Деревянная пастушка - Хьюз Ричард. Страница 23

— Ого! — воскликнула она. — Это не обычная модель, по-моему, заказная! — И, чуть не захлебываясь словами, добавила: — Похоже, сверхмощный «дюзи»… — С каким почтением было это произнесено!

«Дюзенберг»! И кузов у него прочнее, да и вообще «Биркэту» нечего с ним тягаться, и все же, решил Огастин, он им покажет! Вот это будут гонки! И Огастин поставил себе цель: сохранить расстояние между ними до поворота на Нью-Блэндфорд… Возбужденный предстоящим состязанием, Огастин нажал на газ и затянул рождественский гимн. Игла спидометра поползла вверх — за семьдесят, скорость сближала виражи, и Огастину требовалось все его мастерство, чтобы выравнять автомобиль. Восторг зажег огонь в его крови: почти год, как он не сидел за рулем столь быстроходной машины… Но на таких же крыльях летели и неизвестные. Сэди по-прежнему стояла на коленях и глядела назад. По мере того как расстояние между машинами сокращалось, нос задней машины вырастал на глазах и обрисовывался все отчетливее; «заказной» это был «дюзи» или нет, только не частный — окна его больше походили на амбразуры для пулеметов, словом, только какой-нибудь гангстер высокого полета мог пользоваться такой машиной или… Пот прошиб Сэди так, что даже брови у нее вспотели, еще прежде, чем взвыла сирена, и она выкрикнула:

— О господи! Ф-ф-фараоны!

Звук ее голоса и жуткий вой сирены, словно острие булавки, пронзили воздушный шар восторга, переполнявшего Огастина, — кровь, певшая в его жилах, застыла свинцом. Что-то из далекого детства поднялось в его душе, и он, сам того не сознавая, даже начал молиться. Он снова взглянул на приборную доску: стрелка спидометра нехотя доползла почти до восьмидесяти и остановилась на этой цифре, ибо дорога тут шла в гору, однако распаленный погоней «дюзи», невзирая на тяжесть пуленепробиваемой брони, мчался на скорости почти в девяносто миль, так что Огастину нечего было и надеяться, что он сумеет добраться до поворота на Нью-Блэндфорд!

Он уповал лишь на то, что они не станут стрелять по его шинам, пока не подъедут ближе: ведь конец погони ясен, правда, оставалась всего минута до поворота… Но вполне возможно, что не одна эта машина охотится за ними, а вдруг вот сейчас, за поворотом, он обнаружит, что дорога перегорожена грузовиком? Сердце его сжалось: он вспомнил о брате Рассела и подумал, что из-за такой ерунды можно расстаться с жизнью, а она ведь одна, — и чуть не остановил машину и не сдался… Да, наверное, так бы он и поступил, если бы вдруг не увидел задок старенького «бьюика» с Тони и с самим Расселом, подпрыгивавший впереди него на дороге.

Резко взяв влево, чтобы обойти их, Огастин увидел на противоположной стороне дороги, на краю лесной опушки старую доску с надписью: «НИКАКИХ автомобилей»; отсюда ответвлялся проселок на озеро — только на озеро и никуда больше… Сэди теперь уже не смотрела назад, она сидела, забившись в угол, с минуты на минуту ожидая, что по машине откроют огонь. Огастин круто затормозил, сворачивая на проселок, Сэди качнуло вперед, и она с такой силой ударилась о ветровое стекло, что кровь потекла у нее из носа.

— Чумной, совсем рехнулся! — прошептала она, с трудом разжимая стучавшие зубы, когда «Биркэт» запрыгал по еле различимой дороге. — Она же никуда не ведет!

Затем они услышали визг шин преследователей, когда те обходили «бьюик» Тони, попытавшегося было задержать машину, а потом следом за «Биркэтом» свернули в лес.

24

И преследуемые, и преследователи ехали теперь медленно: дорога петляла между деревьями, которые стояли стеной по обе ее стороны, и настолько изобиловала колдобинами, что если делать больше пятнадцати миль в час, то и сам вылетишь из машины, и ее сломаешь, потому что нет еще на свете таких амортизаторов, которые могли бы выдержать подобную тряску. Теперь скорость ничего не решала — лишь бы продвигаться вперед, а низко посаженный «Биркэт» не был приспособлен для такого рода путешествий. Правда, дорога змеилась среди густого соснового бора, заросшего кустарником, так что преследователь не видел тебя, как бы близко он к тебе ни подобрался (сирена преследователей теперь молчала, поэтому судить о том, на каком расстоянии они находятся, было просто невозможно).

Пахло хвоей, нагретой солнцем — оно стояло прямо над головой… Огастин вцепился в руль и припал к нему, совсем как мартышка шарманщика к груди своего хозяина, а Сэди прильнула к приборной доске. Мозг Огастина работал быстро и четко, холодно регистрируя факты, точно он наблюдал все это со стороны, и диктуя нужные ответы. Только бы амортизаторы не сдали, только бы не напороться на здоровенный камень… Да, конечно, дорога эта никуда не ведет, но по крайней мере впереди есть развилка и, значит, можно надеяться — процентов на пятьдесят, — что фараоны свернут не туда… А по тропе, которой они вчера воспользовались, чтобы сократить путь, может проехать даже «штутц»; если свернуть на нее и затаиться, а потом, когда фараоны — какую бы дорогу они ни избрали — проскочат мимо, выехать на другой проселок и вернуться на шоссе, то можно намного опередить их — пока-то они обнаружат, что произошло, и повернут назад, если вообще сумеют развернуться в таком узком пространстве между деревьями. Итак, Огастин ехал вперед, и острые сучья хлестали его по лицу, когда он объезжал особенно глубокие выбоины или камни (а для таких маневров в его распоряжении было всего каких-нибудь десять дюймов). Он проехал развилку, свернул на проселок, ведущий к более мелкому концу озера, затем свернул на поперечную тропу, проехал по ней полпути и остановился.

Полицейские, как и следовало ожидать, проскочили мимо, но каким-то образом все же заметили Огастина и открыли огонь из револьверов. Стреляли они куда попало, однако скорее в них, чем в шины, и это ни Огастину, ни Сэди не понравилось. Оба одновременно пригнулись, и, хотя ничего не видели поверх бортов, Огастин включил сцепление, и машина поехала дальше с предельной скоростью, какая возможна, когда едешь то по горному камню, то по корням, да еще с обеих сторон тебя обступают деревья. Но страх не покидал их: дело в том, что полицейские не стали тратить время и разворачиваться, а просто двигались за ними задним ходом (правда, при этом их так трясло и подбрасывало, что ни один все равно не мог бы выстрелить).

Огастин только было хотел повернуть на проселок, ведущий к шоссе (заранее радуясь тому, что уж тут-то «дюзи» придется развернуться), как они с Сэди вдруг обнаружили «бьюик» Тони, преграждавший им путь: этот кретин, оказывается, последовал за «дюзи». Вот теперь Огастин с Сэди действительно оказались в ловушке и выбора у них не было — они могли повернуть лишь на проселок, ведущий к плотине, и только к плотине…

Нервы Огастина и так уже были на пределе, и вполне возможно, что это упорное невезение повлияло на ход его мыслей, лишило способности трезво рассуждать: он вдруг представил себе до боли живо, точно перед его мысленным взором возник кадр эпической сцены из фильма, как по самому верху плотины едет его желтый «Биркэт». А наверху плотина совсем узкая, едва ли шире размаха его колес, а может быть, даже и уже, и с одной стороны лежит бездонная пучина озера, а с другой — глубокое, футов в шестьдесят, узкое ущелье, так что стоит допустить малейшую оплошность или сдвинуть с места камень — и… Если он все же сумеет заставить себя проехать по плотине, хватит у тех, что в «дюзенберге», духу последовать за ним? Рожденное его мозгом видение опровергало такую возможность: он видел, как неустрашимый «штутц» едет по плотине, и все остальные, затаив дыхание, смотрят не него… Но он не имеет права брать с собой Сэди, это слишком опасно.

— Выпрыгивай! — буркнул он сквозь стиснутые зубы, пока машина, подскакивая и скользя, спускалась по откосу, точно краб, а из-под колес ее вправо и влево летел щебень. — Выпрыгивай, я поеду по плотине!

Однако Сэди не шевельнулась; вместо того чтобы прыгать, она лишь тупо сидела, забившись в угол, не веря ушам своим. Ехать по плотине, да он что, с ума сошел?!