Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса. Страница 49
Продираясь сквозь знойное дымчатое марево, я нетерпеливо отодвигаю край кофейного шелкового топа, в который одета Сашка, требовательно скольжу пальцами по мгновенно покрывшейся крупными мурашками коже, и выбиваю из нас обоих рваные судорожные выдохи.
– Я тоже … скучала.
Потерявшись в цунами нахлынувшей эйфории, едва слышно бормочет сводная сестра и выгибается дугой, когда я распластываю ее на кровати. До боли стискиваю хрупкие запястья, вцепляюсь зубами в жилку рядом с ключицей, на дикого зверя сейчас похожу, не оставляя никакого зазора между нашими телами.
И Баринова отвечает мне тем же. Расчерчивает аккуратными ногтями линии-борозды на моих лопатках, оставляет на шее укусы-бабочки, отдает что-то жизненно важное. Отчего ноет внутри, щемит за грудиной, сердце трепыхается на немыслимой скорости.
Хоть убей, не помню, когда успел с себя футболку стянуть и как умудрился оставить Сашку без одежды. Действительность накатывает яркими перманентными вспышками, лишнее из сознания вытирает, заставляет концентрироваться только на главном.
Прислушиваться к дрожащей подо мной девушке. Откликаться на каждое ее даже самое неуловимое движение. Наизнанку себя выворачивать, лишь бы ей хорошо было.
– Люби… пожалуйста…
– Люблю.
Спустя три года снова друг с друга маски срываем, вытаскиваем наружу сокровенное, лишаемся защищавших нас брони и щитов. Предстаем такими беззащитными, что ударишь – кости переломаешь, убьешь.
– Не смогу без тебя… слышишь?
В перерыве между жалящими поцелуями лихорадочно выпаливаю и крепче жмусь к Бариновой, как будто мечтаю сплавить нас в единое целое. Чтобы ни распилить, ни отрезать, ни разделить нельзя было.
Снова к выступающей ключице припадаю, попутно желая донести до Сашки, что все происходящее между нами давно вышло за рамки банальной физики, перевалило отметку «просто секс, и ничего личного», спаяло сильнее, чем стальные цепи.
– Люблю!
В последний раз повторяю, выкрикивая, и вылетаю в пульсирующую неоновыми огнями нирвану, выталкивая за собой сводную сестру. Какое-то время вообще ничего перед собой не вижу и не могу успокоить нарастающий тремор в конечностях, а потом стремительно закипаю, когда, наконец, различаю, что Баринова пытается откатиться на другую половину кровати.
– Саша?
Глава 46
Саша
Пережив ни с чем не сравнимую близость, отшатываюсь.
Потому что Матвей слишком много всего во мне разбудил. Первобытное больше не умещается в тесной оболочке, звериное вытесняет рациональное, под кожей гуляют остатки осколочной, что нас на ошметки чуть не разорвала.
В легких недостаточно кислорода, все тело в красноречивых отметинах, кончики пальцев немеют. Так что я бросаюсь лихорадочно их растирать, жадно хватаю ртом воздух и все равно не могу успокоиться.
Слишком долго воздерживалась. Слишком сильно скучала. Слишком упорно прятала инстинкты под замком, чтобы Зимин вот так свернул его с корнем.
– Саша?
С ледяной интонацией повторяет сводный брат и рывком возвращает меня обратно, впечатывая в твердую грудь. Словно не то что нескольких десятков сантиметров – миллиметра расстояния между нами не приемлет. Колет пронзительным арктическим взглядом, препарирует так, что хочется выложить все на духу, как у следователя на допросе. Признаться в самом страшном преступлении, которого ты не совершала.
А я-таки кое-что совершила, за что мне до сих пор стыдно.
– Погоди минутку. Брейк.
Позволяя горячей ладони проехаться вдоль позвоночника, я с тихим свистом выцеживаю сквозь зубы и, наконец, делаю несколько осознанных вдохов-выдохов. Кое-как восстанавливаю расфокусированное зрение, безотчетно скольжу языком по припухшим от сумасшедших поцелуев губам и больше не хочу поддаться первому порыву, пришедшему в голову – убежать.
– Осуждать не будешь?
– Не знаю.
Прямолинейно, как и всегда, отвечает Зимин после непродолжительной паузы, отчего я нервно жмурюсь и поджимаю пальцы ног. Собираю в кулак всю свою решительность и начинаю частить, проливая свет на последнюю тайну, которая стоит между нами с Матвеем.
– Полгода назад Сергей Федорович попросил меня поддерживать с Ильей приятельские отношения.
– А ты?
Хрипло выцарапывает из себя Зимин, а я резко распахиваю глаза, приклеиваясь к его профилю. Задыхаюсь от нежности, запоминая каждую черточку, и хочу поскорее стереть с лица сводного брата сомнения, охватившие его по моей вине.
– А я… согласилась. Потому что твой отец находится на грани банкротства. А я так боялась подвести и его, и маму. Если все пройдет гладко и Андрей Вениаминович подпишет нужные бумаги, Сергей Федорович получит финансирование, сможет прокрутить деньги и вернуть проценты кредиторам. Безболезненно для всех.
На высокой ноте я заканчиваю свою взволнованную бойкую речь и все еще верю во всеобщее благо. Только Матвей не верит.
– А, если он попросит тебя выйти замуж за Латыпова?
– Он никогда от меня ничего такого не требовал…
– А, если потребует?
Мот дергает кадыком, сглатывая вязкую слюну, и своими жестокими вопросами пришпиливает меня, как энтомолог – бабочку. Безжалостно, бескомпромиссно, грубо. Правда, в глубине души я отчетливо понимаю, что Зимин целиком и полностью прав и Сергей Федорович может попробовать изменить ход игры в любой момент.
– Я не соглашусь на брак с Ильей. Ни при каком раскладе.
Произношу максимально твердо и прижимаюсь к плечу Матвея, только теперь он отстраняется. Садится в постели, устало растирая виски, а я думаю, как он все-таки успел повзрослеть. Прежний Зимин уже наверняка выплескивал бы на меня досаду и с энтузиазмом ломал мебель вокруг.
– Пойдем пройдемся, Саш. Остыть надо.
Притянув меня к себе, шепчет в затылок Мот, я же торопливо соскакиваю с кровати и без особого успеха ищу разбросанные по всей квартире вещи. Забив на это бесполезное дело, я довольствуюсь найденными джинсами, валяющимися у входа в комнату, и ныряю в одолженную братом толстовку, насквозь пропахшую его парфюмом.
Наспех шнурую кроссовки, хватаюсь за ладонь Зимина и вместе с ним сбегаю по лестнице, наслаждаясь куда менее тягостным, чем десять минут назад, молчанием. Обхожу по периметру детскую площадку, пока Матвей опускается на еще влажные после дождя качели, и после этого усаживаюсь к нему на колени, обнимая за шею.
– Саш, тебе стоит собрать вещи и уйти из дома ко мне.
Негромко произносит сводный брат, а я от его отрывистой фразы отращиваю самые настоящие крылья. Слышу, как сердце норовит пробить грудную клетку, как скрепят под нашим весом несмазанные цепи и как тяжело дышит вцепляющийся пальцами в мои бедра Мот.
Слышу и прощаю даже резковато звучащий ультиматум.
– У тебя на все два дня. Не решишься сама – я приеду и заберу тебя. Поняла?
– Поняла.
В эту же секунду откликаюсь на требование Матвея послушным эхом и еще крепче к нему жмусь. Оттаиваю изнутри, прощаюсь с колкими ледяными шипами, растапливаю дрейфующие в моем океане гигантские айсберги.
А потом мы возвращаемся домой немного озябшие, но поймавшие абсолютную вселенскую гармонию. Встречаем рассвет, согревая пальцы о кружки с горячим жасминовым чаем, и начинаем планировать, как будем ремонтировать кухню. Как с азартом отдерем старые обои, будем листать кучу каталогов и после ожесточенных споров выберем, какого цвета плитку положить взамен поистершейся.
– А вот сюда поставим маленький угловой диван.
– Хорошо.
Согласно кивает Зимин и уже не может прятать довольной улыбки, озаряющей его лицо. Подхватывает меня на руки, да так и не опускает на землю, пока не выносит из подъезда и не сажает на заднее сиденье в такси. Всю дорогу держит бережно, поглаживая то предплечья, то кисти рук, отчего я начинаю ощущать себя бесценным бриллиантом.
– У тебя два дня, Саша. Ни часом больше.
Легонько щелкнув меня по носу, сводный брат нагло впивается поцелуем в мои губы прямо на ступеньках университета и собственническим жестом придвигает ближе к себе. Выбивает почву из-под ног своими настойчивыми прикосновениями и не отпускает до тех пор, пока не начинают краснеть кончики моих ушей. Игнорирует чужое выразительное покашливание, завистливые возгласы и приглушенные смешки и отстраняется только тогда, когда с нами равняется вездесущий Крестовский.