Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич. Страница 50

— Что ты такой грустный, русский? Опять увидел свою Райну во сне?

— Полено ты бездушное, Вардан! У меня плохое предчувствие! Точно так же было, когда в Стамбуле мы шли навстречу с твоим братцем. Ты вот не жалеешь, что вы такое затеяли? Только я вот чувствую, что, даже если бы я тогда ничего не заметил, хуже бы мне не было — небось тоже продали бы в матросы, а?

— Не жалею! Я ещё тут пробьюсь! — армянин горделиво повёл плечами, — А что тебе не так-то сейчас?

— Да, балбес твой Картрайт! Идёт в неизвестность, а он наблюдателей не выставил, да у пушек никого нет. А вдруг там засада ждёт? Как нас тогда в Стамбуле… — и Ивайло, мрачно сплюнув, ушёл. Вардан замер, задумавшись, постоял так с минуту, а потом бросился к капитану. Что-то ему сказал, тот, поморщившись, отмахнулся, но армянин не успокоился, начал что-то ему доказывать, размахивая руками. И наконец, Картрайт, скорчив недовольное лицо, приказал зарядить картечью пять орудий, стоявших на бриге.

Именно это спасло их, когда во время переговоров под прикрытием темноты к Ориолю понеслись лодки, набитые вооружёнными чернокожими. Ночь была безлунной, и выдали нападавших только немногочисленные всплески вёсел, суматошный вскрик задремавшего на марсе [81] наблюдателя, которому эти звуки что-то напомнили, и неумелые действия канонира [82]. Пушка на борту неожиданно выстрелила, и вспышка раскрыла тайну нападавших.

Картрайт, увидев десятки лодок, яростно закричал, Вардан с рёвом открыл огонь из пистолетов по переговорщикам, а артиллерия брига — по атакующим. Ивайло схватил топор и перерубил якорный канат, благодаря Бога за то, что капитан не приказал поставить и второй якорь. Марсовые [83] матросы, воя от страха, подняли парус. Бриг медленно начал отходить от берега. Нападавшие, попав под обстрел артиллерией, разворачивались и исчезали в темноте. Конец схватки на палубе положил Ивайло, раскроив сзади топором голову вооружённому двумя огромными ножами негру.

— Молодцы! — прохрипел Картрайт, раненный в плечо, — Вот только что нам теперь делать? Куда нам, чёрт побери, деть это тряпьё и ружья?

Манифест «О казачьей пограничной службе» прошёл хорошо. Потёмкин умудрился удовлетворить большинство запросов, и не разорить этим казну. Казаки получали уверенность в довольствии, приобретали обязанность охранять границы империи и выступать в качестве иррегуляров в случае войны. Образовывались Войска с собственными Уставами и управлением, башкиры тоже получали своё. Калмыки, бедняги, из-за глупой степной войны не дождались. Их осталось мало, и они разделились уже на четыре враждующие части.

Но камень с души у меня упал. Обещание я сдержал. И спокойствие на окраинах было установлено. Освоение наместничеств шло хорошо, переселение дворян из Прибалтики, Малороссии и Молдавии соответствовало ожиданиям. Всё было бы неплохо, но вот личные дела расстраивали.

Отношения с Прасковьей меня серьёзно волновали. Сестрёнка Машенька зимой снова болела, мама нервничала. Врачи советовали сменить ей климат.

Мы сидели с Екатериной Алексеевной, Гришей и Машенькой. Прасковья не любила Петергоф и под любым предлогом избегала поездок туда. Такие семейные посиделки. Мама с супругом переживали и изливали свои страдания на мою голову.

— Машеньке рекомендуют смену климата! — бубнил Потёмкин, — Говорят, на юг надо, лучше в Италию! А как же в Италию?! Положительно невозможно!

— Поезжайте в Таврическое наместничество. Там климат неплохой, чем не Италия!

— Ты думаешь, это будет хорошо? — спросила очень тихая сегодня мама.

— А что, если от границы подальше, да ещё и на Азовском море, а не на Чёрном, чтобы турки не пугали, то Маше там будет хорошо. По возврату запрошу у Щепина, чтобы подыскали место.

— Ты знаешь, Павел… — мама сказала тихо и как-то грустно, — Знаешь, сынок, я ведь снова непраздна… — Потёмкин так и замер, вытаращив глаза. Я улыбнулся и в шутку погрозил ему пальцем.

— Это прекрасно, мамочка! Я очень рад за вас с Гришей!

— Только я думаю, что пока мне уезжать не стоит.

— Конечно, мама, куда ты поедешь беременной!

— Я не поэтому… Что у тебя происходит с Прасковьей?

— Не знаю, мама. Не могу я пока её найти…

— Я вижу, сынок. Ты уверен, что она не изменяет тебе? — вот опять она на больную мозоль наступает. А как иначе? Хоть и плохо, а надо — наследник же я…

— Уверен, мама. Захар не зря свой хлеб ест. Присматривают за ней.

— Может, дитя вас соединит?

— Я сам на это надеюсь, мама.

— Ох, боюсь я, что с выбором для тебя ошиблась. Я думала, что она будет тебя хорошей женой, а пока…

— Посмотрим, мамочка, посмотрим…

Я смог уговорить Екатерину пока не отрекаться. Ей уезжать сейчас никак нельзя, да ещё и с супругой у меня непонятно что — так что лучше, чтобы мама рядом была.

— Охотск, твоя милость! — радостно заорал казак, который выступал проводником переселенцев. Панин, в ожидании города ехавший в первых рядах, погладил свою отросшую пегую бороду:

— Вот эта деревня и есть тот самый Охотск?

— Ну, почему деревня, Никита Иванович! — весело ответил ему едущий рядом Александр Куракин, — Домов сто-то будет. А с нами так совсем городом станет! Нам здесь всё одно придётся порт строить. Ибо без этого не будет нам никаких поставок!

— Саша, ты лучше подумай, что сейчас уже конец июня, а нам надо успеть на Камчатку людей переправить. Месяца четыре всего осталось нам на плаванье!

— Да, Никита Иванович, времени в обрез, но мы и так об этом знали! Хотя Вы посмотрите! — стала видна гавань, в которой стояли два судна, — Корабли в Охотске есть, может, ещё всё получится!

— Смотрите, ваши милости! — перервал их беседу крик казака, — Скачет кто-то к нам! Вона-вона! — к каравану действительно приближалась группа конных.

— У Вас глаза помоложе, Саша! — Панин, щурясь, пытался разглядеть приближающихся, — Не видите, кто там?

— Что-то я сомневаюсь, Никита Иванович! Похож на того иркутского купца, что вился вокруг, но откуда он тут взялся? Александр Ильич, Вы-то его видите?

— Вижу, Саша, вижу! И глазам своим не верю! — усталым голосом ответил третий член их компании — бывший генерал-поручик Бибиков.

Наконец встречающие достигли каравана, и оказалось, что среди них действительно был Шелихов.

— Какими судьбами, милейший?!

— Господа! Я здесь по делу, порученному мне Его Императорским Высочеством!

— Это Ваши корабли в гавани? — поинтересовался Куракин тем, что считал сейчас самым важным.

— Ну, в общем, они ваши!

— Наши?

— Бригантины [84] Святой Пётр и Святой Павел были заложены ещё в прошлом году как первые корабли Камчатской флотилии… Однако, я бы просил вас разрешить ими пользоваться и моим людям, благо у меня есть на это разрешение от Павла Петровича!

— Так, давайте-ка, любезный, обсудим этот вопрос в Охотске. Что так, сгоряча, серьёзные дела вершить!

В городе разобрались, что сам Шелихов тоже строил два судна для своих нужд, бригантину Святой Николай и галиот [85] Святая Екатерина, но они ещё не были готовы и он предлагал пока совместно использовать готовые суда. Всё равно, бо́льшая часть каравана должна остаться в Охотске для строительства жилья, портовых сооружений и расширения верфей почти до конца навигации, и только по завершении основных работ их имело смысл переправлять на саму Камчатку.

Так что Шелихов получил Святого Павла, а Камчатские переселенцы должны были использовать Святого Николая. Все остались вполне довольны. К Шелихову также на взаимной основе переходила часть учёных. Долгая дорога и лишения избавили руководство ссыльных от иллюзий, касаемо неисчерпаемости человеческого ресурса. Истина, что надо помогать друг другу, чтобы выжить, доходила уже до самых упрямых.