Темные воды - Иден Дороти. Страница 25

В большом камине с приглушенным треском упало полено. Леди Арабелла не проснулась. Амелия вскрикнула от раздражения и плохого настроения. Она опустила пальцы на клавиши в гулком аккорде, но бабушка по-прежнему была глубоко погружена в дремоту и не проснулась. Из окна сзади нее послышался звук, похожий на удары клювом. Птица? Росток увивающей стены глицинии? Амелия обернулась и заворожено уставилась на задернутые шторы.

На самом деле они не были задернуты до конца. Между ними был промежуток в два дюйма, через который было видно темное оконное стекло — и неужели там что-то двигалось?

Руки Амелии взлетели к горлу. Стук настойчиво прозвучал снова.

Она не знала, откуда взялась храбрость, толкнувшая ее к окну. На самом деле ей хотелось кричать до тех пор, пока не прибежит папа, или Джордж, или Баркер. Вместо этого она уже отодвигала штору и вглядывалась в дикие сверкающие глаза человека снаружи.

Он делал повелительные движения, прося ее открыть окно.

Снова она не знала, что за гипнотизм заставил ее повиноваться. Однако в одно мгновение окно было открыто, в лицо ей дул холодный ветер, и человек этот, прижавшись к стене под прикрытием зарослей глицинии, хрипло прошептал:

— Принесите мне что-нибудь поесть! Я голодаю. Вы похожи на ангела.

— Вы п-преступник! — задохнулась Амелия.

— Не важно, кто я такой. Закройте окно и принесите мне поесть. Быстро! Не разбудите ее.

Он кивнул в сторону леди Арабеллы, которая все еще спала, ее чепец сбился на бок, подбородок упал на пухлую грудь.

Амелия подавила истеричный смешок.

— Ничто не в состоянии разбудить бабушку.

— Тогда поторопитесь! Вы же не допустите, чтобы человек умер с голоду.

Всего на одно ужасающее, вгоняющее в дрожь мгновение его пальцы, холодные и жесткие, дотронулись до ее пальцев. Амелия выдернула руку и сжала ее в другой ладони, как будто она была ранена.

— Вы обещаете мне не входить в дом?

— Да, да, я обещаю. Закройте окно. Опять задерните шторы. Я буду здесь. Но поторопитесь.

Внезапно Амелия поняла, что ее испуг на самом деле был просто сильным возбуждением. Она сделала, как он велел, мягко прикрыла окно и задернула шторы. Затем выбежала из комнаты и побежала вниз по лестнице в кухню, где были зажжены лампы и в большой печи уютно горел огонь. Лиззи мыла тарелки, а Кук сидела за длинным вытертым столом, заканчивая свой ужин.

Кухня для Амелии была знакомым и удобным местом. Ее полнота в значительной степени происходила оттого, что в течение дня она не раз любила заходить сюда, где ее баловали слуги, и уничтожать свежеиспеченные бисквиты и горячую сдобу.

— Кук, сделайте мне, пожалуйста, сандвич. Большой.

Кук, которая также считала еду главным удовольствием в жизни, откинула голову и громко рассмеялась.

— Мисс Амелия, таким образом вы никогда не получите талию в восемнадцать дюймов, богом клянусь.

— Пожалуйста, Кук. Холодное мясо, если есть, и кусок кекса с изюмом. Честно говоря, я не смогла съесть ни кусочка за обедом. Все были такие тихие и мрачные, как будто умер кто-то из нас. (И неужели там, в зарослях глицинии, притаился убийца, доверчиво ожидая ее возвращения?) Кук качала своей массивной головой.

— Мы не могли ничего добиться от этого языческого идола. Сказать правду, она вгоняла нас в дрожь. Хорошо, мисс Амелия, не нервничайте так. Я приготовлю вам сандвич. Лиззи, достань мне то холодное мясо из кладовки. И хлеб. Лиззи принесет его к вам наверх, мисс Амелия.

— Нет, я подожду и возьму его сама. Но поторопитесь. Я так устала, что вот-вот помру с голоду.

Она убедительно зевнула. Она надеялась, что румянец на ее щеках будет отнесен Кук и любопытной Лиззи на счет переутомления. Они, казалось, тратили так много лишнего времени, отрезая хлеб и намазывая его маслом, что Амелия могла закричать от нетерпения. Но, наконец, все было готово, и Кук покашливала от удовольствия при мысли о ненасытности Амелии.

Прижимая к себе тарелку, молясь, чтобы никого не встретить и чтобы не проснулась бабушка, она поспешила обратно в гостиную.

Все осталось по-прежнему, открытые ноты лежали на пианино, огонь потрескивал, леди Арабелла мягко похрапывала. Это была такая невинная сцена. Она едва верила, что стоило ей раздвинуть шторы и открыть окно, как должна будет появиться голодная рука и схватить еду.

В самом деле, минуту, когда она откинула крючок, снаружи не было ни движения. У нее появилось сумасшедшее чувство, что все это было сном. Она была ужасно разочарована.

Затем листья зашелестели и появилась копна темных волос и худое лицо.

Он не вцепился в еду. Вместо этого он прямо посмотрел в лицо Амелии.

— Я думаю, что никогда в жизни не видел ни одной женщины красивее вас, — сказал он.

Амелия почувствовала, как горячая волна изумления и удовольствия прошла по всему ее телу.

— Вот ваша еда. Возьмите и уходите.

Он быстро опустошил тарелку, осторожно положил сандвичи и кекс в свой карман. Затем, хотя она очень хотела, чтобы он ушел, испытывая от него пугающее возбуждение, Амелия задержала его.

— Вы весь день скрывались здесь поблизости? Как случилось, что собаки вас не нашли?

— Потому что меня здесь не было. Прошлой ночью я пошел в другом направлении, затем в середине дня вернулся обратно по своим следам, чтобы обмануть их. Я пробираюсь в Плимут. Сяду там на корабль — и поминай как звали.

— Вы… вы не были в здешних окрестностях прошлой ночью?

Он ухмыльнулся, показывая замечательно крепкие белые зубы.

— Конечно, не был. Я спал под валуном, и от меня воняло овцами.

— Почему вы доверяете мне? — прошептала Амелия.

— Потому что, когда я увидел, как вы сидите там за пианино и ваши волосы светятся, я понял, что вы не что иное как ангел. Я никогда не забуду вас. Теперь я ухожу. Господь да благословит вас.

Листья очень слабо зашуршали, и он исчез. Он двигался быстро и тихо, как лисица. Амелия не сомневалась, что он доберется до Плимута и благополучно сядет на судно, отплывающее во Францию или Голландию, или, может быть, в одну из Америк. Она была рада, что помогла ему, рада! Она никогда не проронит ни единого словечка о том, что он был здесь. Если потребуется, она будет лгать до самой своей смерти. Потому что он сделал для нее то, чего не делал до сих пор ни один мужчина. Он дал ей возможность почувствовать себя красивой и желанной, почувствовать себя женщиной. Она не думала, что сможет когда-нибудь снова кокетничать со школьниками, вроде Роберта Хэдлоу.

Когда она мягко закрыла окно, проснулась леди Арабелла.

— Ух! — воскликнула она, вздрогнув. — Холодно. В комнате ветер. Что вы делаете у окна?

— Просто смотрю, ясная ли ночь, — сказала Амелия.

— И как?

— Да, светит луна.

— Тогда они, скорее всего, поймают этого несчастного. У него больше не будет возможности скрыться в тумане. Ух! — она снова вздрогнула. — Холодно. Я чувствую себя так, словно в моих жилах течет кровь этой мертвой женщины. Что такое, дитя мое? Почему вы выглядите такой испуганной?

Амелия прижала руки к своему сильно бьющемуся сердцу. Она только что осознала ужасную вещь. Она одна знала, что беглый преступник не убивал Чинг Мей, но, если она будет хранить свой секрет, то больше не будет предприниматься попыток найти настоящего виновника. И кто это был? Кто?

10

Погоня двинулась по другому пути, к Оукхемптону, Эшбертону и границе с Сомерсетом. Обыскивали поезда, идущие в Лондон, и предупреждали, чтобы лавочники в маленьких деревушках были внимательны. Однако казалось, что попытка заключенного обрести свободу могла обернуться успехом.

Этот случай пронесся над Даркуотером как разрушительный шторм. Деревенские, прежде относившиеся к маленькой иностранке враждебно и недружелюбно, теперь запоздало сочувствовали ей и испытывали потрясение. Было решено, что ее следует похоронить на церковном дворе между могилами честного Джозефа Бриггса, кузнеца, и старой Марты Терл, дожившей до ста лет и умершей несколькими неделями раньше. Теперь она в уважаемом обществе, говорили люди с удовлетворением, но Фанни продолжала думать, как Чинг Мей, китаянке до мозга костей, должно было не хватать бумажного домика, еды и кухонных принадлежностей, которые могли потребоваться ей в долгом путешествии. Даже ее праздничные сандалии, которые Ханна торопливо связала в узел с остальными ее скромными вещами, унесли, чтобы потом уничтожить.