Репортаж на миллион (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 14

Вскоре я заёрзала, пытаясь устроиться удобнее. Камни жёсткие, да и удобно устроить голову на плече кромешника не получалось, шея затекала, спина тоже. Хольт несколько секунд потерпел мою возню, потом тяжело вздохнул и пересадил меня к себе на колени. Одним рывком, как-то уж слишком легко и ловко для настолько вымотанного человека, каким он казался.

Впрочем, я не возражала, сидеть так действительно было удобнее. Да и не только сидеть, рассматривать некроманта тоже было гораздо приятнее, чем каменные стены и собственных стрекоз.

Всё же интересное у него лицо. Черты резкие, далёкие от всех канонов, но взгляда не отвести.

Я задумчиво провела кончиком пальца по спинке носа мужчины. Тео распахнул глаза, но тут же, поморщившись, закрыл вновь — кажется, на мгновение забыл, что они сейчас бесполезны.

— Что случилось? — спросил тихо.

— Ничего нового. Разглядываю, — призналась я со смешком. — У тебя интересные черты лица. Ты на кого больше похож, на папу или на маму?

— А что? — прозвучало как-то напряжённо.

— Да просто любопытно, как могла бы выглядеть женщина с похожими. Очень странное впечатление… ну так что?

— Не знаю. Когда они погибли, мне было три, и я совершенно их не помню, а портретов не осталось.

— Извини, — смутилась я, мысленно ругая себя за бесцеремонность. Могла бы догадаться, он же говорил, что у него почти нет близких людей, кроме одного друга! Я поудобнее пристроила голову на твёрдом плече и поделилась собственным наблюдением: — А мы все трое в отца пошли. Он был таким же рыжим и кудрявым, а мама — шатенкой. Мама была очень красивой, я в детстве жалела, что совсем на неё не похожа. Но все Браны должны быть рыжие и бедовые, это закон.

— Почему?

Тут я, конечно, ничего не стала скрывать, выболтала. И про то, как погибли родители, и про то, как это регулярно пытались устроить братья, да и я сама порой. Тему своей работы я поначалу обходила, колеблясь, а потом плюнула на конспирацию и всё-таки призналась:

— А знаешь, я ведь тебя обманула. Я совсем даже не ради бытовой магии в Адарай.

— А ради чего? — уточнил Тео, потому что я замолчала.

— Ради вот этой самой школы, — вздохнула покаянно. — Я же журналистка, вот и поспорила с одним коллегой, что смогу сюда добраться и написать репортаж.

— Тебе бы никто не позволил этого сделать. — На моё признание Теодор отреагировал удивительно спокойно. — У нас есть менталисты. Тебе бы подправили память и выдворили из долины, вот и всё.

— А записи? — уточнила я, впрочем, догадываясь об ответе.

— Ты бы сама их отдала, — он пожал плечами.

— А если бы у меня был хороший блок, который они не смогли бы пробить?

— Это только осложнило бы твоё положение. Одно дело, когда в школу пытается проникнуть безмерно любопытная журналистка, другое — сильный маг с мощным ментальным блоком. Волей-неволей задумаешься, в чём его интерес.

— Но меня не допрашивали менталисты, — подхватила я. — Из-за тебя, да? Ты же сразу понял, что я… ну...

— Да. На что хоть спорили?

— На интерес, — смутилась я. Потом всё же призналась: — На бутылку шайского белого.

Тео тихо засмеялся в ответ, но комментировать не стал, и я была за это благодарна. Я и без него прекрасно понимала, что приз стоил куда меньше, чем я потратила на подготовку, но… Спор — просто повод.

Разговор на этом опять увял. Неподвижно и молча я высидела меньше минуты, потом задумчиво провела пальцем по шее Тео вдоль воротника формы, по горлу вверх к подбородку, повторила профиль сверху вниз…

— Что ты делаешь? — опять не выдержал кромешник, но на этот раз глаз не открывал и вообще не шевелился.

— Не знаю. Устала сидеть просто так. Мне всегда говорили, что у меня в попе шило. Наверное, опять неудобно повернулось… Эй! А в лоб? — вскинулась и ахнула я больше от неожиданности, чем от возмущения: Тео одной рукой приподнял меня, а второй быстро ощупал названную часть тела.

— Ничего нет, — разочарование в голосе было настолько искренним, что я не выдержала, расхохоталась этой банальной шутке.

Кромешник чуть крепче прижал меня к себе, словно опасался, что я начну драться или попытаюсь сбежать, но одновременно — искренне улыбнулся в ответ, отчего резкие черты как будто сгладились и смягчились.

Я полюбовалась ещё пару мгновений, погладила его ладонью по щеке. Тео опять зажмурился, накрыл мою ладонь своей, прижался. Потёрся, словно большой кот, поцеловал запястье… И я поняла, что все эти россказни про свет и предопределённость волнуют меня исчезающе мало. Гораздо сильнее волнует этот мужчина. И, пожалуй, мне плевать, что нашу встречу устроили какие-то там высшие силы…

С этой мыслью я обхватила его лицо обеими ладонями и поцеловала тонкие губы — такие строгие на вид и такие нежные на самом деле.

Тео ответил охотно, сразу, не задумываясь, словно именно этого и ждал. Поцелуй, сначала ласковый и осторожный, затянулся, становясь с каждым мгновением всё более страстным и чувственным. Он всё сильнее туманил разум, и всё меньше беспокоили мысли о том, где мы находимся и сколько знакомы. В конце концов, мы оба взрослые самостоятельные люди, и кому какое дело?

И вскоре я уже сидела верхом на бёдрах Тео, потому что так было гораздо удобнее и целоваться, и всё остальное. Я очень быстро справилась с пуговицами его кителя и рубашки, а кромешник, справедливо приняв это за разрешение, вытянул мою рубашку из-под ремня. Его твёрдые, шершавые, приятно прохладные ладони скользили по моей коже осторожно, с каким-то даже трепетом, и от этой немудрёной ласки у меня захватывало дух. А поцелуй — жадный, глубокий, откровенный, — соблазнял, обещая желанную близость.

Мы оба окончательно выкинули из головы все испытания с уроками. Было очевидно, чем закончится этот поцелуй, и этого хотели мы оба. Но Тео вдруг повалился назад, потому что стена, служившая опорой, исчезла. Поцелуй прервался. Кромешник, конечно, не упал, подставил руку, вокруг заклубилась тьма… и пропала, когда он огляделся.

Мы сидели ровно посреди храма Кромешной Тьмы, и во все стороны разбегались чёрно-белые клетки пола.

— Ну вот. Знала бы, что это поможет, сразу бы начала к тебе приставать, — хмыкнула я, пытаясь отогнать чувство досады и разочарования. Я уже настроилась, отмахнулась от своей совести и всех приличий, приготовилась учить кромешника плохому, и вдруг — такое…

Нечестно. Сначала нас запирают наедине, а когда мы уже готовы получить от этого удовольствие — выдворяют и лишают всякого удовольствия. Коварная Тьма! А невозмутимо продолжать посреди храма мне совесть точно не позволит.

Тео усмехнулся в ответ и мягко повалился на спину, уставился в потолок. Я бы, может, обиделась на пренебрежение, но его ладони так удобно устроились на моих бёдрах, поглаживая, что обвинения даже родиться не успели. Ну и кроме того, в такой позе я прекрасно ощущала неравнодушие мужчины к моему присутствию. Наверное, он тоже пытался взять себя в руки. И, кажется, выходило это лучше, чем у меня: вместо того, чтобы отвлечься от неприличных мыслей, я ещё больше на них сосредоточилась. На них и на созерцании.

Распахнутая рубашка обнажала торс кромешника, и полюбоваться там было на что. Всё же сложён он великолепно, и какая же потеря для всего женского пола, что Тео им прежде не интересовался! И, пожалуй, мне уже нравится идея единоличного владения таким прекрасным экземпляром безо всяких прошлых пассий и ревнивых бывших подруг. А опыт — дело наживное.

То есть я, конечно, ещё ни на что не согласилась, но… Неприлично же хорош!

Я едва не захихикала от этих парадоксальных собственнических мыслей, покрутила их в голове и окончательно одобрила, любуясь чётко очерченными мышцами и чёрным узором татуировки на светлой коже, который лениво перетекал в такт глубокому мерному дыханию. Едва заметно, так что можно принять за игру света, но я уже насмотрелась на эту орденскую татуировку. И странно, но она совсем не пугала, наоборот, завораживала. И почти нестерпимо хотелось провести пальцами по тёмным линиям на чужой коже.