Кто поедет в Трускавец - Ибрагимбеков Максуд Мамедович. Страница 12

А она ведь это заслужила. Заслужила в полной мере, как никто другой, потому что это были прекрасные семь дней, пролетевшие на едином дыхании, без малейшего промаха с обеих сторон, без мелочных обид и следующей за ними досады, без наивных претензий и вынужденных обещаний. Дни острого и все же изысканного наслаждения общения с нею, дни страсти, охватывающей неслыханной жгучей жаждой все существо и щедро утоляемой в мучительном восторге и радости, живительной прохладной струёй переливающейся в свете, ослепляющем зрение и пьянящем разум, и не несущей в себе ни единой капли безразличия и пресыщения. И минуты кружащей голову благодарной истомы и тихой задумчивой нежности. Минуты ясные и совершенные, закрепляющие в сознании ощущение уверенности и силы и не оставляющие после себя ни малейшего, даже еле заметного налета унизительных сомнении в себе и стыда.

Это была чудесная партия двух достойных противников, и завершить ее следовало в том же стиле и на том же высоком уровне искусства, единственно и подобающем гроссмейстерам, рыцарям благородной красивой игры.

Эти дни, которым я уже присвоил мысленно почетное звание Недели Прекрасной Любви, настолько украсили Отдых и внесли в него, что особенно ценно, столь редкостные, никогда не подвергающиеся инфляции понятия, как Событие и Приключение, что я позволил себе зачислить его в заветный, тщательно оберегаемый и столь же тщательно и жестко отбираемый ряд Приятных Воспоминаний.

Два дня, остающиеся до выхода на работу и до ее отъезда в Трускавец, два дня, остающиеся до естественного финиша, в память Недели освободим, насколько удастся, от неловкости и напряжения последних минут на перроне, когда даны уже и первый, и второй, и третий звонки, и на светофоре давно уже горит зеленый свет, а поезд все не трогается, поджидая застрявший в уличной пробке почтовый контейнер или генерала, задержанного на приеме речью высокого иностранного гостя, и когда провожающие, столпившиеся перед окнами вагонов, все повторяют и повторяют выглядящие со стороны с каждым новым мгновением все пошлее, несуразнее воздушные поцелуи и прощальные махания затекшими кистями, с тоской понимая всю нелепость и безвыходность ситуации.

А все-таки быстро пролетело время, отмеренное Бюллетенем, можно было бы, конечно, выхлопотать еще одну недельку, и я уверен, мало бы кто на моем месте удержался бы от соблазна и не попытался бы прикупить к верным семнадцати на руках – еще короля. А ведь риск хорош только тогда, когда он оправдывается. А пожадничай я – пожалуйте на ВКК! После десяти дней бюллетень продлевает только врачебная контрольная комиссия. С ней тоже можно, наверное, добиться приличных результатов, но стоит ли рисковать? Да и не в риске одном дело, очень уж эти сеансы утомлять стали за последнее время. Особенно трудно дался последний, третий, визит к моему дорогому Айболиту, к которому я уже начал испытывать что-то похожее на благодарность за его озабоченность в связи с моим пошатнувшимся здоровьем. Даже жалко его стало, когда он, – после того как я ему описал последнюю стадию болезни колена, рассказал об острых, стреляющих болях в левом бедре и нижней части живота и даже продемонстрировал, как проходит тут же начавшийся приступ, – осторожно касаясь, прощупал колено и сказал, что очень рекомендует мне лечь на неделю-другую в больницу. Я произнес фразу, вызывающую у любого врача реакцию профессиональной обиды, – сказал, что ни в коем случае не смогу этого сделать по причине неотложных важных дел по службе.

– Служба службой, – хмуро сказал он, – а здоровье здоровьем. Нельзя откладывать это дело. Болезнь прогрессирует, запустишь, потом смотришь, а она уже давно в хроническую переросла. Воля ваша, но я бы на вашем месте полежал бы в стационаре некоторое время. До полного излечения. Ноги вам еще долго ведь будут нужны.

Я обещал ему, что при малейшем ухудшении немедленно последую его совету и лягу в больницу, но это его не успокоило, он еще раз неодобрительно покачал головой, осмотрел мое колено и отпустил только после того, как выписал добрый десяток рецептов и направлений на всевозможные процедуры и взял с меня слово, что я буду, насколько это возможно, беречь колено от резких движений и, упаси бог, от толчков и ударов.

Милый и добрый доктор из районной поликлиники! Чуткий и добросовестный, в быту и на службе придерживающийся наигуманнейшего принципа: «Человек человеку – дельфин!» За доброту и за искреннее желание помочь – спасибо! И в знак благодарности я сделаю все от меня зависящее, чтобы никогда!, никогда в жизни не узнал ты правды об этих трех моих визитах к тебе. И будет это справедливым и даже щедрым гонораром за нее – и за твой диагноз, и за курс лечения, и за все прощальные советы.

Опять телефон зазвонил. С работы, наверное, а может, быть, она. Нет, вряд ли она… Посмотрим.

– Я слушаю… – вот уж чего я не ожидал совершенно услышать – так это голос отца. Совершенно неожиданный звонок, так сказать, не предусмотренный расписанием и протоколом.

– …на работе сказали, что ты болен, Что-нибудь серьезное? Папочку волнует здоровье единственного сына? Папочка тратит свое драгоценное время на расспросы о его болезни? Это всегда трогательно и производит на окружающих в высшей степени приятное впечатление. «Он по своей натуре очень сдержан и суров, но он всегда любил сына», – шептали друг другу в дальнем углу комнаты дамы, глядя на сидящего у кровати человека, на его мужественные черты, по которым скатилась слеза, на его скорбные глаза, устремленные на бледное и уже почти совсем безжизненное чело единственного отпрыска.

– Да нет. Пустяки. Все прошло.

– А сейчас как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

Что-то у папочки голос звучит не как обычно. Какие-то нотки незнакомые в его уверенном баритоне проскакивают. Или мне кажется?

– А что ты вечером собираешься делать?

Вот так номер! Папочка интересуется, как его сын проводит Досуг. «Все бросились к телетайпам и телефонам! Команда Южной Кореи забивает шестой гол в ворота британской сборной королева покидает ложу!»

– У меня встреча.

– Ты не можешь отложить ее? Или хотя бы перенести часа на три?

Так не пойдет! Желаем посмотреть! В непрозрачной таре прием от граждан домашних животных прекращен.

– Постараюсь, но ручаться не могу… Это не только от меня зависит.

Следующий ход ваш, папочка. Жду.

– Сегодня открытие нового здания морского порта. Мне было бы приятно твое присутствие.

– Поздравляю тебя. Я читал об этом. Но не знал, что назначено на сегодня. Я, конечно, постараюсь прийти.

– Приходи, В шесть часов.

– Тогда мне и откладывать ничего не придется. Я успею, ведь это займет не много времени?

– Будет еще обед. Официальный. До встречи.

– Всего доброго.

Придется пойти. Ничего не поделаешь. Комкается последний вечер Недели Прекрасной Любви, вот ведь что обидно. Ну да ладно. Еще не все потеряно. Он же сказал, в конце концов, что будет обед, а не ужин. Может быть, успеем.

Позвоним к ней и скажем. Извинимся и объясним. Выразим сожаление, переходящее в отчаяние. Гудки. Внимание! Старт! Обменялись приветствиями. Пора. Сперва выдадим без всяких эмоций краткий текст с сутью предстоящих событий…

Невероятно! Ни упреков, ни подозрений! Ни слова недоверия, ни интонации обиды! Достоинство и приветливость! Понимание и поддержка!

– Я буду ждать! – Отбой. .

Примите уверения в моем искреннем восхищении! За краткость и музыку танки и за лаконизм бессмертного афоризма!.. Она будет ждать, и мы ее ожиданий не обманем!

А теперь отгладим борта пиджака. Нет, конечно же не этого длиннополого и двубортного, с разрезом до шестого с половиной позвонка, с широкими полосами цвета спящей на теплой отмели анаконды, час назад проглотившей молодую мартышку! Или вы забыли, что вас пригласили на официальный обед в честь нового произведения вашего отца, а не на концерт приезжей бит-группы с последующим ужином с девочками из иняза? Повесьте его на место.

Вы погладите и наденете другой костюм. Вот этот, кстати, являющийся представителем от тридцати трех процентов состава вашего гардероба верхней одежды, исключая, естественно, пальто и плащ, костюм модного, но скромного покроя, не раздражающего ничей взыскательный взгляд, универсального цвета маренго, приблизительно выполняющего в обществе функцию фирменной обертки парфюмерного магазина, одинаково безразлично несущей в себе хрустальные флаконы с изысканными духами и тюбиками с мазью от потливости ног или баллоны с пульверизаторами душистого лака для волос и дезодор от дурного запаха изо рта – словом, все, что в нее завернут.