Хочу съесть твою поджелудочную - Сумино Ёру. Страница 2

— Освежает!.. — радостно покружившись на месте, сообщила Сакура, затем зашла за стойку выдачи, достала из своего портфеля полотенце и вытерла лицо. Я ленивой походкой проследовал за ней и тоже попытался обсушиться.

— Вы молодцы! Библиотеку я закрыла, так что отдыхайте. Вот чай и сладости.

— Огромное спасибо!

— Спасибо.

Я отпил глоток предложенного библиотекарем прохладного ячменного чая и осмотрел читальный зал. Действительно, ни одного ученика.

— Какие вкусные мандзю!^[1]

Неизменно подмечавшая всё хорошее, Сакура уютно устроилась на стуле за стойкой. Я тоже прихватил себе один мандзю, отодвинул стул чуть подальше от своей напарницы и сел.

— Извините, что нагрузила. У вас экзамены со следующей недели.

— Что вы, ничего страшного! Мы всегда получаем приличные оценки. Так ведь, [одноклассник, узнавший мой секрет]?

— Да, если на уроках слушаем, что говорят, — уклончиво ответил я и откусил кусок мандзю. Вкусный, однако.

— Вы собираетесь поступать в институт? Ты как, Ямаути?

— Я пока об этом не думала. А может, уже и думать поздно…

— А ты, [тихий ученик]?

— Тоже пока не думал.

— Так нельзя, [одноклассник, узнавший мой секрет]! Обязательно подумай! — встряла с советом Сакура, протягивая руку за вторым мандзю. Я пропустил её слова мимо ушей и отпил чая. К магазинному ячменному чаю я привык, и его вкус мне нравился.

— Вам следует всерьёз задуматься о своём будущем. А то проканителитесь до моих лет!

— Ха-ха-ха! Что вы, до этого не дойдёт!

Они весело смеялись, а я, даже не улыбнувшись, откусил ещё кусок мандзю и запил его чаем.

Всё верно. До этого не дойдёт.

Она не разменяет пятый десяток, как наш библиотекарь. Кроме Сакуры, об этом здесь знал только я, и потому, прежде чем рассмеяться, она мне подмигнула. Как актриса в американском фильме, отпускающая какую-нибудь шутку.

Но замечу: я не засмеялся не потому, что шутка оказалась бестактной. А из-за победного вида Сакуры: «Скажи, забавно получилось?» Он действовал мне на нервы.

Я насупился, и она раздосадованно и строго посмотрела на меня. Заметив её взгляд, я состроил подобие улыбки, чуть вздёрнув уголки губ.

Просидев в закрытой библиотеке около получаса, мы засобирались домой.

К раздевалке мы подошли около шести часов вечера, но солнце ещё вовсю освещало двор, и оттуда доносились голоса — занятия в спортивных секциях были в самом разгаре.

— Ну и жара там, в хранилище!

— Точно.

— Нам и завтра этим заниматься? Впрочем, последний день перед выходными!

— Точно.

— Ты меня слушаешь?

— Слушаю.

Я снял сменку, надел лоферы^[2] и двинулся от обувных шкафчиков к выходу. Ворота школы находились в противоположной стороне от спортивной площадки, поэтому крики бейсболистов и регбистов начали постепенно отдаляться. Сакура, громко топая, нарочно ускорила шаг, чтобы держаться со мной наравне.

— Тебя не учили слушать, когда с тобой разговаривают?

— Учили. Я так и делаю.

— И о чём я говорила?

— О мандзю…

— Ты не слушал! А врать нехорошо! — отчитала она меня, словно воспитательница в детском саду.

Я был низковат для мальчика, она — высоковата для девочки, но в итоге мы были почти что одного роста. Довольно свежее ощущение, когда тебя отчитывает кто-то чуть ниже тебя.

— Прости, я задумался.

— Задумался?

Она просияла, с непостижимой лёгкостью стерев с лица хмурую гримасу, и с живым интересом заглянула мне в глаза. Я отошёл немного подальше и сдержанно кивнул:

— Да. Все мысли только об одном. Всё так серьёзно, самому не верится.

— О чём же ты думаешь?

— О тебе.

Я не остановился, не смотрел в её сторону, следил, чтобы разговор звучал совершенно буднично и безо всякого драматизма. А то потом замаешься, если она воспримет мои слова чересчур серьёзно.

Но все приготовления полетели к чертям. Как я и опасался, Сакура отреагировала самым утомительным для меня образом:

— Обо мне? Что ты говоришь?.. Ты… Ты признаёшься мне в любви?! Ой, я с ума сойду!

— Нет… Послушай…

— Да?

— Тебе осталось жить всего ничего. Стоит ли тратить это время на уборку в библиотеке? — спросил я предельно равнодушным тоном, и она недоумевающе склонила голову набок:

— Конечно, стоит.

— Я вот сомневаюсь.

— Да? И чем тогда прикажешь заняться?

— Например, встретиться со своей первой любовью, прокатиться автостопом по какой-нибудь чужой стране и выбрать место, где ты проведёшь последние часы. Тебе разве не хочется побольше всего успеть?

Теперь она склонила голову в другую сторону:

— Я, кажется, понимаю, куда ты клонишь. Наверное, и тебе хочется успеть что-то сделать, прежде чем ты умрёшь?

— Пожалуй, что так…

— Но ты этого не делаешь. Хотя любой из нас может умереть уже завтра. В этом смысле мы с тобой ничем не отличаемся. Ценность твоего дня и моего совершенно одинакова, и, кто бы чем ни занимался, это не изменит моей оценки дня сегодняшнего. А мне сегодня было весело!

— Понятно…

Возможно, она права. К моей досаде, её заявление прозвучало вполне убедительно.

Сакура в ближайшем будущем умрёт, и точно так же когда-нибудь обязательно умру я. Когда именно — не знаю, но этого не избежать. Может, даже раньше неё.

Словам человека, осознавшего приближение смерти, и правда присуща своеобразная глубина. Я чуть больше зауважал девушку, шагавшую рядом со мной.

Ей, разумеется, от моего уважения было ни тепло ни холодно. Обожателей у неё хватало с избытком — куда ещё обращать внимание на таких, как я. В доказательство тому бежавший нам навстречу от школьных ворот парень в футбольной форме, завидев идущую Сакуру, буквально расцвёл.

Заметив его приближение, она коротко подняла руку:

— Удачи!

— Спасибо, Сакура!

Футболист промчался мимо нас — сияющая улыбка, эффектные движения. Кажется, он учился в моём классе, но на меня даже не взглянул.

— Как он посмел притворяться, будто тебя здесь нет! Сделаю ему завтра выговор.

— Ерунда. Лучше ничего не делай. Меня это не задевает.

Честно, меня это не задевало. По сути, мы с ней являлись антиподами друг друга, и отношение к нам одноклассников, разумеется, не могло не различаться.

— Ну, так ты друзей не заведёшь!

— Факт. Хотя это и не твоё дело.

— А так — тем более!

Разговаривая, мы дошли до ворот. Мой дом находился в одной стороне от школы, её — в противоположной, и настала пора прощаться. Как ни жаль.

— Ну всё.

— Насчёт твоего предложения…

Я уже собрался повернуться к ней спиной, но её слова меня остановили. Она радостно улыбалась, будто задумав какую-то шалость. Я, как мне кажется, радостным точно не выглядел.

— Раз тебе невтерпёж, так и быть — разрешаю стать моим помощником на те немногие дни, что у меня остались!

— Это как понимать?

— Ты свободен в воскресенье?

— Ох, прости, у меня назначено свидание с одной милой девушкой. И ужас в том, что, если оставить её одну хоть ненадолго, она тут же закатывает истерику.

— Врёшь ведь?

— А если вру?

— Тогда встречаемся в воскресенье, в одиннадцать утра, перед станцией! И я обязательно запишу это в «Книгу жизни с болезнью»!

Сказав как отрезав — будто моего согласия не требовалось с самого начала, — она помахала мне рукой и зашагала прочь.

В ту сторону, откуда на нас с высоты смотрело летнее небо, окрашенное в оранжевый и розовый цвета с едва различимой примесью ультрамарина.

Не ответив на её жест прощания, теперь я всё-таки повернулся к ней спиной и двинулся домой.

Громкий смех утих, небо понемногу насыщалось ультрамарином. Я шёл знакомой дорогой.

«Привычная для нас обоих дорога до дома, но на каждом шаге мы наверняка видим её по-разному», — подумал я.

Мне, скорее всего, предстоит ходить по ней до окончания школы.

А сколько ещё раз суждено пройти той же дорогой Сакуре?