Сделай, что должен (СИ) - Донецкий Виктор. Страница 60

По книгам, кровь через сонную артерию вытекает за десятки секунд, потом организм живёт минут пять, а далее наступает смерть. Бывают чудеса, но не в этом случае и не с таким расколотым черепом и выбитым наружу мозгом. Но женщина не одна и надо попытаться спасти ребёнка. Ничего сложного, простое кесарево сечение, тем более врач рядом. Только надо вытащить женщину на улицу. Про гигиену и стерильность разговора нет, но есть шанс спасти ребёнка и среди травы рожать ничем не хуже чем в поле при жатве! Сомнительный штамп!

Мысли стучали в висках, руки скользили по мокрой от крови одежде женщины, кровь с сидения струёй хлюпнула вниз. Тело спиной по сидению проскользило к двери водителя, вывалилось на улицу и наконец, улеглось на траву за багажником эмки. Иван закрутил головой. Где эта проклятая девка? Что она дурра сидит в машине, вцепилась в баранку, как чёрт её знает кто! Это врач называется? Дурра набитая! Тут последние секунды, а она??? Чему её учили? У – у–у!!!

– Держись, мы сейчас!

Это Иван говорил ребёнку в утробе. Тому, похоже, было нелегко, и он уже стучал в живот матери, что хорошо было видно на поверхности живота, он ходил ходуном. Живой! Живой! Сейчас, держись кроха!

– Что сидишь? Чего ждёшь? Живо сюда! Бегом! Бегом!!!

Дверь пикапа открылась и из неё показалась бледная медичка и зашлась экстракцией содержимого желудка. Иван понял, что надо начинать самому, иначе будет поздно. Вот же гадость!

– Бегом к женщине, военфельдшер! Кесарево делать будем, там живой ребёнок. Вытри рот и бегом к женщине! Потом проблюёшься, после операции…

Иван подлетел к пикапу, рванул дверь. Фляга с водой, фляга со спиртом, полотенце, мыло и опасная бритва и бегом к ребёнку!

– Деванька! Соберись! Руки давай, мыло бери. Вот, так. Вот, так! Вытираем ручки. Значит, так. Кесарево. Головка внизу, ножки по животу стучат. Давай по периметру лезвием срезай. Лезвие в сторону и ребёночка вынимаешь и тело от пузыря освобождаешь, а потом по попе легонько, чтобы крикнул.

– Я не…

– Какое не? Военфельдшер! Там ребёнок за жизнь борется, а здоровая дурра пять лет чужое место занимала. Режь, сука! Я тебя подстрахую.

– У – у–у, мамочка – а–а…

Картина вскрытого живота убила всю эстетику окружающего мира. Там в сплетении кишок и требухи бился тёмно – красный комочек жизни. Рядом с Иваном выла военфельдшер, вытаращив глаза на содержимое живота роженицы и впав в полную прострацию.

– Твою мать! Что же вы дурры всё это время делали?

Причитать и укорять было некогда. Иван подхватил ребёнка, освободил ему лицо от всего лишнего и шлёпнул по тому, что вроде было попой. Сморщенное до невозможного лицо скривилось и выдало:

– К – в–уа – у. А – а–а… А – а–а…

Слёзы брызнули из глаз у Ивана, и весь мир пошел разводами от радужных переливов.

– Ёлки – моталки! Мы это сделали! Мы, это сделали. У – у–у… гады!

Иван зло посмотрел на военфельдшера.

– Что застыла? Вон спирт. Протри роженице грудь и ниже, потом смой водой. Бритву в сторону и срез уложи на живот. Платье опусти и грудь мытую обнажи.

– А…

– Делай что говорю! Просто делай быстро и молчи, потом разговоры. Видишь? Девочке нужна мама!

Иван уложил малышку на грудь матери и всунул ей в рот сосок. Тело роженицы дёрнулось и опало, шея расслабилась. Пронзительно синий одинокий глаз склонился набок и смотрел на сосущего грудь ребёнка. Всё. Надо заняться отцом и спешить в госпиталь.

– Суки, гады, всех… всех ненавижу – у–у … Пуповину позже отрежешь, пусть кровь из плаценты в ребёнка сольётся. Мать вашу!

Иван полез в пассажирский салон машины. Вытащил чемоданы и вещмешок. Там что – то должно быть на малышку. Открыл сразу, что надо. Хорошие фланелевые пелёнки, распашонка, чепчик. Пока хватит. Тряпицы фланелевые, как полотенца нарезанные. Пожалуй, пару штук. Всё прочее в пикап. Так, что там есть прочего в эмке?

С майором Иван много не заворачивался. Отрезал окровавленный рукав повыше, облил рану спиртом, перевязал бинтом, правда, вначале облил лицо водой, приводя в себя. Это чтобы не в забытьи шоком болевым скрутило. Оно и так кость битая видна в ране, поэтому тампон из марли на рану, две ветки с дерева для фиксации остатков кости и мышц руки в одном положении и легкая пробинтовка по всей руке. Пусть на операции ковыряются сами. Главное довезти. Папу на спальник, маму в брезент, обоих в кузов. Дочку в обновки и на руки военфельдшеру в кабину.

Заснула девчонка. Иван вторую грудь нажал, молозиво потекло. Насосалась малышка родного мамкиного молока. Немного оставалось до родов, воды отошли уже, но так вот и рас так! Фриц проклятый! Гад! Кормилицу бы надо, а там и козьим молоком можно, хотя лучше от кобылиц, там витамина эФ много, для иммунитета полезно. Только сейчас об этом и не подозревают. Слёзы так и текут у Ивана, да шмыгает он носом. Зубами скрипит. Впрочем, всё в сторону! Надо спешить в госпиталь. Хватит приключений для маленькой. Хотя, честно говоря, это только начало. Впереди у малышки вся жизнь!

На выезде с пригородной улицы, Иван умылся под колонкой. Не дело командиру Красной армии предстать перед бойцами и другими людьми в соплях и потёках слёз. Так не годится! Кроме всего прочего, вода освежила и охладила эмоции. Понятно, что Ивана комиссуют и иначе, чем прежде он будет против врага сражаться, если в боевом смысле. Поле боя у него будет иное. Но как не крути, а и оно фронт борьбы с врагом. Всё для фронта, всё для победы!

Что касается обучению военфельдшеров, то, это глупость. Совсем иному им надо учиться, совсем иному! Вроде хирурги в морге, на трупах операции делают вначале, а потом по живому режут. Хм! Вот же, незадача! В бою сначала режут, а потом лечат тоже, как и хирурги. Только одни режут ради жизни, а вторые ради смерти. Правда, бой идёт кровавый и смерть бойцы сеют ради жизни на земле. Вот оно как! Иван вздохнул и подогнал машину к крыльцу приёмного покоя. Приехали!

– Ваня. Ты не серчай на меня сильно. А?

– Всё, товарищ военфельдшер, кончился Ваня. Кончились наши милые сердцу отношения. Девчонкой и отцом её займись. Проследи, чтобы руку отцу не отхватили сгоряча, пусть немного подождут, а девоньку надо помыть и пуповину как следует пусть перевяжут, да кормилицу найти надо. Вот этим и занимайтесь. Машины не про вас, вам люди доверены, а это сложнее машин и прочих механизмов. Нет запчастей на человека, пока.

– Это ты зря, Ваня, так. Не правильно это.

– Может и так. Может война и списала бы эту кроху, мало ли таких сейчас. Только, значит, мы там были и мы могли. Вот мы и сделали. А могли и не сделать. Война, мол, всё спишет. Ага! Спишет. Только забыть иногда трудно такие события. Потом совесть может поедом заесть, и не спишет война. Это к тому, что за этот раз мы не виноваты. Надо идти и делать. Делать, что должн сделать, то и делай.

– Пошла, Ваня, пошла.

Жизнь переживать и размышлять долго не позволила. Следующий день начался с эвакуации госпиталя. Киевский укреплённый район сдерживал противника, но при желании дальнобойные орудия могли спокойно выстрелить по городу. Пока Киев, это тыл, но уже не глубокий Шесть часов подвоза раненых к эшелону с ранеными, сто пятьдесят сидячих раненых и сто восемь раненых на носилках, всех надо разместить в вагоны в эшелоне. Вагоны не только с ранеными, а с персоналом и членами их семей, потом вагоны с оборудованием и медикаментами, а к ним платформы с машинами и ГСМ в их кузовах. Получилось так, что места для пикапа и не осталось, поэтому выдали Ивану три бочки бензина на полторы тысячи километров пути и направление определили на Харьков, а там путь уточнить придётся.

Вот так Иван, Микола и Тимоха опять втроём поехали по почти фронтовым дорогам. Выписали им предписание, харчей на неделю пути и даже капитан госбезопасности Соломин выдал оружие и боекомплект к нему. Не от доброты душевной такая щедрость у особиста госпиталя, просто немцы стали шастать по дорогам. Понятно, что это не правда, но на всякий случай оружие дали, чтобы было чем заняться на привале. Оружие ведь чистить надо.!