Лисица на чердаке - Хьюз Ричард. Страница 8

Сестра Мэри…

Ее дочка Полли, его маленькая, нежно любимая племянница…

В это мгновение полуяви-полусна ему показалось, что Полли забралась к нему в постель и спит здесь рядом — маленькая, теплая, чуть влажная от пота, плотно упершись коленками ему в грудь. Он пошевелился, и она исчезла, и он почувствовал холод и пустоту постели.

Где они сейчас — Полли и ее мать? Он смутно припомнил, что они должны быть где-то далеко — Мэри писала об этом что-то в своем последнем письме…

Подсознательно Огастин уже знал, что затворнический период его жизни подошел к концу, исчерпав себя: по правде говоря, ему просто не терпелось сейчас же, сию же минуту вывести из гаража свой «бентли» и покатить в Лондон — покатить тут же, ночью, с тем чтобы, возможно, никогда больше не возвращаться в Ньютон-Ллантони. Ну да — Лондон! Он все припомнил теперь: Мэри писала, что повезет туда Полли на два-три дня. Он может поспеть к ним прямо к завтраку.

Но в конце концов он все же решил подождать до утра. Как-никак ему надо пробыть здесь хотя бы до тех пор, пока не приедет санитарный автомобиль… вспомнил он.

И он продолжал лежать в полудремотном забытьи в этой с детства знакомой постели, чувствуя, как по влажному телу пробегает холодная дрожь.

В комнате что-то скрипнуло.

Огастин дождался утра, прежде чем отправиться в путь, но полоса дождей, опережая его, двигалась к востоку — через Кармартен и Брэкон. Еще в полночь оставив позади восточную окраину Уэльса, она задолго до рассвета достигла Лондона (где находилась в это время Полли). И там неустанно и обильно дождь лил весь день. В этот промозглый вторник в Лондоне с утра и до ночи чувствовалось приближение грозы, но ни одного раската грома так и не прогремело.

Напротив дома Полли, на противоположной стороне Итон-сквера стоял высокий особняк, которому Полли явно оказывала почтительное внимание, и проходя мимо, замедляла шаг. Особняк принадлежал леди Сильвии Дэвенант, но Полли называла его просто «Джейнин дом». «Эти зонтики похожи на бегущие куда-то грибы, — думала Сильвия Дэвенант, стоя в тот дождливый вторник у окна верхней гостиной своего дома и глядя вниз на улицу, — а крыши автомобилей — на скользких слизняков, в ужасной спешке прокладывающих себе дорогу среди грибов.

Удачный образ, — решила леди Сильвия. — Ведь эти создания — и грибы, и слизняки — всегда невольно ассоциируются с дождем: самые мысли о них пробуждают ощущение мокроты… Впрочем, нет, образ неудачный, потому что грибы, как известно, лишены способности двигаться, а слизняки, они… ну, просто скользкие, и все. А что же становится бегущим под дождем? Только краски, должно быть», — несколько неожиданно промелькнуло у нее в уме.

Сделав над собой усилие, она переключила внимание на стоявшую возле нее Джейни. Потому что это был «час маленькой Джейни» — час между вечерним чаем и сном, когда ей разрешалось побыть в гостиной с тетей Сильвией. Джейни прижалась носом к оконному стеклу и так замутила его своим дыханием, что оно стало почти непрозрачным.

— Деточка, — бодро сказала леди Сильвия, — как тебе кажется, на что похожи эти зонтики там, внизу?

— На зонтики, — не задумываясь ответила Джейни. — Тетя, а почему идет дождь?

— Деточка! — сказала леди Сильвия. — Ты же знаешь, что я не люблю, когда меня называют «тетя» — так обращаются к тем, кто уже стар. Разве ты не можешь называть меня просто «Сильвия»? Тебе не кажется, что это очень красивое имя?

— Но вы же и есть старая, — сказала Джейни. — Вот одна девочка у нас в парке — так она Сильвия… А я ее зову Сильвия-Слюнивия.

— Деточка, как можно!

Джейни чуть-чуть отодвинулась от запотевшего стекла, высунула язык и, лизнув стекло, проделала в нем аккуратный глазок.

— Вон! — воскликнула она, указывая на огонек, вспыхнувший в одном из верхних окон по ту сторону сквера над верхушками деревьев. — Это Полли-Ступай-в-Поле — ее укладывают в постель на два часа раньше меня! — И она принялась радостно распевать: — Полли-Полли-Ступай-в-Поле! Полли-Полли-Ступай-в-Поле!

Этот боевой клич едва ли мог долететь до противоположной стороны сквера, но барабанные перепонки тетушки Сильвии оказались в большой опасности — просто невероятно, как такое крошечное существо может производить столько шума!

— Деточка, прошу тебя! Не так громко! И кто она такая, эта Полли?

— Да просто какая-то… Иногда приходит в парк… Сопливая маленькая девчонка. — Джейни помолчала, бросила взгляд на часы, что-то прикинула в уме и добавила с некоторым усилием: — Я уверена, что она писается в постель.

Вымолвив это, Джейни украдкой поглядела на тетушку. До конца «часа» оставалось еще двадцать минут, однако миледи уже направлялась к звонку, чтобы вызвать Джейни с намерением развить эту мысль до конца уже наверху, в спальне.

Джейни была единственным ребенком в семье (и к тому же результатом чисто механической случайности). Ее подбросили к тете Сильвии на то время — казавшееся им обеим нескончаемым, — пока родители Джейни оформят свой развод.

Увидав огонек в доме напротив, Джейни сделала совершенно правильный вывод: Полли действительно укладывали спать, и притом раньше обычного.

Еще не смерклось, но за окнами было так мрачно и сыро, что няня зажгла газовый рожок и сидела теперь перед ярко пылавшим камином и штопала свои чулки — черные бумажные чулки с белыми носками и пятками. Жар камина, пар, поднимавшийся от круглой цинковой ванны, стоявшей посередине ковра, и наглухо закрытые окна делали комнату похожей на теплицу, и лицо Полли блестело от пота. Няня зажгла свет, спасаясь от унылости сумерек, но Полли желала глядеть в окно: ей было тоскливо, а сеявший за окном дождь и вид всех этих спешивших куда-то в сумерках людей отвечали ее настроению.

Полли была слегка простужена — это всегда случалось с ней, когда ее привозили в Лондон! По этой причине ей предстояло сегодня принимать ванну в детской, чтобы не спускаться по продуваемой сквозняком лестнице в большую, обшитую красными панелями ванную комнату двумя этажами ниже. К тому же Полли побывала сегодня у дантиста. Это, по-видимому, тоже должно было случаться с ней всякий раз, когда ее привозили в Лондон. Дантист редко причинял ей боль, но он непозволительно глубоко проникал в самые сокровенные уголки ее рта, высушивал его нежные, влажные ткани струей горячего воздуха, прихватывал ее влажный язык сухой салфеточкой, засовывал ватные тампоны ей за щеку, присасывался чем-то булькающим к ее нижним зубам, и эта штука еще дергала ее за язык… Под конец ей начинало казаться, что она умрет от засухи во рту, потому что ничто уже не в состоянии вернуть ему прежнюю влажность. К тому же у нее был заложен нос и она не могла нормально дышать… Минутами ей даже хотелось, чтобы дантист сделал ей больно — так мучила ее эта ужасная сухость во рту и мысль о том, что у нее того и гляди потечет из носа, а она не может высморкаться.

Но особенно тоскливо было Полли от чувства одиночества — а это чувство появлялось у нее только здесь, в Лондоне! Дома, в Дорсете, она никогда не чувствовала себя одинокой, потому что в Мелтон-Чейзе было много животных, с которыми она могла играть, а в Лондоне были только дети.

Казалось бы, в Кенсингтонском саду было сколько угодно Поллиных сверстников, с которыми ей позволительно было водить компанию. Но все эти дети были лондонцы или причисляли себя к лондонцам. Они уже объединились в свои маленькие группы, и никакие уговоры их нянюшек — а нянюшки старались изо всех сил, ибо нянюшка Полли была рангом выше, — не могли заставить их принять эту деревенскую девочку в свой круг. Подчиняясь приказу, они мило улыбались, брали ее за руку и уводили с собой играть, но, оказавшись вне поля зрения взрослых, тут же давали ей подножку, отчего она летела кувырком, или брали ее в кольцо и принимались дразнить, пользуясь ее невежеством по части каких-то таинственных, ими установленных законов и правил.