Комплекс андрогина (СИ) - Бунькова Екатерина. Страница 3

— Нет, не знаю, — честно говорит Рихард. — Но все же… Не осуждай людей за то, что им нравится. Нашу брезгливость и границу между прекрасным и омерзительным определяет наше воспитание. А истины и объективных значений в этом вопросе попросту нет. Вот тебе кажется, что это неправильно, когда генетик-социолог еще до твоей закладки в инкубатор решил, что ты будешь объектом вожделения. А все остальные считают, что ты — произведение искусства, восхищаются тобой и мечтают прикоснуться. Некоторые не отказались бы оказаться на твоем месте.

— Очень немногие, — уточняю я. — А остальные хотят меня трахнуть. Нет. ВСЕ хотят меня трахнуть. Они видят во мне только это тело, дед!

Дергаю себя за волосы, чтобы он увидел, наконец, с кем разговаривает: с самой лучшей версией тау!

— Так найди тех, кто разглядит душу, — парирует дед и уточняет: — Нет. Найди тех, кто сможет увидеть красоту и души, и тела. Это называется гармония.

— Это называется «красивая ложь». Я подстилка, Рихард. Я — хренова высококлассная подстилка. И либо я с этим смирюсь и буду проводить дни и ночи на четвереньках, подставив задницу моему благодетелю, либо так до конца жизни и буду прозябать на низкосортной работе и отбиваться от похотливых орангутангов.

Рихард тихо смеется и заходится кашлем.

— В тебе говорят страх неизвестности и юношеский максимализм, — заявляет он мне. — Успокойся. Просто не глупи, и все будет хорошо. А сейчас, почитай мне, пожалуйста. Я устал.

Я беру с полки последний том «Войны и мира» Л.Н. Толстого, открываю его по закладке и начинаю читать. Рихард слушает, закрыв глаза и сипло дышит, время от времени заходясь кашлем. Старинные часы приятно тикают, бумажные страницы шуршат и пахнут чем-то непонятным, но очень теплым и будто бы знакомым. Прочитав пару десятков страниц, я натыкаюсь на высушенный лист полуистлевшего растения.

— Дед, тут трава какая-то, — говорю ему. — Или лист дерева. Посмотри, а? Дед, ты чего, спишь, что ли? Рихард!

Не отвечает. И больше не сипит. Сглотнув, закрываю книгу. В груди шевелится нервный ком.

— Дед, — снова тихо зову его. Тишина. Подхожу, проверяю пульс — сначала на запястье, потом на шее. Ничего. Опускаюсь на колени. Я впервые вижу, как человек…

— Рихард… Слышишь, ты, мерзавец, не смей уходить! — толкаю его в плечо. — Ты мне еще не все рассказал! Помнишь, ты про свою дочь обещал рассказать? И про ваш старый дом, и про дачу. А еще про собаку. Я про собаку хочу, слышишь, Рихард! Где моя собака, дед, ты же обещал! Не смей уходить, ты обещал, ты обещал, ты… Скотина ты…

Рихард не отвечает. Его здесь нет, есть только странный и чужой объект, отдаленно напоминающий человека. Он внушает мне отвращение. Мышцы отказываются держать меня, и я окончательно опускаюсь на грязный пол. Как больно. Трудно дышать, и в глазах темнеет. Только не плакать, не сметь плакать!

Кто-то трогает меня за плечо, зовет по имени. Всматриваюсь, с трудом различаю медбрата, пришедшего на вечерний осмотр.

— Иди к себе, Элис, — тихо говорит он и осторожно тянет меня за руку. Послушно поднимаюсь и бреду к двери. У самого порога вспоминаю про ящик, возвращаюсь и складываю в него часы, альбом и книгу заодним, стараясь не смотреть в сторону койки, где лежит что-то темное, чужое. Иду в свою каюту. Люди при виде меня замолкают и расступаются: видно, у меня странное выражение на лице. Беру себя в руки, повыше поднимаю голову и прохожу мимо — стремительно, но не слишком быстро, чтобы это не было похоже на бегство. Главное — дойти до своей каюты, не разреветься по пути, не показывать им свою слабость. Взгляды сверлят спину так ощутимо, что даже мутит от этого.

Захожу к себе, ставлю ящик в угол, сажусь на кровать. Но плакать больше не хочется. Внутри гулкая пустота, заполняемая только тиканьем часов в коробке. Сижу и смотрю в одну точку.

— Элис, к тебе можно? — раздается голос Яна. — У тебя дверь открыта.

Он неуверенно переминается на пороге. Раньше он всегда входил без спроса, уверенно проходил к столу и садился на стул задом наперед, принимаясь рассказывать всякую «важную» чушь, но в последние годы стал смущаться, приходя ко мне.

— Рихард умер, — говорю ему. На несколько мгновений в каюте повисает тишина, и вдруг я ни с того ни с сего принимаюсь реветь: неудержимо, навзрыд. Ян подбегает ко мне, обнимает за плечи. Никогда раньше не обнимал. Такое странное ощущение. Но мне это сейчас нужно, мне нужен хоть кто-то, чтобы заполнить эту пустоту! Обхватываю его, утыкаюсь в плечо. Ян гладит меня по спине. Молча. Он не знает, что сказать. Я тоже не знаю, да и не получается. Просто реву, содрогаясь всем телом, и все никак не могу успокоиться. Кажется, у меня истерика.

Откидываюсь назад, прислонившись к стене, закрываю глаза и пытаюсь выровнять дыхание. Вдох: один, два, три, четыре, пять. Выдох. Вдох: один, два…

К моим губам приникает что-то горячее и влажное, по щеке прокатывается чужое возбужденное дыхание. Открываю глаза и возмущенно пытаюсь прервать поцелуй. Но Ян настойчив. Несмотря на маленький рост, он сильнее меня, тем более, когда я сижу, а он нависает сверху. Не могу отбиться. Приходится действовать иначе. Кусаю его за губу — сильно, до крови.

— Ай! — восклицает он и отлетает от меня, прижимая руку ко рту. — Ты чего?

— Хочу спросить у тебя то же самое! — возмущенно поднимаюсь, смотрю на него сверху вниз и тесню к двери. Истерика отпустила, на ее место пришла злость.

— Да я просто… У тебя было такое выражение лица, и ты так… — жалко оправдывается он. — Я думал… я… Элис, не надо, не прогоняй меня! Это случайность, Элис, слышишь? Этого больше не повторится!

— Пошел вон! — рычу я, и Ян, спотыкаясь, спиной вперед покидает мою каюту, запинается о порог, приземляется на задницу посреди коридора у всех на виду, все еще бормоча какие-то оправдания. Захлопываю дверь и запираюсь.

У меня больше нет друзей, Рихард. Как ты посмел бросить меня в такой момент? Меня окружают похотливые твари. Все они желают видеть во мне свою постельную игрушку, и ни один не хочет видеть человека. Даже Ян поддался химии этого неправильного тела. Что они все в нем находят?

Подхожу к зеркалу, высокому и узкому, как моя фигура. Оттуда на меня смотрит странное существо: одновременно жалкое и привлекательное. Оно стройное до худобы, с тонкими чертами лица и прозрачно-голубыми глазами, как у привидения. Длинные волосы взлохмачены, губы припухли, ресницы слиплись от слез, на щеках болезненный румянец. Разумеется, Ян повелся. Кто угодно повелся бы на такое беззащитное создание. Сжимаю кулак и бью по зеркалу. Как же жалко я выгляжу. Просто… тау. Но я не хочу, слышите? Я не хочу быть и не буду вашей подстилкой! Я такой же, как и вы все! Я парень, в конце-то концов, и имею право быть собой!

Глава 2. Алеста

Адрес: Ковчег номер 14, спальная зона 126, уровень 2, апартаменты 2318. Имя: Алеста Гредер. Статус: возраст совершеннолетия не достигнут.

— Я ж тебе говорила, что Санька по мне сохнет, — без умолку трещал енот на кровати — аватарка моей подруги.

— Угу, — промычала я, не особо вслушиваясь в слова: корпела над очередным заданием по черчению. Мне отлично удавались карандашные чертежи на бумаге и вторпластике, но когда дело доходило до 3D-моделирования, мой мозг подвисал даже со всеми вспомогательными осями. Обидно будет, если завалю вступительные только потому, что какая-то там втулка оказалась несимметричной или шпонка не вписалась в паз. На хрена, объясните мне, мы вообще моделируем эти древние детали? Я на скай-дизайнера поступаю, а не на инженера планетных баз. Нам вообще не требуются точные расчеты, наша задача — стильное оформление внешней части космических сооружений. Вот если б мы, как моя мама когда-то, сдавали рисунок и композицию, я бы сразу взяла высший балл. Впрочем, еще не поздно выбрать путь дизайнера одежды. У меня все стены фор-эскизами заклеены, и преподша говорит, хорошо получается. Лучше всего, правда, у меня выходят силуэты людей: лица, фигуры. Особенно мужчин. Маська, когда ко мне в гости приходит, вечно слюнки на них пускает и все просит, чтоб я хоть одного такого сделала в 3D: она бы его снесла в «PlayCompany» и сварганила бы охренительную секс-куклу. Но я с детства не в ладах с 3D. Дайте мне лучше хороший лист бумаги и тушь — минута, и на белом полотне расцветет абрис вашей мечты.