Мандариновый лес - Метлицкая Мария. Страница 11

Подскочив с лавки, метнулась, хотела сбежать. Но не тут-то было – Чингиз ее заметил и подошел. На его загорелом и невыносимо прекрасном лице было написано удивление.

– Наташка, ты? А что ты тут делаешь? – И грустно улыбнулся: – Ну да, глупый вопрос. И давно караулишь?

Красная и дрожащая от смущения, Наташа залепетала что-то нелепое, глупое, несуразное: была просто рядом, поблизости, проходила и просто решила зайти, а вдруг он приехал? И что-то еще, совсем смешное:

– Мы ведь друзья, ты сердишься?

– Нет, не сержусь. Приехал три дня назад. Вот, – кивнув на сумку, он продолжил: – В магазин сходил, в холодильнике пусто.

И снова замолчал. Молчание прервала Наташа:

– Извини, что вот так, без предупреждения. Просто мимо проходила, – повторила она. – Ну я пошла? Всего тебе.

– Глупости! – улыбнулся Чингиз. – И очень хорошо, что зашла! Идем, Наташка! Сейчас картошечки сварим, селедку почистим! Винца белого выпьем. Ну, пошли?

От счастья кружилась голова и бухало сердце – ей казалось, что он слышит глухие удары. Пробормотала «спасибо».

В мастерской все было по-прежнему. «Мандариновый лес» стоял у стены. Она подошла к картине и осторожно, едва прикасаясь, погладила ее по шершавой, рельефной поверхности.

– А я скучала по ней! – улыбнулась Наташа. – Она мне снилась, представляешь?

– А по мне? – усмехнулся он.

Наташа молча кивнула.

Потом все было так, как он и сказал: горячая картошка, селедка, маринованные помидоры и белое вино.

Она рассказывала ему про жизненные перемены, про сестру и племянника, про новую квартиру, про то, как она счастлива, и про то, что очень скучала.

– Очень, – повторяла она. – Считала дни.

Вино развязало Наташе язык, и, расслабившись, она прислонилась к плечу Чингиза. Он, и так очень сдержанный и немногословный, был особенно молчалив, хмур и грустен.

Когда Наташа замолчала, он тихо сказал:

– У меня папа очень болеет – почки. Это наше семейное. Его отец умер от почек и дядька, старший брат. Уговаривал его поехать в Москву, но он отказался. Говорит, что никто не поможет. А как я его умолял!

Сколько отчаяния было в его голосе, сколько горя!

Наташа погладила его по руке.

– Мне уйти? – тихо спросила она.

– Если можешь, останься. Одному совсем… страшно.

Конечно, осталась.

В ту ночь ей впервые показалось: что-то изменилось. Чингиз нежно целовал ее в губы и в шею, гладил ее волосы, удивляясь их легкости и шелковистости, говорил, что у нее кожа словно детская и запах ее – запах поля и росы, а она счастливо смеялась и говорила, что у росы не бывает запаха.

Это была первая ночь откровений, удивления и открытий. По крайней мере Наташе так показалось.

Нет, он не говорил слов любви, но его «Наташка» и «моя милая» это вполне заменяли. К тому же Наташа себя крепко уверила в том, что кавказские мужчины сдержанны и суровы, слов любви не говорят в принципе.

Так продолжалось всю осень, и это было счастливейшее, самое золотое время в ее жизни. Она с удивлением отмечала, что впервые – впервые! – мужчины с интересом разглядывали ее и, кажется, были не прочь познакомиться. Но она гордо вскидывала голову, хмурила брови и поджимала губы, тем самым исключая любую возможность знакомства.

Через день Чингиз ездил на Главпочтамт и заказывал разговор с родней. Иногда выходил со вздохом облегчения и даже с улыбкой, и она понимала, что новости неплохие. А иногда… иногда выходил из кабинки мрачнее тучи и, не замечая ее, шел на улицу. Наташа семенила следом. У метро они расставались – она видела, что он хочет остаться один. В такие минуты ей казалось, что он ее сын или брат, и сердце ее рвалось от жалости, нежности и от отчаяния, что она не может помочь.

Наступил декабрь, невероятно красивый и снежный, совсем сказочный, как в детстве, и она, скопив денег, бегала по магазинам, чтобы купить подарок любимому.

Вообще, задумок было много. Во-первых, предложить ему встретить Новый год у нее в Черемушках, в ее новой квартире. Там, дома, нормальная плита и духовка, а это значит, что она приготовит настоящий праздничный ужин. Меню тоже было продумано – конечно же, любимый народом салат оливье. В шкафу ждали торжественного момента банки с зеленым горошком, майонезом и маринованными огурцами. Еще она приготовит селедочку под шубой, салат из свежей капусты – морковка, кислое яблочко и непременно лимон, смешанный с сахаром и маслом. Мамин салатик… «По бедности, – как говорила мама, – но вкусно же, правда?» Конечно же, пирожки – тоже по маминому фирменному рецепту. Хорошо, что в юности научилась. Пирожки планировались с картошкой, мясом и, конечно, с капустой. Какой праздник без пирожков! На горячее – курица, запеченная в духовке. Правда, достать ее пока не удалось, но надежды Наташа не теряла. Ну и самый главный сюрприз праздничного стола – наполеон. Наполеон мама не пекла, говорила, что сил на него совсем нет, и делала что-то попроще. Но Наташа нашла рецепт и даже сделала пробный – получилось, кстати, прекрасно. Теперь она знала, что справится.

И еще повезло – купила в подарок сорочку. Чешскую, голубую в мелкую белую полосочку, красиво завернутую в хрустящую прозрачную бумагу. Два часа отстояла в очереди, но ни минуты не пожалела – голубой цвет ему так к лицу!

Купила красивую скатерть, салфетки и свечи. За десять дней до тридцать первого купила елочку, невысокую, но пушистую – хранила ее на балконе. Достала коробку с игрушками и разревелась. Зайчик с морковкой, лыжница в синем костюме, разноцветные, немного облезлые шарики, прозрачные сосульки – белые, розовые, голубые. Вспомнила, как вместе с Танькой вешали игрушки, а отец укреплял на макушке звезду. Однажды, будучи уже под приличным паром, влез на табуретку и грохнулся, не устоял. Наряженная красавица рухнула вслед за ним. Как же девчонки рыдали – сколько побилось игрушек! Как всегда, спасла ситуацию мама. Уложила отца спать, успокоила дочерей:

– Ничего, девочки, проспится и к столу оклемается.

Они подмели все осколки, собрали еще годные игрушки – их оказалось совсем немного, и елочка выглядела сироткой. Но мама нашла выход, и вскоре на елочке висели конфеты и мандарины, мамины пластмассовые бусы и разноцветные лоскуты, завязанные в красивые банты. И надо сказать, что елка выглядела куда наряднее, чем прежде!

Мамочка, мама… Все ты умела, все могла. И за что тебе такая судьба?

Теперь оставалось главное – пригласить Чингиза к себе. Наташа страшно робела, смущалась и никак не решалась.

Но жизнь все решила сама – как всегда. Двадцать пятого он улетел на родину, коротко сообщив, что отцу стало хуже.

А двадцать восьмого Наташа поняла, что она беременна.

Сначала ей стало так страшно, что полночи просидела без света на кухне. Ни мыслей, ни слез – вообще ничего. Полный ступор. Когда стало немного светать, поняла, что замерзла. С усилием поднялась и пошла в кровать. Немного согревшись, вдруг улыбнулась: вот дурочка! Это же счастье, огромное счастье. Она ждет ребенка от своего любимого, самого лучшего, самого нежного, самого талантливого, ну и вообще самого-самого! И даже – ой, не дай бог! – если там, на его родине, случится что-то ужасное, эта новость его обрадует и поддержит. Почему-то она была твердо уверена, что у нее – у них! – будет мальчик. Сын. И именно сын вернет его к жизни.

«Боженька, пожалуйста, я тебя очень прошу! Миленький, сделай так, чтобы его папа поправился!»

В деревню не поехала – тридцатого грянули такие морозы, что было страшно выйти из дома.

Рассорившаяся с очередным кавалером, названивала и напрашивалась Людмила. Но видеть ее не хотелось, а уж делиться прекрасной новостью тем более. Но от нее просто так не отделаешься – приперлась. Наташа заранее знала ее реакцию, так и случилось.

– Дура, кретинка, безмозглый олигофрен. Зачем тебе нищий художник без хаты и денег, да еще и хачик. Баб они своих лупят, денег не дают, из дома не выпускают, будешь плов варить и носки стирать, всё! – не унималась подруга.