Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия. Страница 50
Всё. По низу листа - размашистая подпись. Чуть помедлив, я положила листок под сжатую руку знахарки.
Тама не хотела подставлять меня напрямую и упомянула долг - уверена, несуществующий, - и не меня, мою мать. Она всё продумала, насколько могла, и уже вчера речь шла не о переезде, а... Для женщины, имеющей искру, знающей травы, не так уж трудно расстаться с жизнью - приготовить отвар и усилить его действие. Но почему?.. Зачем? Не было у нее никакой "хвори".
Я разворачиваю второй лист. Он пуст. Глупо смотрю на него, а потом призываю горестно поникшую тьму. Бумага нагревается, и буквы цвета пожухлой, высохшей травы проступают на белом полотне, как по волшебству:
Лучше самой.
А спустя пару мгновений проступают новые буквы:
Беги, темница.
И, опять-таки, всё. И вот теперь мне хочется реветь, реветь от бессилия, от осознания произошедшего и невозможности что-то изменить.
Или хотя бы понять. Она могла рассказать мне гораздо больше, и не сказала ничего.
Она могла не бросать меня сейчас.
...черная Светенька тычется в руки лоснящимся гладким лбом.
***
Смерть знахарки Тамы обнаружили к обеду. До этого времени я продолжала ходить по деревне и лечить людей, демонстрируя наугад взятые из избы Тамы пучки трав и какую-то склянку с интригующе темным содержимым. Стеклодува в деревне лет десять как не было, за стеклянными изделиями люди ездили в город...
Думать о чем угодно, только не о событиях последней седьмицы.
Деревенский староста лас Стемер нашел меня в избе лассы Вентор. Проблем с тем, чтобы найти себе пациента, у меня уже не возникало: по сути, можно было уже заходить в любую избу, заболевшие находились везде. Староста расспрашивал меня о знахарке, я отвечала, умолчав лишь о нашем последнем вечернем разговоре, а внутри плескалась тяжёлая гулкая пустота. Может, тьма делала меня бесчувственной, нечеловечески бесчувственной?
Что ж, сейчас это к лучшему.
Вечером, под пристальным взглядом растущего лунного ока я добралась до колодца и присела на каменный бортик. Сколько раз на этом месте мы встречались с Шеем в новолуние. А все началось со случайно раздавленного Саней светляка...
Я сжала пустые пальцы, и словно наяву услышала голос тени: "Светлячок". Слезы вдруг хлынули потоком, и я заскулила в прижатый ко рту кулак, сползая на землю.
Нарыдавшись вволю, я кое-как встала и пошла - но не домой, к Сане. Точно, как привидение. Нормальные люди сидят по домам - я смотрела на смазанное мерцание пламени свечей за окнами, то ли завидуя, то ли просто отмечая все менее доступное мне простое семейное счастье - собраться всем вместе дома вокруг толстой домашней свечи, ничего не скрывая, просто радуясь жизни.
"Если бы не ты, этого счастья было бы куда меньше"
Я обхватила себя руками, словно баюкая притаившуюся внутри тьму, и так и шла, стараясь не расплескать ее.
Подойдя к домику Сани, я услышала надрывный крик Таниты и вздрогнула. Я никогда не слышала, чтобы моя беспокойная, тревожно-трепетная, но в целом довольно смирная племянница так кричала, словно... Я бросилась бежать и вбежала в избу к сестре, на мгновение оглохнув от разрывающего перепонки стука встревоженного сердца.
Внутри домика сестры было темно. Я схватила на руки сидящую в колыбельке, охрипшую от крика Ниту, прижала ее к себе - в насквозь промокшем теплом одеяльце, прилипшими ко лбу светлыми волосиками. Она выгибалась в моих руках, отчаянно всхлипывая, и тьма зажгла свечи на столе, даже не спрашивая моего согласия.
В доме сестры я бывала не раз, но никогда не открывала сундуки, не знала, где Саня хранит вещи. Впрочем, вещицы Таниты отыскать было нетрудно - прямо под ее люлькой стоял небольшой сундучок. Я быстро переодела девочку, то бормоча, то напевая что-то успокаивающее. Где Саня, где Вад?! Что произошло? Девочка, вероятно, голодная... Но чем сейчас накормить ребенка, которому нет и года?
Тьма вырывается наружу, оборачивается черным зверем - то ли собака размером с телёнка, то ли чёрная рысь. Нита, пугающаяся и кур, и ягнят, смотрит на нее завороженно, тянет ручку к безглазой лобастой морде.
Легкое касание тьмы - и раскрасневшаяся, измученная Нита спит в своей кровати. А я, оглядываясь по сторонам, иду в другую комнату, сама не зная, зачем, уверенная, что там просто никого быть не может - никто не позволил бы Ните кричать так сильно.
Но комната не пуста. На лавке, под тяжелым меховым одеялом, мягко огибающим округлый живот, неподвижно лежит моя сестра.
***
В первый момент я думаю о самом худшем - нет, даже не думаю, просто столбенею перед её неподвижным, как маска, лицом. У меня подкашиваются ноги, а тьма гневно и хрипло рычит за спиной. Но, опускаясь на колени перед неподвижной, горячей, как печка, Саней, я все же слышу ее спутанное неровное дыхание. Очевидно, ей очень и очень плохо - никогда и ни при каких обстоятельствах Саня не оставила бы дочь одну, без присмотра. Но где же Вад?
Тьма снова гулко рыкает, мотает головой - в доме никого больше нет, ни живых, ни мёртвых. А если бы я не пришла?
Чувство вины затопило меня с головой. Я не увидела сестру в тот раз, когда заходила к ней, понадеявшись на слова ее мужа, и никто из семьи не зашёл к ней, зная о том, что ей требуется поддержка и помощь... Да я больше думала о Вилоре, чем о ней, и помогала сторонним людям, тогда как Саня...
И эта вина давила и топила меня, пока повинующаяся мне тьма, положив громадные черные - невесомые на самом деле - лапы Сане на грудь, уничтожала мельчайшие черные мушки моровой заразы.
Я старалась не спешить, быть осторожной и бережной, чтобы не потревожить ни сестру, ни неразрывно связанное с ней, не рожденное еще дитя. А поняв, что мои глаза почти ослепли от чудовищного напряжения, а руки трясутся, села на пол, и тьма тоже отползла на пару шагов.
Жар Асании чуть спадает, но мне не легче. Чувство вины - что ж, с ним можно будет жить, еще один камень в тот холщовый мешок, который я тащу на себе все эти долгие годы. Но страх? Что делать с ним?
Я боюсь не справиться. Боюсь ошибиться, сделать что-то не то, навредить Сане или ее малышу, сейчас или после - Вилор прав, я ничего не знаю о последствиях воздействия тьмы. Вдруг когда-нибудь что-нибудь...
И я одна. Только сейчас я понимаю это со всей оглушающей недвусмысленной ясностью - теперь я совершенно, абсолютно одна. Не у кого спросить совета, некому поплакать, никто не подбодрит меня. Что ж, ты поздравь себе, темница - сколько раз отмечали твою самоотверженность, и вот - ты думаешь только о себе, не жалея женщину, умершую в том числе и для того, чтобы защитить тебя.
- Шей! - заскулила я, - Шей, Шей, Шей...
Его не было. Три седьмицы до новолуния, и для меня - именно меня - никакой опасности, конечно, он не придет. Но как безумно я хотела увидеть его сейчас!
Тьма, моя тьма, замерцала, послушно принимая такой знакомый облик - бледная кожа, длинные черные волосы, она изобразила даже некое подобие глаз на прекрасном лице - черные провалы без белков, но даже так - я поднялась и шагнула к этой манящей иллюзии, чуть трепещущей черным размытым ореолом.
- Шей...
Мне хотелось обнять его, по-настоящему, ощутить под руками живую прохладную кожу - я знала, как это бывает, я знала, насколько полноценно человечным может он быть для меня. Прошла всего седьмица с безумной прошлой встречи, но казалось - целая вечность, бесконечная череда седьмиц, и стыд, отчаяние, отвращение к себе размылись, забылись. Он почти утянул меня на самый край, он же и держал сейчас на нем, не давая сорваться. Это было совсем другое чувство, не то, что к Вилору - затаенная дымная нежность, сейчас я вдруг испытала пьянящее возбуждение, осознание того, как много могла дать мне тень. Почти столько же, сколько и - не могла дать.
Я прижалась к тьме в облике черноволосого демона и приказала черным крыльям обнять, обхватить себя - передышка затянулась, пора было продолжать лечение.