Колхозное строительство 8 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 16

— Конечно, если нужно.

— В газету можно, но вручать «Волги» не нужно. Преступники отомстят. Лучше тайно тысяч пять.

— Ну да, согласен. И телефон доверия, из легко запоминающихся цифр, чтобы указан был. И вообще: напечатайте плакаты с этим телефоном, и пусть граждане по любой несправедливости звонят. Стоп! Тогда лучше два телефона: один — о преступлениях и преступниках, второй — о несправедливости.

— Конечно. Так будет лучше. Ох и заварится каша! Пять тысяч — большие деньги, а из чьего бюджета?

— Да я свои личные дам.

— Разоритесь. Преступлений в городе — тысячи.

— Блин. И чего делать? — на самом деле, как всегда, размахнулся сплеча.

— Ну, за наркотики-то можно и вправду пять тысяч. За большие ограбления и убийства — две, скажем, а за мелочь — и денег меньше. Нужно таксу разработать.

— Молодец вы, товарищ полковник. Так и сделайте. Давайте дня через три в это же время встретимся. У Филипповны запишитесь. Но если будет что срочное, то в любое время дня и ночи.

— Непременно, Пётр Миронович. До свидания.

— Одну минуту. Танирберген Жалмагамбетович, мне тут вашу книгу принесли. Я, как только выдастся минутка, обязательно почитаю. На словах пока объясните: почему Троцкий? Та ещё фигура.

Полковник, уже почти дошедший до двери, остановился, повернулся, качнулся с пятки на носок и обратно.

— Вот именно потому, что фигура. Немного таких к нам залетало. Вы — второй.

— Думаете, надо пенсне завести? — усмехнулся. Вот с Троцким его ещё не сравнивали.

— Думаю, ногу вам вылечить надо. Нужны вы республике.

Интермеццо десятое

— Скажите, если я пойду по этой улице, там будет железнодорожный вокзал?

— Знаете, он там будет, даже если вы туда не пойдёте!

Васька Грач, Крендель, который делал вид, будто работает грузчиком в ресторане «Якорь», Толик Давикоза, по прозвищу Казан, что на зоне был с Грачом в одном отряде, а сейчас работал сторожем в детском саду, и Сеня Котов, он же Кот, мелкий спекулянт, кормящийся возле магазина «Каштан», вышли на перрон маленькой стации Каскелен в Казахстане.

Как там сказал Михал Соломоныч: «Выходите и смирно сидите на перроне. Один должен быть вот в этой шляпе». Так и сделали. Кроме них вышли ещё двое матросов из соседнего вагона. Чего они тут забыли? Заблудились? Или тут море образовалось? Ребята были явно нерусские. Их встречала целая толпа разодетых казахов. Гонцы переглянулись.

— В отпуск, мабуть, отпустили? — выдвинул предположение Кот.

— Точно. «На побывку едет молодой моряк». Вон, пошли на скамейку сядем, — Грач всё же главным был. Он нацепил плетёную, какую-то бабскую шляпу на голову и первый устроился на скамейке.

Всю дорогу до Волгограда, а потом от Волгограда до этого Каскелена, они пробухали. Почти всю — только сегодня с утра помылись в туалете, причесались, побрились, хоть на людей стали похожи. А потом маялись до обеда. В карты уже не игралось — осточертели за четыре дня. Головы у всех побаливали, но Грач попытки «подлечиться» пресекал. Водку вчера вечером всю допили, а бежать в вагон-ресторан за бутылкой ни у кого не было денег. Потому отпивались чайком, сделав худой злющей проводнице недельную выручку.

Так весь хмель и вымыли горячим, невкусным, но сладким чаем. Вышли и окунулись в сорокаградусную жару. В вагоне тоже было не холодно, но все окна были опущены, и вонючий, пахнущий дымом и пылью воздух хоть чуть-чуть освежал, врываясь в купе. Здесь, на перроне, был ад — и не спрячешься никуда. Сказал же Соломоныч — сидеть. Сидели. Бубнили. Особенно надоел Крендель своим нытьём, ему даже Кот оплеуху отвесил — так достал.

Когда совсем отчаялись, и даже железный Кот предложил подождать внутри вокзала, как раз из деревянного, крашенного в коричневый цвет барака, гордо носившего имя «вокзал Каскелен», вышел милиционер в белой форме и направился к ним. Милиционер был местный — ну, в смысле казах. Хотя, может, и узбек, или киргиз — не знал Грач, чем они отличаются.

— Документики предъявили, граждане, — вальяжно подошёл, не представился, не козырнул, хоть и был в фуражке. Тоже белой. А вот кобура на ремне — вполне себе коричневая.

— А что мы сделали?! Туристы мы, — принялся ныть Крендель.

— Та шо мы зробили, товаришу милиционер? — поднялся Грач.

— Да не нравитесь вы мне, — старший лейтенант чуть отошёл и оглядел всю четвёрку.

— Ну, мы же не червонцы, чтобы всем нравиться, — хохотнул Грач, пытаясь разрядить обстановку.

Не вышло.

— Документики предъявите!

Ну, ничего предосудительного ещё не совершали. Трезвые. Васька Грач первым достал паспорт и протянул менту. С оговорками и ненужными вопросами, — а что, а зачем — все достали, наконец, паспорта и передали казаху. Или киргизу? Или узбеку?

Тот долго их разглядывал, смотрел на парней.

— Пошли за мной.

— Да что случилось-то, товарищ старший лейтенант? — забеспокоился Грач.

— Ничего не случилось. Вы ведь от Михаила Соломоновича? Ну, я буду вашим проводником.

— Ни хрена себе. А чего сразу… — начал Крендель, но его перебил Грач.

— А паспорта?

Мент-проводник ещё раз оглядел четвёрку.

— У меня побудут пока. Мало ли! Вам спокойней. Отдам на обратной дороге. Всё, хорош болтать, пошли. До темноты нужно километров десять сделать.

Глава 10

Событие девятое

Не понимаю, чем всем так не нравятся отечественные автомобили? Вон немцы ездят на отечественных автомобилях — и ничего, не жалуются.

— Штирлиц, вы что, русский? Почему не закусываете?

— Мюллер, мы, немцы, народ скупой!

Вечером был пир. Рахиль Хацкелевна Фрейдлина осталась ещё на денёк, тем более что вместо предметного разговора получилось предметное сидение на готовой продукции. Хорошо, что это были ковры, а не гвозди. Жуков на него всё же собак немного спустил — так, пару немецких овчарок. Так вот, там среди непечатных выражений была кое-какая, ну, смешная, скажем так, информация. Одно бомбоубежище переделали в участок по производству гвоздей. Оборудование ведь несложное — станок, компрессор да барабан с проволокой. По тревоге людей туда согнали, ну и смена тоже уже пришла. Народ заскучал и решил, что выпускать гвозди интереснее, чем сидеть и пялиться на голые стены. Пока отбой сыграли, дневную норму выдали. Потом на следующий день узнал Пётр, что то же самое и почти во всех ковровых цехах происходило. Люди решили научиться вязать эти узелки с помощью хитрого крючка. Министр местной промышленности потом докладывал, что больше ста девушек подали заявления с просьбой принять на работу в ковровые цеха. Вот, кстати, им-то новые лампочки больше всех пригодятся — ведь сидят в подвалах целыми днями, глаза ломают. Надо поскорее с нормальным светом решать.

Из-за этих дел все вопросы, касающиеся совместных публикаций и написания Лией кандидатской, обговорить не успели — Фрейдлина решила остаться ещё на день. Жена позвонила Петру и попросила Филипповну на помощь, готовить праздничный ужин. А чего, на самом деле праздник — живы ведь все. Не летают облачками водорода и углерода под настоящими облаками.

Сбацали три хозяйки три блюда — потому из-за стола Пётр еле выхромал. Потом на веранде, под пение тоже не испарившихся птичек, Тишков с Фрейдлиной обсудили и остальные лекарства. Клинические испытания закончили по всем, но вот запускать сразу в производство не стоило. Отечественная фармацевтическая промышленность хорошо описана Жванецким: «C2H5OH на пару и не берёт». Кто-то принял решение отдать изготовление лекарств братьям-славянам, и СССР вбухал кучу денег в строительство заводов по производству медикаментов в странах СЭВ. Троцкисты! Сейчас Бик чуть-чуть надавил на «Байер», и те согласились построить в Петропавловске, одном из областных центров Немецкой Республики, филиал своего предприятия по выпуску всяких разных аспиринов, в том числе и растворимого. Пётр решил и от себя пять копеек добавить — вывалил на приехавшего к нему специально для этого немца информацию по кардиоаспирину. Там ведь всё отличие в сущей ерунде. Принципиальная разница между стандартным аспирином и кардио — в особой оболочке, позволяющей применять препарат более продолжительными курсами. Главное вещество становится доступным для всасывания только в кишечнике, что минимизирует отрицательное воздействие на слизистую желудка. То есть, нужна плохо растворимая в желудочном соке оболочка. Немец был важным. Надувал щёки и интересовался источником знаний. Пётр решил пошутить.