Поцелуй бабочки - Тигай Аркадий Григорьевич. Страница 6

Я видел, как погасли глаза Анжелы, когда она увидела Ли…

_____

Когда мы выехали из-под арки, «мальчишки», уже занявшие позиции вокруг двора, сразу сообразили, что мы в машине. Пять пар глаз устремились на нас с разных сторон.

Анжела опустила стекло, чтобы продемонстрировать себя, неторопливо проехала мимо оторопевших от нашей наглости «мальчиков» и нажала на газ.

Братки побежали к джипу…

О том, что нам от них не уехать, стало ясно после пятнадцати минут погони… Чертыхнувшись, Анжела вдруг резко затормозила и полезла из машины.

— Ты куда?

— От собаки не надо убегать! — сказала Анжела, вышла и, прикрывая собой дверь, стала, вызывающе глядя на подъезжающий джип.

Из окон джипа торчали оторопевшие физиономии преследователей. Живая Барби нагло улыбалась им в глаза. Сидящий рядом с водителем лысый бригадир уже куда-то названивал…

Джип проехал мимо, замедляя скорость. Почти останавливаясь…

Мы все трое не сводили с него глаз, понимая, какой перезвон сейчас происходит между лысым и неизвестным заказчиком. Понимали мы и то, что наши жизни целиком зависят от результата этих переговоров.

Джип остановился… прошло несколько томительных секунд… Неожиданно взревел мотор, и джип скрылся за поворотом. Обессилевшая Анжела обмякла и сползла на землю.

«Хорошую косметику слезы не берут», — успел я подумать, глядя ей в лицо.

С валдайской грязью бороться бесполезно — сняли обувь и пошли босиком. Взобравшись на последнюю горушку, остановились, чтобы перевести дух. Обнялись…

Река.

Шлагбаум. Рядом, опершись о ружье, скучает Федорка.

Из трубы вьется дымок.

Первой что-то почувствовала «мути». Оторвавшись от работы, подняла глаза и увидела вдали, на холме, две фигуры.

Вот мы и дома.

КУВАЛДА И ТАНЯ

Рассказ для кино

Ночью, в нервном свете прожекторов, взрывы, крики, дым, автоматные очереди…

Когда штурмовую группу подвезли к торговому центру, в котором засели террористы, ОМОН и милиция уже вели огонь, выводя из-под обстрела попавших в переплет покупателей.

Командир операции, мокрый от волнения полковник, стоящий за цепью «бэтээров», сквозь автоматный грохот прокричал Макарову:

— Кто старший?

Макаров показал на себя.

— Что делать, знаешь?.. Готовы?..

— Готовы.

— Тогда действуй!.. Делай что-нибудь, ради бога!.. — орал полковник. — Командуй «Вперед!» и пошел!..

Макаров отрицательно покачал головой.

— Что? — не понял полковник.

— Нет у нас команды «Вперед!», — спокойно сказал Макаров. Перещелкнул предохранитель автомата, коротко свистнул бойцам. Крикнул: — За мной! — и побежал из-за «бэтээров».

Бойцы рванули следом, штурм начался…

Потом, после боя, среди дымящихся головешек торгового центра, он кричал в мобильник, стараясь перекричать шипение пожарных струй и рев сирен «неотложек»:

— …Может, она звонила, когда ты в школе была, Леночка?.. Или на танцевальном?.. Не звонила?.. Точно?.. Ты уверена?.. У меня все в порядке, завтра вернусь… Значит, не звонила…

В жизни Сереже Макарову больше всего не повезло с любовником жены. Любовник пил — с ним научилась пить Сережина жена Таня.

Обычно Макаров терпел неделю, затем оставлял дочку Леночку у тещи и ехал на Охту, где Таня с любовником в его заплеванной коммуналке занималась… Чем они там занимались, Сережа не решался вообразить. Увозил он ее больную, расслабленную, с опухшим лицом и темными кругами под глазами — у Тани были слабые почки.

Потом он ее отмывал, лечил и выхаживал… И ни слова в упрек. Только любовь.

— За Таньку, Сережа, ты в рай попадешь, — обещала теща Антонина Ефимовна.

Таня медленно приходила в себя. Сережины заботы принимала с благодарностью и выражением вины на лице. Через некоторое время выражение вины сменялось выражением нежности — начинался период бурной любви к дочке. А еще через некоторое время взгляд ее скучнел… После она исчезала, и все начиналось сначала. Макаров обзванивал больницы и морги, бегал по отделениям милиции, в глубине души осознавая бесполезность своих хлопот. Исполнял повинность, гоня мысль о том, где на самом деле находится жена…

Хуже всего было ночью. Сережа лежал, тупо глядя в потолок на люстру, в которой тысячу раз были пересчитаны все стекляшки и подвески…

Через несколько дней раздавался звонок. Захлебывающейся пьяной скороговоркой Таня торопилась выговорить заранее приготовленный текст о том, какая она дрянь, что не ценит его любви. Что во имя этой любви Макаров должен простить ее, понять, проявить великодушие и не упрекать.

Он не упрекал.

Абсурдность ситуации усугублялась еще и тем, что сам Сережа Макаров состоял из одних достоинств. Он красавец — метр девяносто пять, умный, сильный и, как это часто бывает с силачами, добрый. В отряде специального назначения «Урал», где служит Сережа, его любят все без исключения, хоть и прозвали Кувалдой за редкое умение ударом ладони загонять в доску стомиллиметровый гвоздь. Этим аттракционом командир отряда Шакир всегда угощал гостей и проверяющих из министерства.

Женщины в присутствии Макарова резко теряют в сообразительности, взгляды их делаются молчаливыми и мечтательными, но Сережа не замечает ни взглядов, ни вздохов, потому что любит Таню. А Таня любит, по ее выражению, «пилиться не загружаясь», то есть спать не с красавцем мужем, а с человеком, который только тем и хорош, что не оставляет воспоминаний.

Подозрение, «а не идиот ли Сережа?», время от времени возникает у сослуживцев. В ответ добродушный Сережа лишь разводит руками:

— Женишься на достоинствах, а жить приходится с недостатками.

— Да разве это жизнь?! — возмущаются друзья. — Это же пытка!

И на это у Макарова есть ответ:

— Господь не посылает испытаний, которые нельзя было бы перенести. — Сережа одновременно верит и в Бога, и в справедливость.

Остается поражаться и недоумевать. Притом что даже самый проницательный взгляд, устремленный на Таню, госпожу и повелительницу Сережиного сердца, не увидит ничего, кроме невзрачной женщины, но Сережина любовь выделяет ее из тысячи красавиц. Он любит и свято верит, что счастье впереди. Картина будущего счастья в Сережином воображении выглядит так: вечер; за окном бесконечный питерский дождь, а в квартире тепло и уютно; негромко звучит музыка; Леночка готовит уроки; Таня, с вязаньем в руках, у горящего камина; в ногах любимая собака… Больше ничего.

Сережа убежден — так будет. Он уверен, потому что знает: если очень любить и прощать, то… в ответ обязательно получишь черную неблагодарность, которую тоже надо прощать и продолжать любить, хотя ни понимания, ни ответного чувства все равно не дождешься, а только продлишь страдания. Но если и это прощать и продолжать любить всем сердцем, бескорыстно и жертвенно, то тогда, и это Сережа точно знает, любовь победит и счастье вернется.

Но это впереди, а пока что Макаров в очередной раз едет на Охту.

Когда Сережа вошел в комнату, соперник Корнилов спал, а Таня, сидя за столом, уставленным немытой посудой и бутылками, раскладывала пасьянс. Увидев мужа, разрыдалась пьяными слезами, но ехать домой категорически отказалась.

— Ты большой, сильный, умный, зачем я тебе? — всхлипывала Таня.

— А Корнилов инвалид?

— Корнилова бизнес-партнер кинул. Знал бы ты, какие у него долги!.. Он ведь почему пьет? Ведь это все на нервной почве… а без меня он вообще пропадет!.. — И еще многое другое.

Сережа молча слушал ее, глядя на свою огромную ладонь, которой сослуживцы давно уже советовали «врезать Таньке между рог, когда в очередной раз будет куражиться»… Он протянул руку, приблизил ладонь к Таниному лицу, но, вместо того чтобы врезать, погладил жену по русым волосам…