Апостол Смерти (СИ) - Щербинина Юлия Владимировна. Страница 44

— Я Дарья, — дружелюбно представилась она, когда взяла себя в руки и перестала плакать. — Не Даша, пожалуйста, — добавила с брезгливостью, — а Дарья. Если не трудно.

— Совершенно не трудно, — разулыбался я.

— Дурацкое имя. Ещё и повадились все — Дашка, Дашка… Спасибо хоть, не Даха.

— А по-моему, очень милое.

Прозвенел звонок. Она спохватилась и стала извиняться, упрекать себя за то, что из-за неё я пропустил половину урока. Дарья и не подозревала, что этот разговор мне был стократно важнее синусов и косинусов.

Я схлопотал замечание в дневник за прогул, посрамляющую тираду учительницы при всём классе и вызов к директору. Но эти жертвы и мочевой пузырь, что, казалось, уже сдавил мне все внутренности, ведь сходить в туалет я так и не успел, были достойной ценой нашего знакомства.

С тех пор мы здоровались на переменах, несколько раз виделись на улицах и даже разок посидели на детской площадке, общаясь на разные и — как бы удивительно это ни было с нашими судьбами — весёлые темы.

Дарья закончила одиннадцатый класс и пропала. Наверное, это одна из причин, по которой я без сожаления бросил школу после девятого класса и пошёл подрабатывать то здесь, то там.

В семнадцать лет я нашёл её на местном сайте знакомств и через несколько часов борьбы со скромностью и шаткой самооценкой постучался к ней в друзья.

Она первая написала мне. Несколько бессонных ночей в виртуальном общении, рабочие дни в сонном тумане под литры энергетиков, встречи наяву и страстный роман. В тот период моя бабушка часто лежала в больнице, а сестра Дарьи, заядлая домоседка и любительница принимать гостей, не высовывала носа из квартиры. Так что, самым частым местом наших свиданий и незабываемых ночей была моя халупа.

Потом пришло совершеннолетие, а вместе с ним и повестка в военкомат. Правда, по так и не выясненным причинам она задержалась на полгода, и вместо весеннего призыва меня ожидал осенний.

Дарья отнеслась к этому с достойным смирением и с безграничной уверенностью, как о чём-то естественном, заявила, что будет ждать меня. Только вот я был реалистом. Она — двадцатидвухлетняя красотка, никогда не обделённая мужским вниманием, я — восемнадцатилетний нищий неудачник с образованием в девять классов. Что я мог ей предложить? Даже не так — как и ради чего эта молодая живая картинка будет ждать такое «ничто» целых два года?

Я готовился к расставанию, и всем своим отношением, прощальной теплотой и заботой, готовил к этому и Дарью. Она вела себя так, как если бы перед нами было долгое и счастливое будущее, никогда не заговаривала о моём призыве, а когда больная тема всё же заводилась, до истерик клялась, что дождётся.

В конечном итоге, так и не добившись от меня той же уверенности, она пришла ко мне за пару дней до моего уезда.

— Я решила продать квартиру, — непринуждённо сказала она, застёгивая пуговицы блузки. — Закончу сейчас институт, Сашке уже девятнадцать будет, рванём с ней на Урал. Купим частный домик и заживём. Учиться она всё равно не хочет, пускай работу ищет в тёплых краях. Или мужа обеспеченного, а лучше бы и то, и другое.

— А ты что? — спросил я, облокачиваясь на пуховую подушку.

— Я? — Дарья задумчиво закатила глаза, достала из сумочки гребень, перекинула через плечо волосы и принялась их расчёсывать. — Отучусь, устроюсь на работу, буду строить карьеру. Там у нас родственники живут, глядишь и подсобят. Заработаю, сдам на права, куплю машину, а дальше уж как попрёт. В этой дыре всё равно делать нечего, одна дорога на завод. А там всё-таки материк, днём светло, как положено, ночью темно, летом жара, зелень и клубника, а не холодное солнце, ветер и газ.

Она смотрела на меня, как на случайного знакомого, водила гребнем по волосам и ждала. В ответ я пожал плечами и просто сказал:

— Северянам трудно там приспособиться, многие возвращаются обратно. Но… дай бог, у вас с Сашкой всё получится.

Дарья ещё очень долго расчёсывала волосы и молчала. А когда окончательно выпрямила подкрученные плойкой пряди, убрала расчёску в сумку, встала с кровати и подтянула юбку до колен.

— Ты закроешься, или как?

Одевшись, я вылез из постели, прошёл с Дарьей в коридор и, несмотря на вялый протест, помог ей надеть куртку. Мы что-то пробормотали друг другу в знак прощания, я закрыл за ней дверь и напился до потери памяти. Это всё.

И вот, она здесь. Без квартиры в центре города и без карьеры в тёплых краях. В жалкой комнатке гостинки дешёвого района.

Из потока воспоминаний меня вытянуло громкое требовательное жужжание. Это вибрировал мобильник где-то в районе постели.

Дарья слабо зашевелилась, вытащила из-под одеяла телефон, выдвинула слайдер, уронила руку рядом с подушкой и сонно прохрипела:

— М-м-да?

— Ты чё, спишь до сих пор? — взвизгнул по громкой связи голос сестры.

— В выходной… имею право.

— Да сколько можно дрыхнуть?! Проснись и пой!

С раздражённым стоном Дарья вытянула руку к окну и отодвинула штору.

— Сколько время?

— Чай у вас уж полдень.

— Ну да, — проворчала Дарья и задёрнула штору на место, прикрыв уличный мрак. Села в постели, тряхнула взлохмаченной головой и взяла телефон, но громкую связь не выключила. — У вас-то небось солнышко светит, да снежок серебрит?

— Ой, снега-то так, чисто символически. Недавно дождь шёл.

— Ну спасибо за доброе утро, сестрёнка.

— Я знаю, как тебя позлить.

— Ненавижу тебя.

Дарья вскинула над головой руки, подтянулась, а после снова упала на подушку.

— Я чего звоню-то, — уклончиво протянула Саша. — Ты-ы… когда сможешь ещё нам с Денисом денег выслать?

Дарья распахнула слипшиеся было веки и опять села.

— Саш! Я же высылала меньше двух недель назад! Куда ты всё…

— Во-первых, квартплата, во-вторых, зимние вещи, в-третьих, частный садик, в-четвёртых… проживание там, продукты, ну-у и сходить куда-нибудь хоть иногда тоже хочется! — чеканила сестра с того провода. — Вчера вот в кино ездили, а там и попкорна поклевать надо, да и запить бы желательно. Денис за попкорн мать родную продаст, учти и бойся!

— Ну я же просила постараться экономить, — чуть не плача от обиды, проговорила Дарья. — Ты хоть представляешь, каким трудом мне даются эти деньги? Ты новую работу себе нашла?

— Да я… я искала, но тут просто произвол какой-то! — после секундного замешательства запричитала Саша. — Какой дурак согласится работать за шесть, за восемь тысяч, откуда они вообще такие зарплаты берут! Совсем с дуба рухнули тут все!

— Это тебе не север, Саша, все там так зарабатывают. Ну и получала бы ты эти шесть-восемь тысяч, и вам, и мне бы всяко было легче. Зря ты с той работы ушла.

— Короче, Дашка! — отмахнулась сестра. — Я знаешь чего подумала? Ну в смысле… как бы так начать… В общем, мой ненаглядный предлагает мне к нему переехать.

— Саша!

— Погоди! У него квартира, почти в центре, не то что наш домишко в частном секторе. Слушай. То, что ты оттуда денег высылаешь, всё практически одно и то же, если бы ты здесь поступилась принципами и нормально продвинулась. С твоей-то внешностью и харизмой!

— Ну я же не могу тут голодать! И за съёмную комнату платить надо, и проживание здесь в принципе дорого обходится…

— Так вот! Ты знаешь чего сделай? Раз ты там, переступи уже через свою гордость, установи отцовство и подай на алименты! Будешь получать, что тебе по закону положено, вернёшься сюда, будешь работать, да Дениску содержать, а я перееду и не буду больше у тебя на шее сидеть.

Дарья злобно прикусила губу.

— Ты бы и не сидела, если бы работать пошла! Что ж тебе твой ненаглядный не помогает?

— А кто я ему такая? Не жена, даже не гражданская! Он знает, что ты на севере получаешь нормально и нам высылаешь, как я у него денег просить буду?

— Ну конечно, Дашка-то у нас верблюд, ещё в цеху погорбатится!

— А у него, знаешь ли, в бабах дефицита нет. — Саша будто бы и не слышала. — Он у меня крутой, красавец! И как вот мне его удержать, если мы вместе жить не можем? Его в таком темпе скоро какая-нибудь цаца охомутает, а я, как дура, опять одна останусь! Не будь эгоисткой, подавай уже на алименты и возвращайся! Сколько мне можно с твоим ребёнком сидеть? Когда я наконец-то смогу наладить свою личную жизнь?! Я блин молодая!