Западня для леших - Алексеев Иван. Страница 52

Кирилл открыл глаза, но молчал, не вмешиваясь, ждал ответа начальника отряда. Повисла томительная пауза. Внезапно раздался приближающийся топот копыт, характерный скрип и грохот, который сопровождал движение огромной боярской колымаги. Дверь отворилась, и в нее, низко нагнув голову в высокой шапке, едва протиснулся отец-боярин Ропша, одетый, как положено, в громоздкую роскошную шубу. Все присутствующие сразу же поняли, что произошло нечто экстраординарное.

– Мне выйти? – спросил начальников Михась.

Дымок открыл было рот, чтобы сказать «да», но Ропша, увидев Михася, неожиданно произнес:

– Ты ведь и есть Михась? – И после утвердительного ответа бойца скомандовал: – Тогда останься!

Боярин сел на лавку рядом с Кириллом, Дымок и Михась продолжали стоять.

– Только что удостоен я был чести невиданной, – начал Ропша, не дожидаясь вопросов. – Заехал ко мне в усадьбу не кто иной, как сам царев любимец, первый сановник государственный, Басманов-старший, что само по себе удивительно. А еще боле удивительно, что заехал он лишь для того, чтобы передать мне приглашение, как приказ звучащее, для дружинника Михася. Зван сей дружинник сегодня вечером во дворец на пир царев с его опричниками приближенными. Явиться приказано одному и – упаси Бог! – без какого-либо снаряда огнестрельного, коего царь терпеть не может, и вообще без брони и оружия: ведь не к врагам лютым, а к друзьям искренним за храбрость и усердие в дозорах проявленное приглашен.

– Занятная новость! – с изумлением произнес Кирилл и обратился к Михасю: – За какие такие особые заслуги, брат дружинник, ты к государю в милость попал?

– Думаю, что Степа сегодня перед смертью мое имя произнес, когда подмогу звал, сказал гадам, что я за него отомщу! Вот и хотят они над ним – мертвым – еще понадсмехаться: дескать, вот твой заступник у нас в ногах ползает, пощаду вымаливает! – выпалил Михась звенящим от возбуждения голосом.

– А что, – после некоторого размышления произнес Кирилл. – Похоже, верно мыслишь, головной. Однако пора тебе в десятники! Что думаешь, Дымок?

– Я бойца своего на расправу и верную гибель не пошлю! – жестко ответил сотник.

– Можно, конечно, сказать, что Михася мы гонцом в северные вотчины свои направили, – предложил Ропша. – Да только не выход это, любого другого они для потехи себе потребуют: с некоторых пор у царя развлечение любимое – людей на пиру убивать издевательски!

– Начальники дорогие, – буквально взмолился Михась. – Пустите меня на пир этот проклятый! Мне ж не в первой, что меня убивать будут! Отомщу за Степу, завалю хоть нескольких тварей, его убивших!

– Ты, боец, лишних слов не произноси, – сурово одернул его Дымок.

– Погоди, сотник, – перебил начальника отряда Кирилл и, как бы размышляя вслух, продолжил: – Если Михась пойдет на пир в одиночку и без оружия… Ведь дракой, по хмельному делу учиненной, никого у нас не удивишь. Ну, выпили молодцы, схватились на кулачках, кто-то помер нечаянно… Обычное происшествие, без коего ни один честной пир не обходится, и никаким покушением на самодержавие да на царя-батюшку тут и не пахнет!

Михась, услышав слова отца дьякона, не выдержал и дал волю чувствам. Он испустил нечленораздельный вопль, его лицо исказила оскаленная улыбка, из глаз брызнули слезы. Он стоял, потрясая до боли сжатыми побелевшими кулаками, и плакал, не стесняясь присутствующих.

Дымок взглянул на бойца с сочувствием и одновременно с некоторым осуждением. Инстинкт опытного командира, ответственного за чужие жизни и смерти, пересилил, и он подчеркнуто жестко обратился к Кириллу:

– Отец дьякон, может быть, лучше вместо Михася отправить туда кого-нибудь из твоих особников, кои похладнокровнее да поопытнее?

Михася будто окатили ушатом ледяной воды. Он застыл, не веря своим ушам. Кирилл покачал головой:

– Нет, командир, я уверен, что Михась справится лучше. Там будет открытый затяжной бой, а это как раз его стихия.

Михась, окончательно пришедший в себя, поблагодарил дьякона одним лишь взглядом, поскольку, в нарушение субординации, он и так наговорил много лишнего в присутствии высших воинских начальников, да еще без их разрешения.

– Хорошо, согласен, – сказал Дымок и обратился к Ропше: – Отец боярин, спасибо за принесенное известие. А теперь попрошу тебя вернуться в поместье, ибо в нем и так уже людей самая малость осталась, в случае нападения серьезного, боюсь, трудно там придется!

Ропша согласно кивнул, поднялся с неожиданной для его неуклюжего вида легкостью, намереваясь покинуть кабак, но Кирилл опять вмешался в распоряжение начальника отряда:

– Извини, командир! Ропша, погоди малость. Времени у нас в обрез, а боярин расположение внутреннее дворца знает. Да и вы оба там бывали. Давайте-ка вместе сядем, да план операции, как Михася с пира этого поганого живым вывести, обсудим.

Он разложил на столе большой чистый свиток, достал из поясной сумки гусиные перья, чернильницу. Все расселись вокруг стола. Михась хорошо разглядел и запомнил фасад дворца во время ожидания Дымка и Ропши, посещавших царя, поскольку он прикидывал тогда, как будет прорываться к ним в случае попытки их задержания, и возможные способы отхода через окна, балконы и крыши. Ропша и Дымок набросали внутреннее расположение тех помещений, в которых им довелось побывать. Около часа они подробно обсуждали возможные варианты развития событий, действий Михася в основном бою и при прорыве, а также порядок внешней подстраховки за пределами дворца. Когда план был окончательно выработан, Ропша немедленно выехал в усадьбу, а Дымок отправился контролировать действия отряда по оцеплению и прочесыванию. Перед уходом он задержался в дверях, повернулся к дьякону и спросил с едва заметным волнением:

– Вызов Михася на пир для расправы – тот ли это очередной удар по нам, отец дьякон, который ты предчувствовал?

– Не знаю, брат сотник, – честно признался Кирилл. – Может быть.

Дымок повернулся и, не говоря больше ни слова, вышел. Однако на крыльце он задержался и украдкой посмотрел на небо в той стороне, где должна была появиться сигнальная ракета, запущенная в случае опасности тройкой бойцов, дежуривших в усадьбе князя Юрия. Небо было голубым и безоблачным.

Михась, оставшийся сидеть в кабаке, так как ему полагалось отдохнуть перед трудным делом, после некоторого молчания обратился к Кириллу:

– Разреши, отец дьякон задать тебе один вопрос. – И, получив согласие, продолжил: – Ты вот сейчас не стал своего особника на операцию посылать, сказал, что я лучше справлюсь. Я, конечно, с мнением твоим согласен, поскольку частенько я бойцов твоих из особой сотни в соревновательных поединках побеждал. Тогда ответь мне, почему же вы меня в особую сотню не приглашаете?

– Хорошо, Михась, я тебе отвечу, хотя, как понимаешь, делать этого вовсе не обязан. Особники, которые тебя и многих других своим видом, свободным поведением и сугубой таинственностью привлекают, готовятся специально для скрытных действий под чужой личиной, а также для поддержания внутренней безопасности. Они никому, часто даже своим, верить не должны, обязаны постоянно ожидать удара в спину и быть готовы его отразить. Но готовность эта не должна быть за счет перенапряжения, а являться свойством человека, от природы терпеливого и холодного. У тебя же иная суть: ты весь кипишь от горя или радости. Твоя душа – впечатлительная и благородная – не выносит несправедливости. Ты сразу нетерпеливо и пылко в бой кидаешься. Товарища не только ни в чем не заподозришь, а того, кто подозрение выскажет, еще и убьешь невзначай. Тебе всегда ясно: кто свой, кто чужой. В бою ты, понятно, спину не подставишь, но в своем лагере, где в безопасности себя мнишь, тебя незамысловатой хитростью завалить можно. Да и чужую личину ты носить не умеешь, так же как притворяться, и с врагами до поры до времени в обнимку отплясывать, хлеб-соль делить. И биться особники должны уметь в основном не в поле или крепости, где грудь в грудь с врагом сходятся, а в сшибках коротких и внезапных, в местах самых что ни на есть неожиданных. И манера боя их часто должна быть не броской и устрашающей, а незаметной, но действенной. Ты же у нас любишь руками-ногами помахать, чтобы пока от одних врагов клочья летят, другие бы рты поразевали от изумления и ужаса. То есть ты полевой боец по природе своей, а не никак не особник.