Исправить (ЛП) - Уилсон Киврин. Страница 12

Я определенно не становился бы адвокатом, чтобы заниматься бракоразводными делами.

— Логан? Она готова, — окликает меня сердитая маленькая секретарша с мышиного цвета волосами, открывая дверь рядом со своим столом, и как только я прохожу мимо нее в кабинет, она выходит и закрывает за собой дверь.

Первое, что бросается мне в глаза — это большой письменный стол красного дерева, но за все то время, пока я приходил сюда, дважды в месяц в течение года, он так и оставался нетронутым. Я поворачиваюсь к противоположному углу, где в большом кожаном кресле восседает миниатюрная женщина.

Психолог Шэрон Лоренц небольшого роста, и ей приходится задирать голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Она того же возраста, что и моя мать. У нее широкое и располагающее лицо и очки для чтения на кончике носа. А еще она, кажется, любит яркие блузки с узорами. Сегодня на ней одна такая — пляжная версия уродливого рождественского свитера с короткими рукавами.

— Рада вновь видеть тебя, Логан, — приветствует меня она и мы пожимаем руки. Мы всегда так делаем и нам всегда становится неловко. Это могло бы означать обычную вежливость, но мне почему-то кажется, что она использует рукопожатие для того, чтобы четко провести границу между нами. Я все понимаю и не виню ее. Когда ваша работа состоит в том, чтобы заставить людей открыть свое сердце и душу, границы легко могут стать размытыми.

— Как поживаешь?

— Думаю, как обычно, — отвечаю я, пожимая плечами, и диван тихо скрипит, когда я опускаюсь на него.

Шерон кивает, берет папку с маленького кофейного столика и начинает листать заметки, а я кладу руку на подлокотник и откидываюсь на подушки, устраиваясь поудобнее. Здесь я легко могу расслабиться, хотя мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему я чувствую себя так непринужденно с этой женщиной.

Вообще-то, я приходил сюда несколько раз с Пейдж. В первые два визита она была на последних сроках беременности Эллиотом, тогда же стало ясно, что между нами все пошло наперекосяк не собирается волшебным образом исправляться. А потом, где-то полтора года назад, я убедил ее прийти еще раз, когда понял, что теряю ее и меня накрыла паника.

В каждом случае именно я настаивал на этом, а Пейдж сопротивлялась. Лишь только я произносил «консультация у психолога» — и она замыкалась в себе, замолкала и отрешенно смотрела сквозь меня. Она не могла открыться или откровенно рассказать кому-то о себе, а уж тем более просить кого-то о помощи. Это вызывало у нее отвращение. Так что я точно знаю, что никто не в курсе почему наш брак распался, даже ее семья.

Ее нежелание открывать что-либо постороннему человеку означало, что эти сеансы были для нас пустой тратой времени. Но после того, как мы расстались, я продолжил приходить к Шэрон. В основном потому, что я был готов признать — большая часть вины лежит на мне. И мне нужен был человек, который непредвзято помог бы мне понять, почему я сделал то, что сделал, и как это все исправить.

Стало очевидно, что есть причина, по которой я продолжаю наведываться сюда дважды в месяц, хотя иногда думаю, что вполне могу жить и без этих встреч. И когда эта причина открылась, мне пришлось признать, что я еще не готов обойтись без них.

— В прошлый раз ты мне сказал, что, возможно, начинаешь примиряться с ситуацией, сложившейся между тобой и Пейдж, — говорит Шэрон, поднимая глаза от своих записей и устремляя на меня спокойный острый взгляд. — Ты все еще считаешь, что это правда?

— Даже не знаю. Может быть. — я стискиваю зубы. Если бы не наша встреча в среду, я бы согласился.

Мой терапевт слегка наклоняет голову.

— Что-то произошло?

Я недолго колеблюсь, но рассказываю ей о деле Карн — Гарнетт и разговоре с Пейдж в моем кабинете.

Слегка нахмурившись, она, кажется, некоторое время переваривает это.

— И нет никакого способа избежать этой ситуации?

— Не совсем так. Ни один из нас не может позволить себе отказаться от этого дела. — когда я это произношу, у меня сжимается сердце, потому что я знаю, что не смог признаться Пейдж, что понимаю ее дилемму. Но, как и в случае с нашим предстоящим разводом, мы не можем прийти к компромиссу.

— Что ты об этом думаешь? — Шэрон задает дежурные вопросы с таким живым любопытством, что звучит почти искренне.

— Я раздражен. – Затем, глубоко вдохнув, я добавляю: — но, вероятно, не так сильно, как следовало бы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Э-э-э, —  с трудом сглатываю. — Даже не знаю.

Поджав губы, Шэрон говорит: — Я думаю, ты и вправду не знаешь.

Сердце начинает бешено колотиться в груди. Конечно, она права. Меня раздражает, что мне приходится вести дело о разводе, и я не хочу больше иметь дело со Стью и Кэролайн. Но видеться с Пейдж чаще, в ситуациях, когда я не забираю детей или отвожу их обратно детей? Это не вызывает раздражение. Это скорее… вызов? Возможный выход из сложившегося положения?

Когда я молчу, пожилая женщина, наконец, спрашивает:

— Вы уже пробовали завести другие романтические отношения?

— Нет. — Горькая усмешка чуть не появляется на моем лице, но я подавляю ее, уставившись в стену, позади Шэрон. Между двумя книжными полками, забитыми тяжелыми томами, в рамках висят ее дипломы. Один из которых с докторской степенью по психологии Калифорнийского университета Лос-Анджелеса.

— Я помню, ты говорил, что все закончится плохо, если вы с Пейдж окажетесь в суде из-за этого, но ты хотя бы думал об этом? Хотел бы?

— На самом деле, нет. — я все еще избегаю ее взгляда и ерзаю на диванных подушках. Кожа скрипит подо мной.

Секс — единственная тема, на которую мне трудно с ней говорить. И наверное, поэтому я прихожу сюда снова и снова. Потому что это не то, что я бы мог бы обсудить со своей матерью, не так ли? Так вот кем она стала для меня — заменой матери, которой у меня не было с самого детства.

Шерон изучает свои записи, переворачивая страницы.

— В прошлый раз ты говорил, что наконец-то рассказал Пейдж обо всем, что делал, когда у вас начались проблемы. Ты сказал, что это ее расстроило, но все прошло не так плохо, как ты боялся.

Дерьмо! У меня перехватывает дыхание. Почему я решил, что, рассказав об этом, я положу конец ее расспросам? Я прикрываю рот рукой, опасаясь, что она может прочесть мысли на моем лице. Потому что то, что я сказал ей на последней встрече было ложью.

— Вы снова поднимали эту тему? – настойчиво спрашивает она, испытующе глядя на меня внимательным взглядом.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет.

Она морщит лоб и, наклоняя голову, спрашивает:

— Тебе не кажется это странным?

— Это было очень давно, — отвечаю я, пожимая плечами. Как же низко я пал? Похоже, надо быть исключительным ублюдком, чтобы лгать человеку, которому ты платишь, чтобы он помог тебе справиться с дерьмом, о котором ты ей же и лжешь. Наверное, я просто устал от ее расспросов. Устал от сдержанного разочарования и от молчаливого неодобрения. Это заставляет меня съежиться.

И у меня нет для нее другого ответа. Почему нет? Потому что, когда я вспоминаю лицо Пейдж у меня внутри все начинает гореть. Боль в ее глазах, полное недоверие.

Что я такого сделала, чтобы заслужить это, Логан?

Шэрон наблюдает за мной, держа ручку над своими заметками.

— А что ты почувствовал, когда все рассказал ей?

— Облегчение, — отвечаю я, не раздумывая ни секунды, потому что знаю, что именно это она и ожидает услышать. Вот почему она так долго настаивала на этом, убеждая меня, что скрывать от Пейдж такую большую тайну — непосильная ноша.

Но как это поможет мне заставить мою жену ненавидеть меня больше, чем она уже ненавидит? Я даже представить себе не могу, как я расскажу ей об этом. Станет ли это облегчением? Я серьезно в этом сомневаюсь. Разве мне станет легче, если я увижу, как в ее глазах отразятся стыд и отвращение ко мне?

Она и так уже достаточно на меня зла. Если я расскажу ей все, расскажу эту темную и отвратительную правду о том, что я натворил, она, вероятно, никогда больше не заговорит со мной. Есть ли смысл делать все еще хуже, чем есть сейчас?