Чудовище маякаи другие хонкаку - Осака Кейкичи. Страница 45

Полицейский с золотым погоном молча выслушал мою историю и повернулся к коллеге:

– Похоже, старик думает, что покойница-жена превратилась в призрака и пришла сюда. – Широко улыбаясь, он вновь обратился ко мне: – Знаете, старик, я понимаю, трудно поверить, что живой человек мог вызвать столь ужасный беспорядок. Но, в зависимости от того, как смотреть на вещи, даже женщина, действуя в одиночку, способна осуществить подобное. Например, вовсе не требуется чудовищной силы, чтобы вытащить из окна эти прутья. Тут просто хитрость. Сначала берется полотенце или иной кусок ткани, обвивается вокруг двух прутьев и туго натягивается. Затем в петлю вставляется деревянная палочка и поворачивается так, чтобы натянуть полотенце еще сильнее. Вскоре прутья погнутся и выпадут из рамы. Просто детская игра. Что до ран на трупе, их можно нанести любым тяжелым инструментом. А что до сандалий-гэта, износившихся изнутри, то, помимо жены покойного, множество людей ходит, подвертывая внутрь пальцы ног. Ясно? Последнее – расскажите мне про дом жены покойного в Нингете. Надо поговорить там со всеми женщинами.

Сказав так, полицейский стал вставать всем своим мощным телом с сиденья. Но тут внезапно появился молодой врач, осматривавший тело хозяина.

– Старший инспектор, боюсь, что вы ошибаетесь, – начал он. – Например, возьмем вашу теорию о сгибании железных прутьев. Да, используя ваш трюк, любой сможет согнуть два прута. Но в этом деле погнуты три прута. Ваш способ работает только с четным числом прутьев. При нечетном числе всегда нужен еще один прут, чтобы закрепить полотенце. Так что эти прутья вытащили из окна не при помощи сего старого воровского фокуса. Их, без сомнения, вырвал некто чудовищно сильный. Что до сандалий-гэта, вы, должно быть, предполагаете, что их носил кто-нибудь из семьи в Нингите. Но чтобы подошва гэта была изношена так сильно, как показывает отпечаток узла на следах, человек должен носить их не раз и не два, а все время. Неужели вы думаете, что женщина, чувствительная к своей внешности достаточно, чтобы сесть перед комодом и причесать растрепавшиеся волосы, будет все время носить садовые сандалии-гэта, хоть в Нингите, хоть где-то еще?

Сказав, что хотел, доктор отошел в угол комнаты, взял с татами несколько ароматических палочек и подошел ко мне.

– Вы знаете, где находится могила жены на кладбище Янака? – спросил он. Удивившись вопросу, я молча кивнул. Тогда проницательный молодой доктор уточнил: – Не могли бы вы отвезти нас туда?

Он повернулся к полицейскому.

– Старший инспектор, эти благовония еще свежи и, должно быть, использованы уже после убийства. Поедемте на кладбище Янака, покажем их тому ужасному существу, что оставило их здесь.

Итак, после десятиминутной поездки в полицейской машине посреди ночи мы прибыли на кладбище Янака. Мы вышли далеко от входа и, согласно указаниям доктора, не проронили ни слова, молча войдя на кладбище. Полная луна, сумев пробиться сквозь просвет в тучах, лила бледный свет на море надгробий, простиравшееся так далеко, как мог только видеть глаз. Можно было ясно разглядеть окружающиеся кладбище деревья, нежно раскачиваемые ночным ветерком. Я шел впереди, указывая путь, и никогда не забуду это удивительное зрелище. Это впечатление... впилось в мои глаза.

Нам не потребовалось много времени, чтобы найти могилу жены хозяина, не имевшую пока еще, увы, надгробия. Мы едва могли видеть бледный дым от курений, поднимающийся в темноте.

– О, но это же дым, – сказал я, показав дрожащим пальцем. Моя задача проводника была исполнена, и остальные выступили вперед. Доктор быстро подошел к могиле и пристально посмотрел на нее.

– Я ожидал чего-то подобного, – сказал он и подозвал нас, куда-то указывая подбородком. Мы подошли взглянуть на то, что лежало перед могилой. Необычайное зрелище заставило нас всех застыть на месте.

Перед совершенно новой, диагональной деревянной надгробной табличкой на вершине холмика черной, влажной земли лежала гротескная фигура, облаченная в роскошное ночное юката, с длинными, черными волосами, собранными на макушке. Это был борец сумо, лежащий лицом к небу. Он откусил собственный язык.

– Мы опоздали, – произнес доктор и стал осматривать тело. Но затем глаза его упали на белый лист бумаги – письмо. Оно лежало рядом с почти сгоревшими ароматическими палочками перед надгробной табличкой. Доктор развернул письмо и, не сказав ни слова, протянул его старшему инспектору. Позже они показали его мне. Письмо не закончено, но написано с крайней самоотверженностью.

Таково было содержание письма.

Да, когда я узнал, что письмо написал борец сумо, вся устроенная мной из-за следов гэта суета показалась мне такой глупой... Позже управляющий родным домом хозяйки сказал мне, что сандалии-гэта борцов сумо часто изнашиваются изнутри, поскольку большая часть силы борцов, когда они обхватывают друг друга, опирается на сустав большого пальца ноги. В семействе хозяйки все обожали спорт, и это семейство оказывало покровительство тому самому борцу, что откусил свой язык. Его звали Комацуяма, и он был многообещающим членом семьи ибараки союза нидайме.

Никогда бы я не догадался, что призрак жены был на самом деле борцом сумо. Но я всегда верил в хозяйку и в то, что она не поступила бы дурно, и, как оказалось, был прав, ведь теперь мы знали, что все это произошло из-за ее покровительства борцу сумо.

Увы, черствый и упрямый хозяин не мог понять чистые чувства покровительницы сумоиста...

О, я говорил так долго. Теперь, думаю, могу отдохнуть...