Господин 3. Госпожа (СИ) - Князева Мари. Страница 10

И вот, в один из страшных дней отец объявил за обедом, что дело почти справлено, что тот самый сластолюбивый старик весьма заинтересовался мной, что он готовит выкуп. Я не смогла проглотить ни ложки. Еле дождалась, когда отпустили из-за стола, и бросилась в спальню — молиться. Чтобы Господь отвёл от меня этого человека. Чтобы что-то случилось и свадьба расстроилась. На крайний случай, если ничего нельзя сделать, чтобы я покалечилась. Да что там, лучше умереть, чем оказаться в его лапах…

Но в тот же день вечером отцу позвонили от господина Насгулла, у которого он был в пожизненном долгу, как шепнула мне матушка, и пригласили на беседу. Там и решилась моя судьба.

Глава 7. НАДИЯ

Я не видела своего жениха до свадьбы и очень сильно волновалась. Родители тоже не могли сообщить мне о нём ничего толкового. Человек как человек. Белый, молодой. Я боялась, хотя и не так сильно, как того жуткого старика, сама не знаю почему. Европеец мог оказаться в три раза хуже: это ведь другая культура, другой менталитет, к тому же, все белые мужчины — чокнутые. Он запросто мог оказаться извращенцем… но я отчего-то не дрожала от ужаса. А когда увидела его — чуть не расхохоталась. Мы встретились сразу на церемонии, в полном облачении жениха и невесты, и этот… павлин выглядел в наших одеждах до того нелепо — не описать словами! У него оказалось очень смиренное лицо, тихий голос и такие спокойные манеры, что я сразу поняла: мне не грозит никакая опасность, кроме опасности помереть со скуки. Но это нестрашно, это я переживу.

Господин Насгулл поселил нас в своём комплексе, в отдельном домике, где было всё необходимое: удобства, кухня, две спальни — я никогда не жила в таких роскошных условиях, даже когда гостила с матушкой у более обеспеченных родственников. Признаюсь, богатая обстановка удивила меня: выходит, хозяин очень ценит своего белого слугу, раз держит так близко и с такими почестями.

Муж приказал мне называть его Петером, почти совсем не разговаривал со мной, а нашу первую брачную ночь просто проигнорировал — ушёл спать в другую комнату. Утром я встретила его на кухне — он очень удивился, что я встала раньше него — и уведомила о возможных последствиях его поступка.

— Я… обязан с тобой спать? — переспросил он с забавным акцентом.

Я кивнула. Супружеский долг есть супружеский долг… Конечно, может быть, господин Насгулл устроил наш брак для одной только видимости (одному Господу известно, что бывает на уме у этих мужчин), но если нет, я вполне могла навлечь беду на свою голову, как моя прежняя подруга Шахия, простынь которой после первой брачной ночи оказалась девственно белой. Точнее, наоборот, недевственно…

Я как могла объяснила это мужу Петеру, ужасно смущаясь и с трудом подбирая слова. Он нахмурился, задумался, а потом пошёл в нашу спальню и окропил простынь собственной кровью… из пальца.

— Вы не станете спать со мной… никогда? — с недоверием и внезапным расстройством спросила я его.

Конечно, я знала, что не очень-то привлекательна, но наивно предполагала, будто это не так уж важно в темноте супружеской спальни. Теперь же выходило, что я выгляжу слишком дурно, отталкивающе. Мой новобрачный муж не желает делить со мною постель. Это буквально убило меня.

Я целый день, пока он был на работе, думала об этом, переживала, но в конце концов решила, что просто так не сдамся, не опущу руки. Я приготовила питательный, вкусный обед и, так как Петер не пришёл на него с работы, съела почти всё сама: мне надо поправляться, а то ему меня, поди, граблями придётся в постели искать… Недоеденное снесла на скотный двор хозяина и на ужин приготовила всё свежее. Европейские блюда, которые, по моему разумению, должен был любить муж. Крем-суп из грибов, ризотто с говядиной и овощами, греческий салат, белый соус из йогурта с зеленью, штрудель с яблоком. Придя поздно вечером и увидев всё это, Петер скривился, посмотрел на меня неодобрительно:

— Зачем столько?

— Вам не нравится? Не угодила?

— Нет, Надия, это всё очень хорошо и вкусно, ты молодец, но зачем тратить столько сил и времени? Я… дома-то не бываю… и мне не съесть столько, даже если по ложке всё попробовать.

Я поникла, поняв, что он меня обманывает. Ему не понравилось или он вообще не хочет есть ничего приготовленного мной. Я убирала нетронутую еду со стола, глотая слёзы.

Ночь муж так же, как и вчера, провёл в другой спальне. Это было просто ужасно. Я-то думала, что не может быть ничего хуже, чем оказаться в одной постели с абсолютно незнакомым, чужим человеком, а теперь вдруг поняла: оказаться там одной, отвергнутой, словно бракованная вещь, намного тяжелее. Хотя, конечно, откуда мне это было знать? Я ведь не пробовала первое, зато сполна вкусила второе.

Всю следующую неделю этот сценарий повторялся в точности, кроме одного: я готовила единственное блюдо на ужин и его же ела на обед на следующий день — пару-тройку ложек, махнув рукой на свою тощую фигуру и благое намерение понравиться мужу. Петер приходил поздно вечером, тоже не ахти как ужинал, ложился спать отдельно, а рано утром сбегал на работу. Я занялась вышиванием, делала тщательную уборку в доме каждый день, хотя там некому было пачкать, и даже как-то со скуки сходила в господский дом спросить, не нужна ли там дополнительная пара рук для помощи по хозяйству. Зря я это сделала.

На следующий день ко мне явился господин Насгулл собственной персоной, обошёл с неясной мне проверкой все помещения и удалился. А вечером с работы пораньше примчался мой муж — я даже не успела доготовить ему хашламу. Петер был зол и взвинчен, я его ещё таким не видела.

— Господин приходил сюда сегодня? — спросил он таким тоном, как будто я прячу наркотики или ворую детей на органы.

— Д-да.

— Что спрашивал?

— Ничего.

— А что делал?

— Зашёл во все комнаты и осмотрел.

Петер гневно топнул ногой.

— Послушай, Надия, — зашипел он, — я не могу спать с тобой, по причинам, которые с тобой не связаны. По моим внутренним причинам. Но никто не должен этого знать.

— Вы любите другую женщину? — вдруг пронзила меня догадка, а следом за ней в сердце воткнулась отравленная стрела ревности.

— Да. Люблю. Любил. Я не знаю, жива ли она, но не могу…

— Я понимаю… Никто больше не узнает. Я стану каждое утро переносить ваши вещи в свою спальню и перестилать постель в гостевой…

— Нет, так не пойдёт. Насгулл теперь станет следить за мной намного строже. Я буду спать в твоей комнате.

— Но вы же сказали…

— Я буду просто спать, понимаешь?

— А как ещё..? — я глупо захлопала глазами, а уже через секунду залилась краской стыда.

— Ты не знаешь… — потрясённо прошептал муж. — Это невероятно… Господи, что за безумие…

— Я знаю… — попыталась оправдаться я. — И ещё я знаю, что наш обман рано или поздно раскроют, потому что я не стану беременеть.

— Такое бывает, — отмахнулся Петер, — что женщина не может иметь детей.

Меня словно со всей силы ударили бревном в грудь, как при взятии крепости — тараном.

— Вы… хотите, чтобы все думали, будто я бесплодна? — у меня даже не хватило сил, чтобы произнести это в голос.

Муж скривился, как от зубной боли:

— Ох уж мне эти восточные традиции… У нас многие и не переживают из-за такого. А некоторые даже радуются. В Европе женщины вообще не думают о детях до тридцати.

Я согласно покачала головой:

— Я слышала об этом. Это так странно. В нашей стране, если женщина бесплодна, это такое горе для всей семьи… знаете, у нас редко разводятся, но отсутствие детей — уважительная причина для развода. И этой разведённой бесплодной женщине не видать личного счастья. Это ужасный позор.

— Но ведь это дикость! Она же не виновата!

Я пожала плечами:

— Может, и виновата. Господь не наказывает без причины.

Петер протяжно выдохнул и, похожий на сдувшийся шарик, понуро сел на стул.

— Что же мне делать? — спросил он печально. Вроде бы, не меня, но кого же ещё?