Просто вернись... (СИ) - Измайлова Алена. Страница 22

— Замолчите! — прошептала девочка, закрывая руками уши. Она крепко зажмурилась и съежилась, не желая слышать ненавистные шепотки. Неожиданно стало тихо. Не слышны перешептывания нянек, перестали напевать девушки в Розовом саду и даже из дворцовой кухни перестали доноситься перешептывания.

— К себе хочу. В комнату, — тихо добавила она, не открывая глаз.

Самостоятельно перемещаться она умела всегда. Вернее, столько, сколько себя помнила. И ощущения были привычными. Сначала ее окутали запахи озона и моря, затем завибрировал и закачался воздух вокруг. Потянуло цветочными ароматами.

Почувствовав привычное умиротворение, девочка открыла глаза и огляделась. Ее комната — большая и светлая с высокими окнами-дверьми до потолка, где мерно двигались белые перистые облака, сквозь которые проблескивала нестерпимая синева летних, освещенных солнцем небес. Во всем розовом, больше напоминающем сладости, дворце Богини небес и ветров были такие потолки, напоминавшие, кто тут владычица.

— Дочь? — вопросил из воздуха мелодичный и родной женский голос.

— Мама, я у себя, — нехотя ответила девочка, поднимаясь из кресла, которое она ненароком унесла с собой, и встав в центре комнаты.

В воздухе прямо перед ней эффектно выткалась высокая женская фигура в летящих одеждах светлых оттенков. В сочетании с девчоночьей фигуркой, длинными ухоженными светлыми с легкой рыжиной локонами и всегда умиротворенно-возвышенным выражением красивого лица они создавали тот самый неземной образ воздушной богини, который бесконечно пытались изобразить в ее Храмах в мире людей.

Для того, чтобы образ получился более достоверным, богиня не раз являла себя в снах наиболее талантливым рисовальщикам, каменщикам, скульпторам и даже кузнецам. Наименее одаренные воздушники, способные становиться людьми на одну жизнь или несколько, уверяли, что образы богов в Храмах людей узнаваемы. Особенно хороша Ее воздушность Богиня Эо, конечно.

— Дочь моя, почему ты приказала всем во дворце молчать? — поинтересовалась божественная мать, едва окончательно материализовалась в комнате. Она недоуменно вскинула темные тонкие брови, заметно констатирующие со светлой кожей и волосами.

— Я устала от их разговоров и шума, — неохотно выдавила девочка, склонив голову не столько в почтении, сколь не желая встречаться с взглядом матери, а потому с большим удовольствием разглядывая узорчатый ковер под ногами.

— И поэтому ты приказала молчать? — повторила Эо, подойдя к ребенку, мимолетно погладила ее по щеке прохладными пальцами и приняла одну из своих любимых элегантных поз, усевшись на ближайшую кушетку, обтянутую шелком. Разумеется, розовым. Все ткани во дворце были розовым. Такова причуда его хозяйки.

— Я не приказывала, — возразила Ия, — это были мои мысли вслух.

Эо вздохнула, поправила тонкими пальцами локон у виска, который и до этого лежал как положено. Обычно волосы Эо без разрешения хозяйки не смели быть в беспорядке.

Много циклов спустя девочка поняла, что ее всегда спокойная и умиротворенная мать начинает перебирать свои волосы только, когда волнуется и переживает. Чем больше было ощущаемое ею смятение, тревога или волнение, тем взъерошеннее получался конечный результат ее нервных движений.

Спустя многие годы все их разговоры будут заканчиваться тем, что Эо сразу же будет искать своих мастериц красоты. А уж с какой прической она возвращалась после Больших Советов богов… Такой не было даже у Ии после утреннего пробуждения.

В тот же далекий момент в детстве Ия ничего этого не знала. С матерью она общалась довольно редко и потому сочла, что прекрасной Эо снова нет дела до дочери. Ее не особо желанный, а скорее навязанный, ребенок снова что-то натворил, и богиня вынуждена самолично на нее обратить внимание и решить возникшие проблемы.

— Дорогая, наша суть такова, что в этом мире наше слово буквально закон. Скажешь "молчите", все вокруг тебя замолчат…, — Эо не стала приводить других примеров, предпочтя обойтись всеобъемлющим, но ничего точно не иллюстрировавшим словом, — и далее.

Ия слушала внимательно, хоть и не поднимала взгляда от пола. Слова матери ее заинтересовали и порадовали. В голове зароились мысли, как это можно применить. Как она сможет это использовать.

— Навсегда? — с жадностью поинтересовалась она, не скрывая интереса.

Эо промолчала, и, не получив ответа, девочка была вынуждена посмотреть на мать. Та с видом всемировой скорби и несчастья на лице грустно смотрела на дочь. Очевидно, богиня не знала, какие слова подобрать и как объяснить, что этим пользоваться нельзя.

— Не делай так, — наконец сказала она, сделав над собой видимое усилие, — почему так не надо делать — тебе объяснит отец, — сообщила, резко поднимаясь и направляясь к выходу.

Ия поджала губки, подумав, что бегство и запрет — любимое поведение матери. Вот и сейчас, ничего не объяснив, она сбегает.

— У меня срочные дела, — пояснила Эо, взмахом руки открывая широкие двери перед собой, а не растворяясь в воздухе как обычно, — я отменила твой приказ. И запретила его на будущее. Не перегибай палку, дочь.

Девочка наблюдала за грациозным бегством матери с затаенной болью. Впрочем, чему удивляться? Это привычно и далеко неново.

— Какой именно отец? — небрежно поинтересовалась она в спину ускользавшей матери с интересом. С тех пор, как ей запретили расспрашивать о ее рождении, этот вопрос для нее стал особенно болезненным.

Дети могут быть жестоки, не отдавая себе отчета в этом. Ия точно знала, что вопрос об отце неприятен для матери, а потому сознательно его задала.

Достигшая уже проема дверей богиня замерла, не поворачиваясь к дочери лицом. Она не успела сбежать. Как жаль. Да еще и не смогла сдержать дрожи, хотя знала, что дочь скажет это. А потому она не могла скрыть, что слышала вопрос. И проигнорировать уже не могла. Поэтому изобразив легкую улыбку, все же обернулась к своей жестокой девочке, сообщив:

— Твой отец — Кавед, конечно. Я его оповестила. С этого момента ты гостишь у него, — и взмахом руки переместила дочь к своему мужу, отчиму девочки.

В отличии от растерянной матери, Кавед всегда себя держал в руках. Огненный бог. Обладание своими силами — было его сутью. Иначе мирам бы не выжить от всей мощи его немалой и беспощадной силы. Примером же невоздержанности часто было поведение Криана, Веты и Эо, чьи воды, земли и ураганы сдерживались порой просто чудом.

Повинуясь воле матери, Ия перенеслась к отчиму, в мрачную черно-серую громадину Замка на Утесе, возведенного отчимом в Огненных горах, где она обычно проводила ничуть не меньше времени, чем у матери и значительно больше, чем у родного отца. И в тот раз она прожила там луну или две, избегая встречи с матерью, перед которой ей было стыдно за тот свой вопрос.

Отчим был более ответственным родителем. Он никогда ни в чем не упрекал неродную дочь и считал необходимым, чтобы они обязательно общались. В его замке для нее отвели уютную комнату с множеством различных игрушек. Отчим был конструктором-любителем и часто творил различные занятные вещицы, которыми дозволял играть ей.

Но как бы (втайне, конечно) не любила свою вотчину у отчима, непоседливая девчонка чаще шастала по замку. Многочисленная свита огненного бога не мешала ей творить каверзы, за которые ей не доставалось по заслугам.

Кавед предпочитал вести беседы, объясняя непослушной непоседе, в чем она была неправа и почему так делать нельзя. Таких бесед в жизни Ии было немало. Она с любовью вспоминала рассудительные размышления отчима о сути мира, роли богов, развитии народов.

К ее чести, она никогда не совершала в ранние годы действительно необратимых и недопустимых поступков и не подвергала опасности здоровье и жизни обитателей миров. И дом отчима, его мрачный замок, был единственным местом, где она была просто ребенком.

Вход в свой дом отчим предоставлял не всем, предпочитая для переговоров с равными себе и подопечными Храм Всех богов. Насколько знала девочка, из богов в замок без приглашения могли прибыть лишь его жена и ее мать, их дети — ее сводные братья и сестры и она сама.