Печать ангела - Хьюстон Нэнси. Страница 7

Рафаэль смотрит на нее. Ему вдруг почему-то становится немного страшно.

– Ты будешь красавицей в день нашей свадьбы, – тихонько говорит он, успокаивая самого себя.

– Да. У меня есть платье, – отвечает она поднимаясь. И, к его удивлению, идет в комнату переодеваться.

Появляется вновь, облаченная в элегантную дюссельдорфскую форму “сопровождающего лица”.

Внутренне похолодев при виде черного одеяния женщины-вамп, Рафаэль вздрагивает.

– Нет, – просит он, – можно, я куплю тебе белое платье? Мне это будет приятно. Почему ты хочешь быть в черном? Это все-таки не похороны!

– А что же? – парирует она с лукавством в глазах. – Ты ведь сказал мне, что хоронишь свою холостяцкую жизнь, вот я и надену по ней траур!

Рафаэль хохочет – надо же, малышка-то уже острит по-французски! – и уступает. Теряя разум, он целует ее в шею, еще и еще, лижет и покусывает обнаженные в черном платье плечи, потом принимается терпеливо развязывать и расстегивать всевозможные бантики, крючки и молнии, удерживающие наряд на теле женщины, которую он любит…

Ладно, если бы только это. Теперь ему придется проявить недюжинную энергию. Саффи несовершеннолетняя; она иностранка; кроме паспорта, у нее нет никаких бумаг, документально подтверждающих, что она – одна на свете, круглая сирота. Между тем – это всем известно, – тогда, в 1957 году, французские чиновники относились к подобным вещам весьма серьезно. С него потребовали фотографии такого-то и такого-то размера, ни на миллиметр больше или меньше, анфас, а не в три четверти, на сером фоне, а не на белом, а также нотариально заверенные подлинники документов с печатями, подписями и визами, для получения которых надо было обегать шесть не то семь разных кабинетов.

(С тех пор все, конечно, очень изменилось. В мэриях и полицейских участках Парижа вас больше не встречают с презрением, апломбом и неприязнью, которыми славились тамошние служащие. В наши дни, входя в любое парижское учреждение, вы впадаете в состояние, близкое к экстазу. Стены ярко расписаны веселенькими, жизнерадостными фресками; служащие явно занимались любовью утром, перед тем как встать с постели: лица у них ласково-умильные, они смотрят на вас влажными глазами и внимают рассказу о ваших проблемах с живейшим сочувствием, после чего усаживают вас в мягкое кресло, дают в руки шедевр мировой литературы, Антона Чехова, например, или Карсон Маккаллерс, чтобы скрасить вам ожидание… ну а за ваши проблемы они, разумеется, возьмутся и решат их.)

Рафаэль не жалеет сил и времени, он никого не боится. Деньги матери и анархистские взгляды отца с младых ногтей вселили в него несокрушимую уверенность в себе. Он имеет все права, а если какого-то вдруг случайно не окажется, у него достанет средств, чтобы купить его. И вот он ходит с Саффи из кабинета в кабинет, заполняет за нее формуляры, обхаживает хмурых, угрюмых чиновников с непроницаемыми лицами и скудным словарным запасом.

Чтобы добиться положительного решения в подобной ситуации, надо иметь на руках почти невероятный набор козырей (французское гражданство, белая кожа, личное обаяние, подкрепленное денежными аргументами, реальная возможность пожаловаться в вышестоящие инстанции и прочее, и прочее); все эти козыри у Рафаэля Лепажа есть, так что его брак с Саффи будет заключен в мэрии шестого округа Парижа, на площади Сен-Сюльпис, всего через две недели после подачи документов.

Двадцать первое июня, день летнего солнцестояния. В этот день, сама того не зная, Саффи уже носит под сердцем их ребенка. Она беременна всего какую-нибудь неделю; ее месячный цикл еще не нарушен, и поэтому Рафаэль встревожился, когда утром перед свадьбой ее долго рвало в ванной.

Прекрасный выдался день 21 июня 1957 года. Не так жарко, как было меньше трех недель назад, когда тела Рафаэля и Саффи соединились в первый раз. Сказочное утро: солнце играет на светлом дереве половиц, лестничных перил и балюстрад, и даже не верится, что это то самое здание, где две недели Рафаэль обивал пороги, силясь обаянием, деньгами и связями прошибить стену тупого упрямства муниципальных чиновников. Само слово “mairie” сегодня выглядит анаграммой “marie”<Mairie – мэрия, marie – женатый (фр.). (Здесь и далее примеч. переводчика >.

Вот они и женаты. Скромная гражданская церемония, и никаких Трала. Свидетелями были Мартен, приятель-тромбонист из Клиши, и Мишель, его жена. Все сказали то, что следовало сказать, и подписали там, где следовало подписать. Пора поцеловаться. Рафаэль запечатлевает на губах Саффи чистый и трепетный поцелуй, самый нежный в своей жизни, поцелуй на музыку Дебюсси “Прелюдия к отдыху фавна”.

Но переход в новое гражданское состояние никак не сказался на губах Саффи. Они выражают так же мало чувств, как и до замужества, ни на йоту больше.

Отныне Саффи зовется мадам Лепаж. На другой же день она с брачным свидетельством в руках идет в посольство Федеративной Республики Германии (расположенное, о ирония судьбы, на проспекте Франклина Рузвельта) за новым паспортом. Немецкие чиновники расторопнее французских, и документ ей выдают через неделю. Возвращают и старый, с отрезанным уголком; придя домой, она рвет его на мелкие кусочки и засовывает поглубже в мусорное ведро.

На фамилии ее отца, фамилии, которую она носила первые двадцать лет своей жизни, раз и навсегда поставлен крест.

Не по этой ли причине Саффи так жадно и против всяких ожиданий выпалила Рафаэлю свое “договорились” в ответ на предложение стать его женой?

Опрометчивый ли шаг с его стороны, тайная ли корысть с ее, как бы то ни было, нити их судеб связаны навсегда: у молоденькой немки и ее мужа-француза, хоть они сами этого пока не знают, будет ребенок. Уже зародилось новое существо, которое соединит в себе гены этих двух столь несхожих людей…

Ничего не поделаешь: решения приняты, поступки совершены, за все надо платить.

V

Их первая брачная ночь ничем не отличается от других ночей, которые они уже провели в этой постели: Саффи лежит, Рафаэль любит ее и засыпает. Он спит безмятежным сном ребенка – поистине трогателен контраст между ангельским выражением его лица и лысиной взрослого мужчины. Его красивая волосатая грудь, обнаженная в эту теплую июньскую ночь, тихонько вздымается и опускается в такт бесперебойной работе легких. В числе многочисленных достоинств Рафаэля есть и редчайшее: он не храпит во сне, ибо благодаря мастерски поставленному дыханию его носоглотка всегда чиста.

Саффи же, по своему обыкновению, смотрит в потолок. Засыпает она только около четырех утра – и спит беспокойно, вздрагивая всем телом, что, однако, ничуть не тревожит сон ее новоиспеченного мужа.

Она только не знает, что Рафаэль завел будильник на шесть часов утра. Он специально поставил его поближе к кровати, на ночной столик: выключит мигом, Саффи не успеет проснуться. Он задумал сделать ей сюрприз, сбегать за рогаликами в булочную напротив, – сегодня не она ему, а он ей подаст завтрак в постель. Ему хочется увидеть, как просияет ее лицо, ощутить, как оживет ее тело под его руками… Он знает, что она не любит его – пока еще не любит; но всему свое время. Это как с музыкой, говорит он себе: страсть страстью, а главное – терпение, упорство, труд… и мало-помалу все приходит. Придет и в их браке. До сих пор, ставя перед собой цель, он всегда добивался своего, всегда, без исключения. Потому он и спит так крепко.

Ночь, хорошо ли, плохо ли, проходит, и первые лучи утреннего солнца пробиваются сквозь шторы в их спальню на улице Сены. (Шторы опущены, но, если их поднять, вы увидите, что окно выходит во внутренний дворик: цветочные клумбы, жардиньерки на окнах, плющ и дикий виноград; услышите воркование голубей, щебет синиц, зарянок и ласточек… вот уж поистине, в центре старого Парижа, у реки да с деньгами можно жить все равно что за городом.)