Испорченная реальность (ЛП) - Урбанчик Джон. Страница 8

— Чего ты хочешь? спросил я. — Сожрать меня? Коснуться костлявым пальцем?　

Если у него на пальцах осталась кожа, они все равно будут острыми, словно ножи. Кожа на его лице была тонкой, как бумага, сквозь нее проступали очертания черепа. Он не шевельнулся, лишь качнул головой — слишком большой для тела.

— Увести меня в зазеркалье? К волшебнику, великому и ужасному? Сверлить взглядом, пока от меня не останется ничего, кроме серой шелухи?　

Его улыбка стала шире. Испугавшись, я попятился. Я угадал. Они хотели превратить меня в одного из них, в серую нежить, летящую среди теней. Мне потребовалась минута, чтобы собраться с духом, и, когда я заговорил, голос у меня дрожал:　

— Этому не бывать.　

Он снова зашептал, на сей раз пошевелившись, отведя в сторону один из лоскутов, обнажив серебристый, блестящий нож на бедре:　

— Есть варианты.　

Поезд прибыл на станцию. Он был коротким, и одиночка в дальнем конце платформы двинулся мне навстречу. На секунду остановился, заметив призрака, и быстро зашел в первый вагон.　

— Мы будем следить за тобой, — сказал призрак, когда я шагнул следом. Он повел головой, буравя меня жуткими, бесцветными глазами, и улыбнулся, когда двери закрылись.　

Поезд сорвался с места. Стоя у дверей, я глядел на неподвижного призрака в поцарапанные стекла. Помахал ему, прежде чем пропасть из виду.　

Я гадал, сколько его братьев село в последний вагон, сколько ждало следующей остановки.　

Обычно до «Таун-Холл» я доезжал минут за десять. Я всегда думал об этой станции как о центре Сиднея, возможно, потому что моя жизнь крутилась вокруг нее. Из дома я мог попасть в город множеством путей, но большинство вели к Таун-Холлу. Мы покупали большинство еды в местном «Вулвортсе». Два моих любимых книжных магазина — прямо за углом. Здание Королевы Виктории и монумент с ней и одной из ее собачек превращали это место в сердце города. Кинотеатр на Джордж-стрит. Торговый центр на Питт-стрит, Гайд-парк и Чайнатаун — по сторонам. Казалось, каждый автобус в Сиднее проезжал мимо городской ратуши.　

Само ее здание и собор Святого Андрея с ней рядом архитектурным стилем — величественным викторианским, девятнадцатого века, — отличались от большинства построек Сиднея. Их опоясывали забетонированные дворики. На ступеньках всегда было полно народу — готов, протестующих, сановников во время торжеств. Часовая башня, венчавшая ратушу, выглядела как положено: смотрела на четыре стороны, поднимала к небу шпиль и флаг Австралии. Летом на деревьях вокруг распускались пурпурные цветы.　

Я не ожидал встретить здесь друзей или знакомых. Мог заглянуть в супермаркет, если бы нашел открытый, купил бы бутылку воды. Или прогулялся бы до любимой пиццерии, хотя и не помнил, где именно она была — на Гулберн или на Ливерпуль. Направление не имело значения — здесь никогда не темнело настолько, чтобы призраки сбились в стаю, один же, пусть и вооруженный, вызывал раздражение, а не страх.　

В туннеле стало темно. Очень темно. Полоски флуоресцентных ламп мелькали мимо окон, но в остальном метро было черным, как пещера, и зловещим. Защитит ли меня поезд от призраков, которые наверняка обретались в подобном месте, вдали от света, навеки спрятавшись от солнца и от луны?　

Я почти их видел. В моем воображении у них было одно лицо на всех. Лицо Карен, потешавшейся надо мной.　

Поезд прибыл на «Виньярд». Возможно, остановку объявили, но я не слышал. Двери у меня за спиной разъехались, так что я обернулся, чтобы увидеть, кто войдет. Призраки? Карен? Одноглазый мужчина с моста?　

Никто. Два человека, индийская или пакистанская пара, сошли, не посмотрев на меня, никого не удостоив взглядом. Они были заняты друг другом, а остальной мир мог сгореть, в любви всегда так — или примерно так — ничто, кроме нее, не имеет значения.　

Иными словами, они были нашими с Карен двойниками. Не только в головокружительную неделю нашей встречи, но вплоть до момента, когда Тимми присоединился к нам, превратив в триаду. В семью. Сложно было взглянуть правде в глаза, но я потерял сына. Подвел его. Выпал из его жизни настолько, что не помнил, как вернуться.　

Между «Виньярд» и «Таун-Холл» я решил, что у меня не осталось выбора. Хотелось бы мне, чтобы это было не так, даже если варианты окажутся дурными. Я должен был вернуться домой. До того, как самозабвенная парочка вышла из поезда, я отрицал этот факт. Не забыл о нем, просто трусил.　

Я сглотнул. Проглотил страх, гордыню и все, что могло помешать. Теперь только вперед, до конца — вот мой девиз. План. Намерение.　

В поезде я ни на секунду не усомнился в выбранном направлении. Мы прибыли на «Таун-Холл», я вышел, зашагал к лестнице и увидел призраков.　

Они приближались отовсюду — спереди, сзади, спускались по лестнице, скользили между дверьми, которые я даже не заметил. Заполонили платформу. Троица превратилась в море серой ткани и лиц. Даже у меня за спиной они поднимались с путей, окружали, сновали туда-сюда без остановки. Между ними тек шепот, скрипели вынимаемые из ножен лезвия, шаги шелестели лапками тысяч пауков.　

Их могло быть десять или сто, я не мог сказать точно. Они шумели как око шторма и приближались ко мне как стервятники.　

Я отказывался верить, что стал падалью.　

— Прочь, — сказал я, шагнув к лестнице, оглядываясь в поисках других пассажиров, которые сошли вместе со мной. Неужели было слишком поздно? Мне казалось, города не спят.　

— Я в вас не верю, — сказал я теням, поднимаясь на первую ступеньку.　

Призрак схватил меня за запястье, когда я коснулся поручня. Пальцы были как кости, обтянутые кожей, тонкие, как я и думал, сухие, бледные, словно мел, и невероятно сильные. Я попытался скинуть руку, Но он... вернее, она вцепилась в меня. Весь ее цвет сосредоточился в радужках — на сей раз карих, почти таких же светлых, как мои. Пепельные волосы спускались до середины спины. Хотя она перестала удерживать меня, ее одежды развевались в такт движению остальных.

Как и прежний преследователь, она прошептала:　

— Ты не можешь вернуться домой.　

— Конечно, черт побери, не могу, — сказал я. Чувство противоречия придало мне сил, я высвободился из ее хватки.　

Непонятно как, но она заговорила еще тише:　

— У тебя нет дома. Ты испорчен.　

Опять про порчу. Мое время вышло, намекали они. Я разлагаюсь и гибну. Вновь во власти гнева, я сказал:　

— Нет.　

Они остановились.　

Все. В один миг. Лохмотья по инерции взлетели вокруг тел и внезапно опали. Наверное, нечто подобное испытал Моисей, когда Красное море расступилось — почувствовал, что чего-то достиг, развел волны зла и спасся. Не утонул.　

Конечно, это было преувеличением. Я не спасся. Не сбежал. Только обратил к себе все эти мертвые, серые лица, и ничего хорошего мне не светило.

По меньшей мере одиннадцать ножей блеснули разом, ловя, отражая, преломляя оставшийся свет, ослепляя меня и призраков и любого, кто окажется достаточно близко. Но, конечно, рядом никого не было. А еще три или четыре пистолета, хотя я видел только дула, нацеленные на меня.　

— Очищение, — прошептал один из призраков.　

Другой повторил:　

— Очищение.　

За ним третий, четвертый — женщина, которая схватила меня, — но еще один тихий голос произнес:　

— Шанс.　

Остальные подхватили.　

— Шанс. — И снова: — Шанс.

Ножи опустились. Пистолеты исчезли. Но напряжение так быстро рассеяться не могло.　

— Шанс, — прошептала женщина. Ее голос звучал почти соблазнительно, и я понял, что слишком долго был вне. Вне чего именно, я не знал. Вне дома, вне себя, какая разница? Она попыталась улыбнуться, хотя ее лицо для этого не годилось.　

Только тогда я понял, что они исчезли. Выскользнули из дверей, опустились на пути, плыли к табличке «Берегись поезда». Теперь на лестнице к третьей платформе стояли только женщина-призрак, еще один отверженец и я.