Контракт на гордость (СИ) - Гранд Алекса. Страница 18

 – Вась, а ты сессию-то зимнюю сдала? – девчонка на миг застывает и морщится то ли от такого фривольного сокращения ее фамилии, то ли от того, что я попала в яблочко.

– Неа, завалила, – она утаскивает которую по счету зефирину, пока я диву даюсь, куда эти все калории деваются, и равнодушно машет рукой: – академ взяла. Только бабуле не говори, я сама. Как на работу новую устроюсь.

– Тебя из студенческой библиотеки выперли, что ли? – Аленка высоко задирает подбородок, но я все равно обращаю внимание на слегка подрагивающие губы и обреченно развожу руками: – Вась, недели еще не прошло…

– Я сама ушла, – цедит Васильева сквозь плотно сжатые губы и почти моментально сдается под моим фирменным я-вижу-тебя-насквозь взглядом: – ну если насмешки одногрупников я легко могу терпеть, то ректор вряд ли простит, что я его единственного сынка стукнула по башке учебником по макроэкономике.

– Бьюсь об заклад, я бы поступила так же, – стираю с лица всезнающее выражение и подхожу к подруге сзади, мягко обнимая ее за плечи. Каждому нужна поддержка, даже если ты – ходячая катастрофа в джинсовом комбинезоне и успеваешь трижды накосячить еще до того, как встать. Особенно, если ты - ходячая катастрофа в джинсовом комбинезоне.

По пути в офис я завожу Аленку в торговый центр и обещаю в следующий раз обязательно составить ей компанию в охоте за новым платьем на распродаже. И даже соглашаюсь пойти в клуб, если мы не будем сильно напиваться и кадрить вон того хорошенького мальчика в сиреневом поло и подозрительно коротких штанах.

– Всем привет! – с не убиваемым жизнелюбием захожу в приемную и только шире улыбаюсь от чужого неудовольствия, расползающегося по коже. Ничто сегодня не сможет испортить мне настроение, особенно когда на губах все еще горят Сашкины поцелуи и мысли постоянно сворачивают не в ту сторону.

Оценив перспективы напортачить в самой простой задаче, я позволяю себе расслабиться и отложить все на завтра. Только делаю пару звонков – Филатову в салон и Аринке в Москву, и медленно вожу ручкой по листу, когда Волков своим появлением вышибает почву у меня из-под ног.

– Истомина, ты ведь никогда не была трусихой, правда? – как в замедленной съемке, связка ключей опускается на дно моей бездонной белой сумки с красными аляповатыми цветами на боку, и я не могу понять, чье сердце грохочет громче – мое или Сашкино.

– А ты всегда был самоубийцей, да, Волков? – посылаю скромно шепчущую что-то совесть и смотрю прямо в медово-карие глаза, нарочито медленно облизывая не накрашенные губы. Я могу обманывать кого угодно: отца, Алика, возможно, даже себя, но Саша точно знает, что я приеду к нему вечером и больше его не остановлю.

Рабочий настрой по-прежнему отсутствует, продуктивность еще с раннего утра помахала ручкой, а в «Кабриолете» прекрасно справляются и без моего участия. Клиентов пока не так много, но, благодаря сарафанному радио, их количество постепенно растет. Иван вот уже неделю скрывается от неугомонной Харли, вчера застолбившей наблюдательный пост в кафе напротив салона.  Аринка традиционно разбирается со своим неблагополучным братом, опять свалившимся как снег на ее хорошенькую кудрявую голову. Вика собирается на неделю в теплые края вместе с Егором, сдувающим с нее пылинки. Ну а я спускаюсь в ресторанный дворик, чтобы хоть как-то скоротать тянущееся, словно жвачка, время.

Тепло приветствую горячо любимого рыжего официанта и соглашаюсь на шоколадный десерт, на который кошусь еще с прошлой недели. Спасибо папе за хороший обмен веществ и то, что сантиметры не слишком охотно откладываются на моей талии. Но, как следует, насладиться одиночеством и ароматным капучино с пенной шапкой я не успеваю, потому что ко мне за столик подсаживается Калугина.

– Можно? – на минуту мне даже становится интересно, уберет ли она свой обтянутый бордовыми брюками зад со стула, если я скажу «нельзя». Но я лишь философски пожимаю плечами и продолжаю пить кофе, не опускаясь до игр уровня песочницы.

Анжелика явно привыкла быть в центре внимание, и мое спокойное равнодушие ей явно в новинку. Поэтому она старательно поправляет накрученные пышные локоны, над которыми наверняка не один час потел ее личный стилист, и подолгу теребит платиновую подвеску, спускающуюся в граничащее с рамками приличия декольте.

 – Мужчины всегда выбирают молодых, – она так торопится поделиться со мной этим знанием, что опирается на локти и перегибается через стол, едва не нарушая мое личное пространство: – и Волков не исключение.

И даже если ее слова слегка задевают, я никогда ей этого не покажу. Потому что Калугина из категории тех, кто за версту чует чужие слабости и умело ими пользуется. Эффектная ведь девчонка, скулы точеные, черты лица правильные, но до невозможного пустая. Все они такие сейчас, что ли?

– Поэтому ты три дня гналась за мной? Чтобы сказать, как я тебе безразлична?  – хочется посоветовать этой фарфоровой барби посмотреть шедевры советского кинематографа (героиня использует цитату из фильма «Обыкновенное чудо», 1978 года – прим. автора), а еще – заткнуться и не лезть в жизни взрослых дядечек и тетенек.

Но я держусь, отчетливо осознавая, что меня просто-напросто хотят вывести на эмоции. Я размеренно доедаю десерт и медленно допиваю капучино, не слушая десяток аргументов в пользу молодых да ранних. Я даже согласно киваю и, оставив тысячную купюру на столе, удаляюсь в сторону лифта, подбадривая себя предвкушением вечера.

В приемной меня тоже ждет сюрприз: Митина впервые выглядит довольно и улыбается в моем присутствии. Что ж, может, и на ее улице перевернулся КамАЗ с печенюшками или незапланированным выходным от доброго босса? В полной тишине я забираю из кабинета сумку, на ходу застегиваю ее молнию, хоть вроде и помню, что закрывала перед уходом, и выкатываюсь на улицу. Выше подтягивая воротник серого легкого пальто и пряча от мелкой колючей мороси нос в мягкой ткани.

Спустя час я стою у входа на закрытую территорию недавно построенного жилого комплекса и глупо пялюсь на решетчатые металлические ворота. Засовываю озябшие пальцы в карманы и от всей души кляну себя за рассеянность – только меня могло угораздить меньше, чем за день посеять где-то чужие ключи. Сашин телефон не отвечает, и я почти уже решаю ехать домой, без лишних надежд набирая заветные цифры на домофоне. На удивление устройство мигает дружелюбным зеленым огнем, и калитка гостеприимно распахивается, пропуская меня внутрь.

Сегодня все почему-то иначе, чем в мой первый приезд сюда. Волнение расползается по всему телу, ладони стремительно немеют, и я без конца дергаю серебряный браслет на запястье, то и дело растягивая его пластины. Шаги по коридору отчего-то звучат особенно гулко, а уверенность тает по мере приближения к заветной квартире.

Я замираю, запутываясь пальцами в волосах, и делаю глубокий вдох, когда дверь открывается до моего звонка. И со свистом выдуваю воздух из легких, потому что на пороге стоит вовсе не Сашка.

– Елизавета Андреевна? – мне кажется, что от нарочито-вежливого Анжелиного голоса меня сейчас стошнит съеденным шоколадным десертом прямо на пол.

Калугина стоит в расстегнутой рубашке на голое тело, приторно улыбается, как будто встречает самого дорогого гостя, а я пытаюсь заново научиться дышать. Потому что ощущения сродни тем, когда получаешь под дых. Больно. Невыносимо больно.

– Я сейчас позову Александра Владимировича, – я прекрасно слышу доносящиеся из ванной звуки льющейся воды, а богатое воображение все дорисовывает за меня, подсовывая страстные картинки, полосующие по старым ранам изнутри. Становится мерзко.

Я отчаянно машу головой, понимая, что нужно как можно скорее отсюда выбираться. До никому не нужных объяснений, сцен из бразильской мыльной оперы и пока от моих гордости и чувства собственного достоинства что-то еще осталось.

– Не нужно, – бросаю уже через спину, поворачиваясь на негнущихся ногах и разве что не бегом направляясь к лифту.

Не помню, как спускаюсь вниз. И, как запрыгиваю в первое подвернувшееся такси, тоже не помню. В носу свербит, в глаза будто насыпали песка, но я успеваю набрать Ваньке до того, как начать топить салон несчастного автомобиля слезами.