Серебряные фонтаны. Книга 1 - Хьюздон Биверли. Страница 15

– Какую еще сказку ты хочешь почитать, Флора?

Я чуть не плакала, расставаясь с детьми, чтобы пойти на ужин. Я вышла туда в последнюю минуту – это не имело значения, потому что теперь я ужинала одна. Миссис Проктер вела себя, как обычно, послав только три блюда, причем овощи в супе из репы были порезаны слишком крупно, а рисовый пудинг перестоял в духовке. Я не захотела портить сегодняшний чудесный день жалобами миссис Джонстон на кухарку – особенно вечером, когда миссис Джонстон обычно бывала подвыпившей, – но решила, что как-нибудь должна сказать ей об этом. Я вновь вспомнила о Розе и, едва проглотив последний кусок, пошла к ней.

Даже с Розой на руках гостиная казалась мне слишком большой и пустынной, пока я пила кофе. Ничего, скоро я смогу сидеть в своей гостиной. Я уже могла начать выбирать для нее обстановку, потому что Лео сказал мне, где лежит каталог «Харродса». Я поставила свою чашку.

– Пойдем, моя Роза, найдем этот каталог.

Не знаю, хватило бы у меня смелости войти в библиотеку, если бы со мной не было Розы – это была комната Лео. Она была совсем не похожа на гостиную, здесь не было вычурных орнаментов и все было очень однотонным. Ковер был отделан цветами, но они поблекли от времени. Приглядевшись получше, я улыбнулась, потому что цветы были розами. Интересно, был ли ковер с розами в библиотеке зачарованного замка Зверя? Я не сомневалась, что был. Я выпрямилась и огляделась – я редко бывала здесь прежде, и никогда – одна. Хотя эта комната называлась библиотекой, а все ее стены были оборудованы полками, на которых стояли книги от пола до потолка, она выглядела не только местом для занятий, наверное, потому, что Лео проводил в ней так много времени. Теперь я заметила, что тяжелые занавески из шелковой парчи тоже были разрисованы розами, а на нескольких нежных акварелях над камином были изображены розы Лео. Здесь была его любимая розовая «Блэйри», изящная «Персефрона», которую он вывел сам, а ниже, в углу – моя любимая, белая «Эйми Виберт».

– Посмотри на папины розы, моя Роза, – но она не заинтересовалась ими, а только зевнула.

Я окинула взглядом книги Лео, большое удобное кресло у камина, с промятым сиденьем, на котором он так часто сидел вечерами, массивный деревянный письменный стол с обтянутой кожей поверхностью, где перед парой чернильниц лежал промокательный валик и ручка, ждущая руки хозяина. Все выглядело так, будто Лео вышел на минуту прогуляться с Неллой. Я почти чувствовала его шаги в холле, его руку на дверной ручке – так сильно было ощущение его присутствия в этой комнате.

Я вспомнила, что впервые оказалась здесь, когда была нищей, уволенной служанкой. Клара рассказала Лео о моем положении, и он послал за мной, чтобы помочь мне. Я стольким была ему обязана. Не только пищей, которую ела, одеждой, которую носила, стенами, которые укрывали меня – я была обязана ему большим, гораздо большим.

И еще один вечер я вспомнила – когда он напился пьяным и захотел поговорить со мной. «Я – грешница!» – плакала я, но он остановил мои слезы вопросом: «Разве ты грешница? Или ты просто любила слишком сильно? Если любить слишком сильно – грех, пусть грех торжествует, и те, кого не любили совсем, пусть греют руки в его тепле». А затем последовал тот простой, решительный приказ: «Не считай себя виновной».

Эти слова потрясли до основания все, чему учила меня бабушка. В тот вечер когти сознания моей вины ослабили свою хватку. Сказав эти слова, Лео дал мне отпущение греха. Да, я должна ему много, куда больше, чем смогу вернуть когда-либо.

Я ушла без каталога «Харродса», подумав, что возьму его позже. С Розой на руках я не смогла бы унести его. Кроме того, она намокла, ее нужно было перепеленать. Чтобы сделать это, я понесла ее в детскую, где могла взглянуть и на Флору. Элен была свободна, она привстала со стула, когда я вошла.

– Не беспокойтесь, Элен, – сказала я. – Розе нужно только сменить пеленки, я с этим справлюсь, – я увидела огорченное лицо Элен, она выглядела такой расстроенной. Конечно, это была ее работа. Элен стала няней, потому что хотела ухаживать за детьми, она очень хорошо умела ухаживать за детьми – она была доброй, но настойчивой, бдительной, вежливой, она знала, как заниматься с Розой. А я не позволяла ей даже сменить Розины пеленки. – Элен, мне ужасно жаль, но... – я не знала, что говорить дальше.

– Вы не доверяете мне своего ребенка? – взглянула мне в глаза Элен.

– Конечно, доверяю, Элен! – воскликнула я. – Вы же знаете, что доверяю. Но... – я взглянула на Розу, – ...ведь только чуть больше месяца прошло с тех пор, как я носила ее все время, носила под сердцем, и... – я взглянула на Элен, пытаясь объяснить. – Доктор перерезал пуповину, но я все еще вынашиваю Розу, она все еще часть меня. Вы понимаете?

Она долго смотрела на меня, и наконец улыбнулась.

– Да, кажется, понимаю.

Мои ноги подкосились от облегчения.

– Я помню свое первое место, – сказала Элен. – Леди ушла в театр, вскоре после того, как закончился ее месяц. Она вернулась позже, чем обещала, веселая и смеющаяся, а ее бедный малыш прокричал четыре часа, требуя грудь. Я подумала, что это ужасно, и спросила Нэнни Фаукс: «Как она могла это сделать?» И Нэнни Фаукс ответила: «Элен, леди не такие, как мы с тобой – чем скорее ты это поймешь, тем лучше».

– Но я не настоящая леди, – сказала я. – Вы это знаете.

Мы молча переглянулись с ней. Затем Элен встала.

– Значит, я должна вести себя по-другому, – сказала она, чуть улыбнувшись. – Тетя Грэйс предупреждала меня, что вы будете все время бегать по лестницам, но все равно будете оставлять Розу здесь большую часть дня, из-за его светлости. Она сказала, тетя Грэйс сказала, что он захочет вас для себя. – Я почувствовала, что краснею, но Элен, кажется, не заметила этого, потому что продолжала: – Но, конечно, пока он в Лондоне, вы скучаете по нему, поэтому совершенно естественно...

Я быстро прервала ее.

– Элен, его светлость сказал, что мне нужно взять книгу из библиотеки, но я не могу достать ее с полки с Розой на руках, поэтому оставлю Розу здесь. Вы присмотрите за ней, пока я...

– С удовольствием, – Элен протянула руки и взяла Розу, ласково приговаривая. – А кто у нас тут славная малышка? – Я оставила их, обожающих друг друга.

Я сразу же нашла каталог, в точности там, где сказал Лео. Усевшись с каталогом напротив кресла Лео, я стала перелистывать страницы, но не могла сосредоточиться на них – вместо этого я думала о словах Элен – «он захочет вас для себя», – но, конечно, миссис Чандлер ошиблась. Днем мы никогда не проводили время вместе, Лео интересовался только детьми, не мной. «Вы скучаете по нему», – я чувствовала себя виноватой, потому что не скучала, разве чуть-чуть, вечерами, после ужина. Я взглянула на большое кресло Лео – оно, казалось, упрекало меня. Я сказала вслух: «Тебе не надо было жениться на мне», – и почувствовала себя пристыженной, потому что он не намеревался жениться на мне против моей воли, бедный Лео. Он тоже считал себя виноватым – хотя, по справедливости, это на мне лежала ответственность за наше бракосочетание, это была моя оплошность.

Лео все объяснил мне в тот вечер, когда был пьян, а я осмелилась спросить его: «Почему ты женился на мне?» Он осушил бокал одним глотком, чтобы взбодрить себя перед ответом: «Почему я женился на тебе? Да потому, что ты попросила меня об этом».

Я и не думала просить его о браке, я просто была в полном расстройстве, в полном отчаянии оттого, что мое дитя ждет моя судьба, поэтому и спросила его дедушку: «Неужели вы не можете дать ребенку имя?» И он дал ему имя. Я вспомнила, что говорил мне Лео в тот вечер: «Я подумал – почему бы и нет? Мое имя ничего не значит для меня, но так много значит для нее – так пусть она получит его». Это была просто доброта, и все. А позже, когда он все понял, то предложил мне освободиться, аннулировав брачное соглашение, потому что его нельзя было считать добровольным.

Но от того вечера осталось и другое воспоминание, прорвавшееся наружу: «Не оставляй меня, Эми, пожалуйста, не оставляй меня». Но Лео был пьян, очень пьян, он даже предупредил меня, что трезвый думает и поступает совсем иначе. Так и было. Он хотел тогда, чтобы я ушла, но я не ушла. Я была не Красавицей, у которой была своя семья – мне некуда было уходить. Кроме того, оставалась Флора. Я не могла забрать ее у него, потому что он любил ее, он всегда хотел иметь собственную дочь. И вдруг я поняла – вот почему Лео хотел, чтобы я осталась. Он хотел, чтобы я была ему дочерью. Сказал же он мне в тот вечер, чуть раньше, когда я спрашивала, почему он женился на мне – «Ты сама была еще ребенком». Я для него была только ребенком, потому что он был гораздо старше меня.