Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис. Страница 23

– Милостивые мои государи! – нахмурив брови, вымолвил король. – Где теперь этот вельможа, причинивший вам так много вреда?

– Государь! – объяснили они. – Он держит ее у себя в своем укрепленном замке в долине Сент-Андрэ, лье за десять отсюда.

– Дурачье! Выкурите его оттуда. Экий барсук! Вытравьте его, вора! – вскричал старый король.

Жиль-старший сложил свои толстые губы и собрал их в складки:

– Государь! Мы не осмелимся так поступить без особого приказания с вашей стороны.

– Чего же вам еще, если я вам отдаю его, дураки вы набитые?

Тут встал и выпрямился молодой рослый Герден.

– Господин мой и повелитель! – начал он. – Этот лорд – граф Пуату, твой сын.

Чудную картину представляли в эту минуту для греховодников глаза старика, сверкнувшие огнем при таких словах. Его речь, говорили потом, была ужасна, клокотала яростью.

– Клянусь Богом! – зарычал он, хрустя пальцами. – Так этот барсук – мой сын Ричард? Значит я, наконец, изловил его? Га-га-га! Клянусь лицом Господа, не я буду, если не вытравлю его оттуда сам!

Говорят, будто Лонгепе, или Длинная Шпага (сын короля от госпожи Розамунды), и Джеффри (другой побочный сын), вместе с Богеном, де Ласи и некоторыми другими, пытались воспрепятствовать ему, говоря, что он хочет стать вторым Тиэстом [34]. Напрасно! Спорить с ним было все равно что препираться с судьбой.

– Война так война! – с пеной у рта кричал старик. – С кем бы ни вести ее, – со своим сыном или с бабушкой. Неужели я дам врагу моему шляться по открытому полю, а сам буду сидеть у себя дома и лакать похлебку? Так не водится у нас в роду.

«Само собой разумеется, я выступлю в поход сегодня же вечером», – решил он и созвал охочих людей. К чести английских баронов надо признаться, что они наотрез отказались ловить сына своего повелителя и вообще оставлять город в такое опасное время.

– Как! – восклицали они. – Неужели частные обиды, как черви, подтачивающие плотину, должны подрывать основы государства? О, наш король и повелитель! Прилив наступил, вода бьет в шлюзах через край. Предупреждаем вас об этом!

Но ни один из обладателей анжуйской короны не слушался еще ни разу ни чьих предостережений Мне чудится, будто слышу скрежетание клыков этого старого льва, будто вижу пену, которую он испускает из углов рта. Он выступил в поход с таким составом, какой только мог собрать наскоро: всего их было только девятнадцать человек. Были тут Жили, старый и молодой, с их свитой, да восемь человек, избранных самим королем, а именно: Драго де Мерлу, Арман Тальефер граф Понтьё, Фульк Персфоре, Фульк д'0льи, Жильбер Фиц Ренфрид, Понс, побочный Каенский, наконец, и мясник Рольф, которому король, в знак издевательства надо всем рыцарством, пожаловал золотые шпоры пере, самым отправлением в поход; но недолго пришлось ему в них красоваться. Девятнадцатым был сам велики! король, дурной человек и еще худший отец – Генрих Короткий Плащ собственной своей особой.

Ночь была очень темная, нигде ни луны, ни звездочек – темная тихая ночь, в которой человек, умеющий узнавать погоду, почуял бы дождь. Дорога по болотам была неважная и при слишком хорошем освещении. А между тем, говорили тогда, что старый король скакал по рытвинам и по кочкам, по мшистым корням, по холмам и долинам с такой веселой удалью, словно он мчался на охоту в Ванвильский лес и был юношей. Когда спутники просили его быть осторожнее, он только щелкал пальцами в ответ, свободно опустив поводья, и кричал в пустое пространство темной ночи, словно травя зверя:

– Усь его, Брок! Усь!

И этот зверь был наследник его власти, его королевского достоинства!

За три мили заслышали его приближение в Темной Башне. Русильон был на укреплениях и сошел вниз нарочно, чтобы донести, что он заметил всадников на равнине.

– Тушить огни! – приказал Ричард и поцеловал свою Жанну, спуская ее с колен.

Все потушили огни и стали по двое у каждой двери, никто больше не проронил ни слова. Жанна сидела в потемках над загашенным очагом и держала в руке факел, готовая зажечь его немедля, как только получит приказание.

Так, подъезжая к Темной Башне, нормандцы могли убедиться, что она вполне оправдывает свое название: в ней не было ни искорки света.

– Ну, уж это дудки! – заметил король, голос которого заключенные в башне слышали громче Других. – Мы живо засветим тут огни.

Он послал своих людей собирать валежник, вереск, сухой папоротник, а сам тем временем принялся колотить в дверь своим топором, крича, как безумный:

– Ричард! Ричард! Бесстыжий негодяи, выходи из своей берлоги!

Но вот открылось над ним небольшое решетчатое окно. Гастон Беарнец высунул оттуда свою голову.

– Прекрасный мой государь! – проговорил он. – Что это за потеху строите вы для вашего сына?

– Не мой он сын, клянусь ликом Господним! – вскричал король. – Пусть за него держит ответ та, которую я засадил в клетку там, у себя дома [35]: он вечно был непокорен мне. Впусти меня хоть ты, хворый пес!

– Прекраснейший мой повелитель! – ответил Гастон. – Вы можете войти, если вам угодно и если вы пришли с мирными намерениями.

– Клянусь Богом, войду! И войду с какими мне угодно намерениями.

– Гнусное требование! – заметил Гастон и захлопнул окошечко.

– Как вам угодно! Помаленьку придет и гнусность, – прокричал король в ночной темноте и отдал приказание поджечь замок,

Скажем вкратце, что его спутники навалили кучу хвороста у входа в башню и зажгли ее. Треск дерева, взлетающее пламя, трепетный свет словно опьянили короля. Он сам и его спутники принялись скакать вокруг огня, взявшись за руки и подгоняя друг друга криками, которыми их земляки травят барсука:

– У-у, ведьма, у-у! Соскочи-ка сюда, девка! Усь его, Брок! Усь его! – и прочими подобными же грубыми возгласами.

Заслышав такие дикие завывания, устыдился даже Жиль со своими. Они отошли в сторонку, говоря друг другу:

– Ну, мы, кажется, напустили на него весь ад кромешный, все легионы чертей!

Так нападавшие распались на два лагеря – на обидчиков и на обиженных.

Заметив это, Ричард вывел Русильона и Безьера из башни другим ходом, подкрался позади пляшущих, неожиданно набросился на них и троих спихнул в огонь.

«Там-то, – говорит летописец, – мясник Рольф нашел возможность отведать вечных мучений в аду; там лежал, обугливаясь, Фиц Ренфрид; там Понс Каенский, человек позорного происхождения, испускал смрадный запах, как ему и подобало».

Повернувшись, чтобы уходить, трое нападавших очутились лицом к лицу с нормандскими отщепенцами. При свете огня произошла большая схватка. Жиль-старший был убит топором. А если топором, то кто же, как не Ричард, убил его? У него одного был топор в руках.

Жиль-младший был ранен в бедро: это было делом рук Русильона. Брат его, Варфоломей, был убит этим же опасным бойцом. Безьер лишился пальца на правой руке, да и вообще все трое едва уцелели.

Старый король сидел на месте и, как волк с голоду, выл от такой потери. Но его утешило хоть то, что огонь разрушил южную дверь башни, и в ее отверстие видна была Жанна с факелом в руке, а впереди нее стояли Гастон, Ричард и Бертран Русильон, щитами прикрывая себе грудь.

– Государи мои! – обратился к нападавшим Ричард. – Мы ждем вас и приступим к делу, как только вам будет угодно!

Но никто не решался напасть на них: ведь для этого надо было продраться сквозь огонь, а в тесных сенях было три острых меча, три отчаянных горлореза.

Что тут мог поделать старый король? Он всем грозил смертью и адом кромешным; он проклинал сына своего, имея на то несравненно меньше основания, чем сам Всемогущий Бог, проклиная города Содом и Гоморру, – огорода, лежавшие в равнине". Но Ричард ни на что не отвечал. Тогда старик перепрыгнул через огонь и, отвратительный, подскочил к мечам. Но мечи опустились по приказанию сына.