Посвисти для нас - Эндо Сюсаку. Страница 31

— В хирургический корпус. Мои подопечные там лежат.

— А можно посмотреть?

Отец сконфузился от собственной неожиданной просьбы. Эйити едва заметно улыбнулся.

— Конечно. Только в палаты не заглядывай.

Одзу не знал, чем каждый день занимается в больнице сын. Прежде всего потому, что, придя домой с работы, Эйити никогда не говорил об этом. Но в тот день, раз уж Одзу оказался в больнице, ему захотелось посмотреть, где лежат пациенты его сына.

Они миновали длинный коридор, вызвали лифт. По дороге Эйити давал пояснения:

— Здесь кабинет радиологии. В этом кабинете занимаются исследованием мочи, крови и секреторных жидкостей всех пациентов больницы.

Одзу слушал и кивал: «Понимаю, понимаю».

На улице ярко светило солнце, однако в коридоре хирургического отделения, по обе стороны которого тянулись двери больничных палат, было сумрачно.

— И ты все время здесь находишься?

— Нет. По большей части в клиническом отделении.

— Как здесь тихо.

— Хм-м. Тут всегда так.

Эйити опустил руку в карман халата и добавил устало:

— Ну, мне надо обойти пациентов.

И скрылся в одной из палат, оставив отца одного.

Одзу постоял немного у двери, ведущей в коридор. Уборщица тряпкой мыла пол.

Двери лифта напротив раздвинулись, и он увидел сидевшую на каталке женщину в больничном халате, которую сопровождала медсестра. Одзу скользнул взглядом по повернутому в профиль лицу женщины, и ему показалось, что он ее где-то видел.

Чем-то она напоминала Айко Адзуму.

Но та Айко, которую он видел в последний раз лет тридцать назад, была моложе. И она не могла оказаться в этой больнице.

Пациентка и сестра скрылись в палате по правую сторону от коридора. Одзу опустил глаза и стал спускаться по лестнице, которая была тут же рядом.

Расставшись с отцом в коридоре, Эйити осмотрел двух своих пациентов и заглянул в палату, где лежала Айко Нагаяма.

— Мы на обследование ездили, — сказала сестра, выталкивая каталку в коридор. — Она два раза жаловалась на самочувствие.

— На обследование? Какое же?

— Обследование ткани печени.

— Я ничего об этом не слышал…

— Это Курихара-сэнсэй вчера распорядился.

Эйити ничего не сказал и подошел к пациентке. После процедуры она плохо выглядела, лицо и губы заливала мертвенная бледность.

— Тяжело было? — негромко спросил он.

— Да, — вяло отвечала Айко. Видно было, что она еще не оправилась после того, что с ней делали.

— Как я вам говорил, после таких процедур может подниматься температура, но беспокоиться незачем.

— А какие результаты?

— Я еще не говорил с доктором Курихарой… Полагаю, он хотел проверить состояние печени. Если надо будет делать операцию, мы должны быть уверены, что это не скажется на печени.

— Значит… — нерешительно начала Айко, — все-таки операция?

— Это лучший выход. Вырежем все плохое.

Эйити скрывал ложь за улыбкой. Скорее всего, дело кончится имитацией операции — ее разрежут и тут же зашьют. Накануне на консилиуме все пришли к общему мнению, что раковые клетки уже распространились по всему организму.

Пациентам говорили, что у них оперируют язву желудка. Если в ходе операции подтверждалось, что с метастазами бороться бесполезно, часть их вырезали, и пациента зашивали. После этого оставались только лекарства и радиотерапия, а потом обезболивающие инъекции и капельницы. И в итоге рецидив и смерть.

— А когда меня выпишут после операции?

— Сейчас прикинем. — Эйити слегка наклонил голову набок. — Думаю, через два месяца. А если все пойдет хорошо — через полтора.

— Так долго?.. — удивилась Айко.

— Послеоперационный период самый важный.

— У меня кое-какие дела остались… если я здесь долго пробуду…

Эйити сделал вид, что не услышал ее слов. Говоря о полутора-двух месяцах, он не лгал, но не пройдет и полугода, как эта женщина снова окажется здесь на больничной койке.

— У вас сегодня были процедуры, так что осмотр давайте отложим. Позже я принесу жаропонижающее. Можете принять, если поднимется температура.

Уже по анализу крови было ясно, что печень пациентки поражена. Зачем тогда Курихара распорядился взять пункцию печени?

С сестринского поста Эйити позвонил в клиническое отделение.

— A-а? Да, я назначил исследование. Но тебе не сказал…

— Почему?

— Хм-м, — ответил Курихара. — Думаю, Утида-сан поговорит с тобой на эту тему.

Война

1942 год был полон волнений. В начале года Япония, оккупировавшая Манилу, направила войска в Бирму и захватила Сингапур. За короткое время в руках японцев оказались Батавия и Рангун.

Улицы бурлили от новостей о военных успехах, следовавших одна за другой, по вечерам то тут, то там появлялись процессии, участники которых несли зажженные бумажные фонарики в честь этих побед. В Европе Германия — союзница Японии — увязла в войне с Советским Союзом, однако у японского народа не было сомнений в победе.

Между тем жизнь на глазах становилась все труднее. Многие вещи исчезли с полок магазинов, словно по мановению волшебной палочки, хотя два-три года назад все можно было достать без большого труда. На станциях Санномия и Умэда стояли большие щиты, на которых красовался странный лозунг: «Мы ни в чем не нуждаемся, пока не добьемся победы!»

В соответствии с веянием времени в колледже Р. увеличили часы на военную подготовку и трудовую повинность. Учебная часть уведомила, что студенты обязаны посещать занятия по военной подготовке два раза в неделю. Те, у кого будут пропуски, на следующий курс переводиться не будут.

Преподаватели в колледже разделились на две группы: одни смотрели на происходящее с отвращением, другие активно поддерживали. Это порождало в душе Одзу и других студентов неуверенность и беспокойство. Они хотели, чтобы война скорее кончилась, и в то же время их одолевало чувство благоговения перед японской армией, демонстрирующей свою мощь Америке. Отсрочка на призыв для студентов еще действовала, поэтому они могли чувствовать себя спокойно, однако их могли лишить этой льготы, как только обстановка изменится. Студентов одолевали неясные опасения за будущее.

Однажды дождливым июньским днем Одзу вернулся домой из колледжа. В прихожей его встретила мать.

— Позвони немедленно Хирамэ! — воскликнула она.

— Что случилось?

— Его забирают.

— Кого? Хирамэ?

— Ну да. Он недавно звонил из Ако.

Одзу сбросил обувь и кинулся в гостиную к телефону. Он попросил телефонистку соединить его с Ако и, слушая гудки в трубке, все никак не мог успокоиться, будто это за ним явилось нечто, что рано или поздно должно было прийти.

Наконец соединение включилось, и послышался голос Хирамэ:

— Алло!

— Эй! Ты попал!.. — Одзу не знал, что еще сказать.

— Угу. Сегодня вечером я возвращаюсь в Кобэ. Нужно повидаться с матерью и сестрой.

Голос Хирамэ звучал на удивление спокойно. Сонный голос, как прежде. Одзу представил картину: Хирамэ держит в руке телефонную трубку, глазки на его рыбьем лице часто моргают.

— Куда тебя призывают?

— В Какогаву^[35].

— Во сколько ты сегодня приезжаешь? Я тебя встречу на станции.

Помолчав немного, Хирамэ ответил:

— Не надо. Я не знаю, на каком поезде поеду. Завтра тебе позвоню.

Одзу не знал, что сказать. Новобранцев было принято поздравлять, но он никак не мог выдавить из себя слова, которые не хотелось говорить.

«Ведь у него нет отсрочки от призыва», — подумал Одзу, чувствуя себя виноватым.

— Хорошо. Позвони обязательно.

Он положил трубку. Мысли одолевали его: «Выдержит ли он суровую солдатскую жизнь? Все-таки он такой хилый. Ничего, характер у него что надо. Все будет хорошо».

На следующий день, вечером, Одзу позвали на проводы Хирамэ.

Еду и выпивку доставили из ресторанчика рядом с домом Хирамэ, собралось всего человек десять. Среди гостей были председатель районного собрания жителей, представитель общества отставных военных. К ним присоединились президент и несколько сотрудников фирмы, в которой работал Хирамэ. Его мать и сестра в почтительных позах расположились в углу. Одзу присел с ними рядом.