О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс. Страница 31

– Ну тогда ладно, – сказал он. – Я-то вообще в Дарроуби еду, так что позвольте пожелать вам доброй ночи.

– Минуточку, Клод! – Зигфрид взял его за локоть. – Мне надо заехать посмотреть еще одну корову. Вы не могли бы отвезти мистера Хэрриота в город?

– С большим удовольствием, мистер Фарнон, – ответил полицейский и поманил меня за собой.

Я сел в крохотный «моррис-8». Секунд через пять Клод втиснулся за руль, и мы тронулись. Он сразу же принялся рассказывать про то, как ездил недавно в Брадфорд, где участвовал в состязаниях борцов.

Наш путь лежал через деревню Рейнес. Последние дома остались позади, вот дорога начала подниматься к аббатству, и Клод вдруг умолк на полуслове. Затем почти привстал на сиденье и так резко ткнул пальцем, что я даже вздрогнул.

– Туда, туда поглядите. Вон он, этот проклятый монах!

– Где? Где? – спросил я с притворной поспешностью, хотя прекрасно успел заметить силуэт в капюшоне, медленно прошествовавший в лесок.

Клод наступил на педаль газа, и машина вихрем влетела на холм. У гребня он свирепо свернул на обочину и выскочил на траву, а лучи фар в ту же секунду озарили предмет его негодования: высоко подобрав полы своего одеяния, монах во всю мочь улепетывал в чащу.

Великан пошарил на заднем сидении и ухватил что-то вроде тяжелой трости.

– За ним! – крикнул он и ринулся в погоню.

С трудом держась рядом, я пропыхтел:

– Погодите минутку! Что вы сделаете, если все-таки поймаете его?

– Выдублю ему шкуру моей палочкой, – ответил Клод с жуткой категоричностью и, наддав, выскочил из полосы света в темноту. Я потерял его из виду, но слышал, как он колотит палкой по стволам и испускает устрашающие крики.

Мое сердце обливалось кровью от сочувствия к злополучному призраку: мечется бедняга в кромешном мраке, а в ушах у него гремит грозный голос блюстителя порядка. В паническом ужасе я ожидал неизбежного финала. Напряжение становилось почти невыносимым, а Клод продолжал вопить:

– А ну, выходи! Никуда ты не денешься! Выходи, покажись, кто ты! – А палка барабанила и барабанила по стволам.

Я тоже шарил среди кустов, но ничего не нашел. Монах все-таки, видимо, скрылся, и, вернувшись наконец к машине, я увидел рядом с ней гигантский силуэт полицейского.

– Странное дело, мистер Хэрриот, – сказал Клод. – Просто ума не приложу, куда он подевался. Я же его прямо перед собой видел, в первую-то минуту. И из леска он убежать никак не мог: в лунном свете на лугу я бы его сразу углядел. Аббатство я тоже обшарил. Его и там нет. Прямо, как в воздухе растворился.

«Так чего же вы хотите от привидения?» – чуть было не сказал я, но могучая лапища все еще помахивала палкой, и язык меня не послушался.

– Что ж, поехали в Дарроуби, – буркнул полицейский, притоптывая по заиндевевшему дерну. Я вздрогнул под леденящим дыханием поднявшегося восточного ветра и с удовольствием забрался в машину.

В Дарроуби мы с Клодом дружески выпили пару-другую пива в его любимом «Черном Быке», и домой я вернулся только в половине одиннадцатого. Тристана в его комнате не было, и у меня тревожно защемило сердце.

Что-то после полуночи меня разбудили шорохи за стеной, где Тристан обитал в узком длинном помещении, именовавшемся «гардеробной» в дни былого величия, когда дом был молод. Я скатился с кровати и открыл внутреннюю дверь.

Тристан в пижаме крепко обнимал две грелки. Он повернул голову, бросил на меня истомленный взгляд, положил одну грелку в ногах постели, забрался под одеяло, придерживая вторую грелку на груди, и устремил глаза в потолок. Я подошел и с беспокойством оглядел его. Его била такая дрожь, что кровать ходила под ним ходуном.

– Как ты, Трис? – спросил я шепотом.

Минуту спустя он прохрипел еле слышно:

– Промерз до мозга костей, Джим, брр!

– Но где ты все-таки был?

И вновь почти беззвучный хрип:

– В трубе.

– В трубе? В какой трубе? Где?

Голова на подушке слабо перекатилась с боку на бок.

– У леска. Ты что не видел эти трубы возле шоссе?

На меня снизошло озарение.

– Конечно же! В деревне ведь будут делать новый водосток!

– Верно, – шепнул Тристан. – Когда этот верзила ринулся в лес, я сдвоил след и спрятался в трубе. Только богу известно, сколько времени я в ней просидел!

– Но почему же ты не вылез, когда мы уехали?

Тристана сотряс новый припадок озноба, и он на мгновение смежил веки.

– Мне там ничего не было слышно. Я скорчился в три погибели, капюшон закрывал уши, а кругом выл ветер – в этих трубах у него скорость девяносто миль в час, не меньше. Я не расслышал, когда завелся мотор, а выглянуть боялся: ну да как он притаился рядом со своей дубинищей! – Его пальцы нервно пощипывали одеяло.

– Ничего, Трис, – сказал я. – Ты скоро согреешься, поспишь, а утром будешь молодцом.

Тристан словно не расслышал.

– Жуткая вещь эти трубы, Джим! – Он уставился на меня измученными глазами. – Полны грязищи и воняет в них кошачьей мочой!

– Знаю, знаю! – Я положил его руку под одеяло, а одеяло натянул ему на плечи. – Утром все будет хорошо!

Я погасил свет и на цыпочках вышел. Притворяя за собой дверь, я еще слышал дробь, которую выбивали его зубы.

Несомненно, он не просто замерз, но был еще в шоке. И неудивительно! Бедняжка беззаботным привидением шел себе через дорогу, и вдруг визг тормозов, слепящий свет и почти настигший его страхолюдный великан! Кто бы тут сохранил душевное равновесие?

Утром за завтраком Тристан являл собой грустное зрелище. Он был бледен как полотно, почти ничего не ел и время от времени содрогался от мучительного кашля.

Зигфрид посмотрел на него с легкой усмешкой.

– А я знаю, что тебя довело до такого состояния! Я знаю, почему ты сидишь тут живым трупом, выкашливая легкие!

Тристан замер и по его лицу пробежала судорога.

– Знаешь?

– Да. Мне противно повторять «я же тебе говорил!», но ведь я, правда, не раз тебя предупреждал, разве не так? Всему причиной твои омерзительные сигареты!

Курить Тристан не бросил, но рейнесское привидение больше никому не являлось и по сей день остается неразгаданной тайной.

16

Несомненно, работа для Гранвилла Беннета. Мне правилось оперировать мелких животных, и я мало-помалу набил в этом руку, однако этот случай меня напугал. Двенадцатилетняя сука спаниель с запущенным гнойным метритом: гной капает на стол, температура сорок, одышка, дрожь, а в прижатом к ее груди стетоскопе слышатся классические шумы сердечной недостаточности. Только больного сердца тут не хватало!

– Много пьет? – спросил я.

Старушка миссис Баркер испуганно закручивала веревочные ручки своей сумки.

– Очень. Так от миски с водой и не отходит. А есть – ничего не ест. Вот уже четвертый день ни кусочка не проглотила.

– Право, не знаю, что вам и сказать. – Я сунул стетоскоп в карман. – Вам следовало бы давно ее сюда привести. Она ведь больна никак не меньше месяца!

– Да не больна она была. Так, недомогала немножко. А я думала, пока она ест, то и беспокоиться нечего.

Я помолчал. Мне очень не хотелось расстраивать старушку, но скрывать от нее правду было нельзя.

– Боюсь, положение довольно серьезно, миссис Баркер. Процесс развивался долго. Видите ли, у нее в матке идет гнойное воспаление. Очень тяжелое. И вылечить ее может только операция.

– Ну, так вы сделаете, что нужно? – Губы миссис Баркер дрожали.

Я обошел стол и положил руку ей на плечо.

– Я бы с удовольствием, но тут есть трудности. Ей ведь двенадцать лет, и общее состояние у нее тяжелое. Риск очень велик. Я предпочел бы отвезти ее в ветеринарную клинику в Хартингтоне, чтобы оперировал ее мистер Беннет.

– Ну и хорошо! – Старушка радостно закивала. – И все равно, сколько бы это ни стоило.

– Об этом не беспокойтесь. – Я проводил ее по коридору до входной двери. – А она пусть остается у меня. Не тревожьтесь, я за ней присмотрю. Да, кстати, как ее зовут?