидают своего часа, ожидая того дня, когда они смогут сказать кому-то, кто тебе глубоко дорог, что когда тебе было семь лет, ты так сильно чихал перед вольером с жирафами в зоопарке Сиэтла, что испачкал свое нижнее белье.

В ванной комнате я плескаю себе в лицо водой, засовываю зубную щетку в рот и пытаюсь одновременно укротить волосы. Я подпрыгиваю на носочках, заставляя себя двигаться быстрее, и в конце концов соскребаю десну пластиковой головкой зубной щетки. Болит чертовски, но сейчас нет времени на боль.