Останний день - Васильев Андрей. Страница 6

– Ну, с местоположением что-нибудь да придумается. – Хитро прищурился антиквар. – Ты же знаешь, что не бывает неразрешимых задач, какой-никакой, а ответ всегда найдется.

– Вы что-то знаете, – уверенно заявил я. – Верно?

– Ну-у-у-у… – Старичок сложил руки на животе и потешно завертел большими пальцами. – Может, да, может, нет. Не хочу тебя вводить в заблуждение или тешить надеждами, которые могут оказаться ложными, потому пока помолчу. Но, несмотря на это, все же попрошу тебя вот о чем: если кто-то из моих коллег-соискателей скажет, что сия брошь найдена, не сочти за труд, набери меня. Согласись, эта просьба не нарушает какие-либо соглашения и никак тебя не компрометирует.

– Да не вопрос, – ответил я. – Тем более что из всей нашей компании именно к вам я испытываю наибольшее доверие. Как-то так с самого начала повелось, и сейчас ничего не изменилось. Опять же с вами спокойно можно посидеть, поговорить, а то ведь эта подлунная публика ох какая разная бывает. Некоторые вон печень могут вырвать и на твоих глазах сожрать. Бр-р-р… Как вспомню, так вздрогну.

Лучшего случая сдержать слово, данное Ровнину, представить было нельзя. Ну и насолить Дормидонту тоже хотелось, что скрывать. Ясно же, что старичок, узнав подробности моей одиссеи недельной давности, вряд ли станет испытывать по отношению к вожаку волкодлаков хоть сколько-то добрые чувства. Не позволит он никому резать курочку, пока та несет золотые яйца. После того – сколько угодно, но сейчас – фигушки. И потом – я ему должен еще один клад, а со своим добром он не расстанется ни за какие коврижки, слишком уж жаден.

Так оно и вышло. Не могу сказать, что я хорошо изучил Шлюндта, это, на мой взгляд, вообще вряд ли кому-то под силу, но тех куцых наблюдений, что имелись у меня в активе, было достаточно для того, чтобы понять: он очень, очень сильно разозлился.

– Ну, Дормидонт, – нехорошо улыбаясь, произнес он, когда я наконец замолчал, – ну, псина облезлая, бесхвостая!

– Бесхвостая? – удивился я. – Почему?

– Потому что нет у него хвоста! – раздраженно ответил мне антиквар. – Отрезали его давным-давно под самый корешок, чтобы ума этой шавке в голову вложить. Вот только толку-то от сего? Зверь – он и есть зверь, нет у него ни мыслей, ни памяти. Ох, он у меня пожалеет о том, что сотворил!

– Вы поосторожнее, – посоветовал ему я. – Сотрудники Отдела ему, судя по всему, покровительствуют. Не просто же так они со мной договариваться начали о том, чтобы я не мстил. Просто были у меня такие мысли, и я их особо не скрывал. А они и так, и эдак, мол, под Луной всякое случается, если всех убивать, то скоро Земля опустеет. Вы же знаете, я парень мягкий, отходчивый, опять же они меня вроде как спасли, потому согласился все забыть.

– Странно это, – помолчав, произнес Шлюндт. – Не припоминаю я, чтобы дьяки эдак за кого-то вступались. По-правильному, они должны были всех там перебить без особых разговоров, а после спалить все, что горит. Нет, мой юный друг, что-то тут не так. Полагаю, ты стал частью очередной разработки, на которую они мастера. Собственно, в этом они все, для сыскных дьяков не существует Валер, Карлов, Стелл, есть только объекты, которые можно использовать для своих целей, и объекты, для подобного не пригодные. Первых имеет смысл оберегать и обхаживать, а судьба вторых никому из обитателей дома на Сухаревке не интересна. Непосредственно ты пока в первой категории, но это до поры до времени. Нет, такова их служба, так сказать, издержки профессии, но нам, простым людям, в те жернова власти лучше бы не попадать.

Не могу сказать, что он своими речами открыл для меня Америку. Наоборот, я как-то даже расстроился тому, что Шлюндт оказался несколько банален и предсказуем. Впрочем, правда всегда звучит так, поскольку в большинстве случаев она проста и незамысловата, поскольку выдумывать ничего не приходится. То ли дело ложь, вот там есть что послушать и над чем восхищенно поахать.

И только одно во всем этом мне оставалось непонятным, а именно: зачем Ровнин попросил меня рассказать антиквару всю эту историю? Ему в этом какая выгода? Поссорить антиквара с Дормидонтом? А зачем? Ну, положим, случится это, и Карл Августович в гневе решит, что стая зажилась на этом свете. Так, как верно было замечено, их еще на поляне запросто можно было всех на ноль помножить, причем даже мараться не пришлось бы, я сам был готов их перебить.

Или они хотят его на горячем подловить и вменить в вину уничтожение семьи волкодлаков, совершенное с особой жестокостью? Снова не бьется вариант, внутренние дела обитателей Ночи не в компетенции Отдела. Так сказать, проблемы индейцев шерифа не волнуют.

И еще – почему у меня из головы не идет тот страшненький аляповатый перстень, что мне Ровнин тогда в своем кабинете в руки не дал? Сдается мне, что блестяшка, происходящая родом из ревущих девяностых, и только что выполненная мной просьба начальника 15-К есть звенья одной цепи. Одно плохо: я даже не представляю, что это за цепь, где она берет начало и где закончится. И, может, даже не узнаю об этом никогда просто в силу того, что никто из сотрудников Отдела не станет со мной делиться подобной информацией. Не из соображений секретности, а просто по жизни. Кто я им, кто они мне?

Но вряд ли речь идет о смерти Карла Августовича, это слишком плоско и неинтересно. Тут что-то другое, возможно, даже личное, уж очень они вдумчиво к каждому шагу подходят и ресурсов не жалеют. За те же серьги они могли с меня куда большую плату содрать, и я бы на нее согласился, поскольку выбора все равно не имелось. А они мне за здорово живешь все отдали, за пару фраз, ввернутых в разговоре. Странно? Еще как.

Так что да, все так, как говорит Шлюндт. Вот только отдельские от него самого не сильно и отличаются, он не лучше. Тоже слова в простоте не скажет, за каждой фразой либо второй смысл стоит, либо издевка, либо интрига. Вот и сейчас, помимо всего прочего, он вдалбливает мне мысли о том, что Отдел – зло, а он – добро. Дескать, беги от них, где они – там беда.

– Ваша правда. – Я открыл коробку, стоящую на столике, взял из нее сигару, понюхал и положил обратно. – Чем дальше от всех этих хитросплетений мы станем находиться, тем лучше. А лично меня сейчас более всего интересует местонахождение предмета, который принадлежал мадмуазель де Бодэ.

– Но-но-но! – Шутливо погрозил мне пальцем Шлюндт. – Говорено же – всему свое время. Впрочем… Скажи, если для удачного решения данной проблемы тебе придется отыскать не только призовой клад, но и еще один, назовем его расходным, ты как на подобное отреагируешь?

– Надо – значит, надо. – Пожал плечами я, сдержав довольную улыбку. Просто так этот старый хрыч подобное спрашивать не станет, значит, есть у него какие-то наметки. – Да польза от этого какая-никакая есть. Никогда не знаешь, в какой момент свободные оборотные средства понадобятся.

– Прости? – озадачился антиквар.

– Вы же сами сказали, что клад не призовой, то есть никому не обещанный, – пояснил я. – Подозреваю, что мы его выкопаем ради какой-то конкретной вещи, нужной для обмена, а остальное содержимое этого клада мне достанется. Впрочем, я не жадина-говядина, потому пару-тройку предметов из него я вам, разумеется, презентую. Сам выберу и подарю.

– Где тот скромный несмышлёный юноша, с которым я свел знакомство на «Парке культуры»? – Всплеснул руками старичок. – Незнакомец, куда ты его дел? Откуда взялось эдакое корыстолюбие?

– Вот зря вы так, – возразил я. – Ничего подобного. И потом – я все же Хранитель кладов, а не их расхититель.

– А кто только что поминал оборотные средства? Не ты ли?

– Я. Но так ведь потенциальные, а не текущие. Мы этот клад поднимем, заберем необходимое, а после я его снова в землю определю. Пусть лежит и ждет своего часа.

– Даже так, – Шлюндт усмехнулся. – Ты на самом деле матереешь, Валера. И для справки: клад, что заложил Хранитель, никто, кроме него самого, никогда не сможет найти, ни случайно, ни нарочно, ни с тайным словом, ни с явным умыслом. Только разве другой Хранитель, да и то не всякий, а что с закладчиком душевной силой и властью над кладами равен.