Выбрать волю (СИ) - Берестова Мария. Страница 13

Третий этап «жасминовой беседки» заключался в том, что женихам отсылались ответные дары невесты. Самый завидный дар достался, конечно, сотрясающему палубу. Большое деревянное панно, на котором Эсна лично вырезала битву при Грастыке — сражение, в котором её будущий муж особо отличился. Сама Эсна была работой крайне недовольна; у неё не хватило времени, поэтому панно, при всей грандиозности задумки, не радовало деталями, а то, что всё же было изображено, вышло отчасти неряшливым. Но, так или иначе, вопрос качества изображения здесь не играл существенной роли; важно было, что невеста сделала подарок своими руками, да ещё и обозначила внимание к героической биографии жениха.

Что касается скалистого генерала и владыки, им достались вполне безликие и скромные подарки — марципановые сладости.

И вот, пришёл черёд самого торжественного мероприятия — собственно выбора.

По традиции все жаждущие получить руку и сердце прекрасной девы собирались в доме её отца. Сюда же съезжались и родственники невесты, чтобы подчеркнуть знатность и величие рода. Признаться, стольких Кьеринов за раз Эсна не видала со дня похорон её первого супруга. Полюбоваться на попавшего в дурацкое положение владыку хотелось всем.

Тот, в самом деле, гневался так, что на него и смотреть было боязно. Как и положено жениху, разодет он был в лучший наряд, к тому же, украшенный повелительскими регалиями. Выглядело внушительно, а уж каменное лицо с выступающими желваками и мрачно горящий взгляд дополняли образ прекрасно. В самом деле, даже зубоскалящие Кьерины, разок искоса взглянув на униженного врага, избегали возвращаться к нему взглядом и предпочитали смотреть на что угодно другое.

Например, на двух других женихов. Парадная форма высшего морского чина против парадной формы армейского генерала — замечательный дуэт и прекрасная иллюстрация к давнишнему спору, чей мундир наряднее и представительнее.

Обряд выбора проходить должен был так. Появляющаяся под нежную музыку невеста несла в своих руках ветку жасмина и отдавала её тому из женихов, коего выбирала в мужья. Поскольку жасмин уже успел отцвести, Кьеринам пришлось выкручиваться. Из старинных запасников была извлечена прекрасная ювелирная поделка как раз на такой случай. Металл и драгоценные камни изображали собой ту самую жасминовую ветку, и весьма тонкая работа делала сходство максимальным. Издалека ветку даже можно было вполне принять за живую, но вот Эсна была совсем другого мнения: драгоценная безделушка оказалась довольно тяжёлой, да ещё и колола руки своими металлическими деталями. В общем, нести её было сомнительным удовольствием, и это ещё больше портило и без того отвратительное настроение.

Эсна, совершенно точно, не горела желанием выходить замуж. С самого утра, наполненного лихорадочными приготовлениями, ради которых её подняли с рассветом, в ней закипали обида и недовольство. Львиная доля её негодования была направлена на владыку, который так неудачно надумал свататься и тем запустил лавину этих событий. С куда большим удовольствием Эсна осталась бы в отчем доме! Ну, или, возможно, однажды выбрала бы супруга по зову сердца. Но нет. Нужно было этим мужчинам, как всегда, начать мериться амбициями!

Эта мысль закономерно приводила к негодованию на положение женщины в целом. Почему, почему из-за своей принадлежности к слабому полу она должна считаться неполноценной и существовать исключительно как приложение к мужчине? Дочь, супруга или мать, и никак иначе!

Иррациональная обида на фарс с «жасминовой беседкой» тоже жгла сердце. Подумать только, такая красивая традиция, и даже вроде как предоставленное право выбирать! Но ведь мало того, что и выбирать не из кого, так и того нельзя — нужно идти, за кого сказали.

Нет, недовольство, решительно, копилось в Эсне с самого утра.

А уж когда она под музыку зашла в зал и сквозь ресницы обозрела творящееся там безобразие!

Толпа родственников, которая приехала, чтобы полюбоваться на затруднительное положение Грэхарда, так старательно не смотрела на самого Грэхарда, что Эсна невольно именно на него и взглянула. Ей подумалось в этот момент, что отец поступает весьма недальновидно. Владыка, определённо, выглядел как человек, который затаил, не простит и припомнит. Эсне подумалось, что было разумнее пожертвовать ею, чем ставить под удар весь род — а то, что нынешний владыка может и целый род вырезать, недавняя история красочно подтверждала.

Но в общем и целом, несмотря на все означенные поводы для недовольства, Эсна всё ещё оставалась послушной дочерью, которая была полна решимостью в совершенстве исполнить волю отца, даже если ей самой его интрига кажется весьма рискованной. Так что ей нужно отыграть свою роль до конца: донести этот металло-каменный кошмар до сотрясающего палубу и торжественно вручить ему.

Медленно и торжественно она двинулась вперёд. Женихи выстроились по знатности и родовитости, так что неизбежно нужно было сперва миновать владыку — чего Эсна точно предпочла бы избежать, поскольку от его недовольной фигуры словно исходил ледяной жар гнева. То ли из-за этого противоречия — необходимости соблюдать правильную траектории при горячем желании обойти опасный объект по дуге — то ли из-за того, что в зале некстати началась какай-то глухая возня в одном из углов (судя по мелькнувшим бликам солнца, кто-то пытался залезть в окно), Эсна сбилась с размеренного шага и запнулась о подол собственного платья. Весьма тяжёлый, плотно расшитый золотом и камнями подол.

Ей, впрочем, удалось не грохнуться носом вперёд, что весьма удачно — то-то нелепая ситуация бы вышла! — но для того, чтобы всё же сохранить равновесие, она взмахнула руками и, что вполне естественно, тяжёлая неудобная безделушка упала на пол. Своим падением она произвела весьма заметный шум. Все Кьерины, как по команде, ахнули, а музыка заглохла.

Ситуация всё-таки получилась более чем нелепой. Помочь невесте никто не решался — а ну как сглазишь? это же всё-таки древний ритуал! — а сама она замялась, пытаясь сообразить, как бы исхитриться поднять коварный артефакт, не засветив при том сверх меры своё и без того чрезмерное декольте (платье шили в спешке и так и не успели до конца подогнать), да с учётом расшитой негнущейся юбки.

Пауза неприятно затягивалась. Эсна лихорадочно обдумывала вариант прикрыть декольте одной рукой и попытаться, слегка наклонясь набок (присесть в этом образчики расшитой золотом роскоши было проблематично), ухватить другой рукой ветку.

Эти мысли неожиданно оборвал владыка. Со вздохом, в котором ощутимо читалось «я уже и так по уши в выгребной яме, и ниже падать всё равно некуда» и который был слышен только Эсне, он наклонился, поднял ветку и подал ей.

И вот тут бы стоило эту ветку принять и пойти себе дальше своей дорогой, но Эсна совершила фатальную ошибку.

Говорят, когда обучают воинов, их предупреждают, что нельзя смотреть в глаза врагу, которого собираешься убить.

Но почему-то никто не объясняет девушкам, что не стоит смотреть в глаза влюблённому мужчине, если собираешься ему отказать.

Эсна вот посмотрела — и пропала.

Хотя всем своим видом владыка демонстрировал ледяной гнев, хотя и поза его, и выражение лица были таковы, что на него было страшно взглянуть, — в глазах его романтичный женский взгляд прочитал обречённое отчаяние.

Эсна вздрогнула; рука её, уже потянувшаяся было за веткой, задрожала.

Она знала, что должна забрать свою ветку и идти дальше; но почему-то сердце её мучительно сжималось, почему-то то отчаяние, которое она угадала в чужом взгляде, завладело всем её существом, и почему-то в этот момент Грэхард показался ей самым близким и родным человеком на свете — тем, кого знаешь вполне, как самого себя, и чьи чувства для тебя — всё равно что твои собственные чувства.

Все мысли о коварных политических играх выскочили из её головы, и она совершенно забыла, что постановила считать владыку притворяющимся и желающим запудрить ей голову.

Напротив, она всецело поверила этому взгляду и увиденному в нём отчаянию — возможно, более додуманному её собственным воображением, — и вся содрогнулась от жалости и потребности это отчаяние утишить.