Любовь по переписке - Хэнсон Джинджер. Страница 53

Анджела посмотрела на него внимательно:

– А что произошло?

– Я не знаю никаких подробностей. Дядя Ричард прислал телеграмму. Кажется, лошадь сбросила или задавила Сейлера.

Где-то в дальних комнатах раздался бой часов, приглушенный закрытой кухонной дверью. И это был единственный звук в наступившей тишине.

– Скоро надо будет кормить девиц, – сказала Анджела и наклонилась к столу. – Я хочу приготовить пирог. – Она взяла в руки скалку, которой собиралась раскатывать тесто.

Взволнованный, Рэнсом ходил по кухне.

– Если Сейлер умер, О'Брайону нет никакого смысла преследовать тебя. Ты теперь в безопасности и можешь спокойно вернуться в Теннесси.

Деревяшка выпала у нее из рук и свалилась прямо на тесто. Рэнсом остановился возле ее стола.

– Я не признаю чужого ребенка.

Анджела подняла на него глаза, при этом вид у нее был невероятно растерянный.

– О чем ты говоришь?

– Ты разрешила этому Шотландцу прикасаться к тебе. Совершенно незнакомому мужчине. Или ты его тоже спасала во время войны?

Она сложила руки на животе, как будто ограждая ребенка от необоснованных обвинений.

– Ты думаешь, что я разрешила другому мужчине то, что разрешала тебе?

Он постарался не реагировать на отчаянное выражение в ее глазах.

– А как ты считаешь, что я мог думать? Я целые дни разыскивал тебя, а когда нашел, ты оказалась в публичном доме рядом с мужчиной, который ухаживает за тобой..

– Он спас мне жизнь.

– И этого достаточно, чтобы разрешить ему прикасаться к тебе?

Покатившись по столу, скалка с шумом упала на пол.

– Почему только Шотландец? – Ярость изменила звук ее хриплого голоса. – Не забудь Грансера. А как насчет Малачи? На сеновале. – Кроме ярости, в ее голосе звучало презрение. – Наверное, он и есть отец ребенка.

– Вы слишком далеко зашли, мадам.

– Нет, еще недостаточно далеко.

Он боялся услышать то, что она могла еще сказать, и заставил ее замолчать единственным способом, который у него был в этот момент.

– Ты совсем не такая, как твоя сестра.

Анджела отступила на шаг, как будто он ударил ее. А он продолжал произносить слова, которые навсегда могли разъединить их судьбы.

– Ты не такая благородная леди, как она, и никогда не будешь такой. Сабрина никогда бы не жила в публичном доме и никогда бы не изменила мне.

Анджела покачнулась, услышав эти слова, а чувство вины захлестнуло Рэнсома. Она не была виноватой в том, что он любил Сабрину. Он подыскивал слова, которые могли бы смягчить нанесенный удар, но она заговорила первой:

– Ты прав. – Плечи ее опустились. – Я совсем не такая, как Сабрина, и никогда не буду такой. Ты просто не должен был жениться на мне.

– Я считал, что сама Сабрина хотела бы, чтобы я заботился о тебе.

Это признание заставило ее поднять голову и гордо расправить плечи.

– Сабрина предпочла бы видеть меня в аду, чем замужем за тобой.

Убежденность, с которой она говорила, невероятно поразила Рэнсома.

– Нет, – возразил он. – У Сабрины было благородное сердце. Она бы хотела, чтобы я защитил тебя.

– Сабрину совершенно не интересовало мое благополучие.

– Неправда, вы ведь были сестрами.

– Нет, мы не были настоящими сестрами.

– Но доктор Степлтон был твоим отцом? – удивленно спросил он.

– Он удочерил меня. Мы с Сабриной не были родными по крови.

– Вы росли вместе. Все кругом считали вас сестрами.

– Она играла роль преданной сестры для того, чтобы окружающие не узнали правды.

– А зачем ей надо было, чтобы это оставалось тайной?

– Она боялась, что кто-нибудь узнает, что я не настоящая Степлтон.

– А какое это имело значение?

– Мой отец был наполовину индеец чероки.

Как он мог быть таким слепцом? Ее прямые темные волосы, смуглый цвет кожи, как будто сохранявшей загар в любое время года, выдающиеся скулы.

– Ты частично индианка. – Это был не вопрос, это было признание.

Но Анджела этого не услышала. Сабрина убедила ее, что ни один джентльмен-южанин не сможет ее принять.

– Все вокруг считали нас образцовыми сестрами, потому что у Сабрины страх перед отторжением обществом был сильнее, чем ее презрение к моему происхождению.

Нагнувшись, она подняла скалку и пошла к раковине. Рэнсом крепко схватил ее за руку и повернул к себе лицом.

– Почему ты говоришь все эти вещи про Сабрину?

Скалка опять вывалилась у нее из руки, она почти подпрыгнула, а он еще сильнее сжал ее руку. Ей казалось, что боль от его впившихся пальцев уменьшит боль у нее в сердце.

– Сейчас это уже не имеет значения. Сабрина давно умерла.

– И не может защитить себя от твоих необоснованных обвинений. – Он отпустил ее руку, вздрогнув так, как будто рука была покрыта струпьями от оспы. – Я не верю тебе. Сабрина была очень доброй и благородной женщиной.

В каком-то смысле он был прав.

Та Сабрина, образ которой она создала в своих письмах во время войны, действительно была доброй и великодушной. Анджела сомневалась в том, что ее признание в авторстве писем сможет что-нибудь изменить. Так как Рэнсом очарован памятью о той прекрасной женщине, образ которой она создала, Сабрина будет всегда стоять между ними.

Анджела опустила руки вдоль передника, собралась с силами и посмотрела Рэнсому в глаза.

– Я должна поблагодарить тебя за то, что ты познакомил меня с индейцами. Теперь, после того, как я встретилась с Малачи и с Хоколинши, я поняла, что у меня нет оснований стыдиться своей индейской крови. Они очень хорошие, благородные люди. И я горжусь тем, что у меня в жилах течет индейская кровь.

– Зная о моей дружбе с Малачи, ты могла понять, что я никогда не стыдился бы твоего происхождения.

– Возможно, но ты всю свою жизнь сравнивал бы меня со своей иллюзией.

Он сердито нахмурился.

– Сабрина не была иллюзией. Анджела понимающе улыбнулась:

– Нет, она была из плоти и крови. Не лучше и не хуже, чем любая другая женщина, но ты помнишь только ее идеальные черты, и с этим не может сравниться ни одна живая душа. И ты закрыл свое сердце для всего остального.

Сложив руки под своим уже округлым животом, она выпрямилась и стала как будто немного выше ростом.

– Я заслуживаю большего. И мой ребенок должен иметь отца, который не сомневается в своем отцовстве.

Она высказала все, что было у нее на сердце. Произнося эти правдивые слова, Анджела понимала, что теряла Рэнсома, но она вернула себе самоуважение.

А он стоял посреди кухни в публичном доме, и теперь у него на лице было смущение и невероятная растерянность. Ей хотелось подойти, обнять его и уверить, что все будет хорошо. Но она не могла этого сделать, потому что понимала, что хорошо не будет. Его преданность воспоминаниям всегда будет стоять между ними.

Она стояла молча, не желая первой прощаться с ним. Когда он повернулся, чтобы уйти, она услышала шелест бумаги и заметила у него в руках пакет. Рэнсом повернулся и протянул ей пакет:

– Я купил тебе платье, и еще здесь немного денег.

Анджела колебалась, не решаясь брать у него деньги. Как бы он поступил, если бы знал, что у нее есть деньги? Настаивал бы, чтобы она осталась с ним, так как ему нужны были деньги для ранчо? Она старалась не поддаться искушению, не поверить опять, что, возможно, через какое-то время он полюбит ее. Только что возникшее самоуважение было слишком хрупким, чтобы рискнуть. Она всю жизнь будет любить Рэнсома, но она не может жить с ним.

– Мне не удалось выручить много денег за быков. Люди в Бакстере очень злятся на нас, боятся техасской лихорадки. – Он всунул пакет ей в руки. – Но я продал нескольких животных, чтобы было чем расплатиться с Гаррисоном и Сойером. Они собираются перегнать оставшееся стадо в Айову, чтобы получить за них более высокую цену.

Несколько мгновений он смотрел на нее, как будто стараясь запечатлеть ее лицо в своей памяти. Она была в отчаянии. Ей хотелось прикоснуться к нему в последний раз. И для того, чтобы не позволить себе это сделать, она обеими руками прижала пакет к груди. Он выглядел таким же оцепенелым, как и она.