Красная зима - Гончарова Галина Дмитриевна. Страница 11
Импровизация – наше все.
Неожиданно для себя Аня втянулась.
Ей и изображать ничего не надо было, просто ненадолго стать самой собой.
Аристократка? А она-то кто?
Беспокоится за своего сына? И это верно…
Аня не играла, она была самой собой. И так это красиво получалось, что кое-кто из мальчишек поглядывал с восхищением, забыв про разницу в возрасте, а главный герой и виновник торжества вообще показал Кире большой палец.
– Твоя тетка?
– Родственница, – не стала вдаваться в подробности Кира.
– Ваще потрясная! Не как все эти старперы…
Кира довольно улыбнулась. Правильно она Аню с собой взяла! Вот правильно…
Игра продолжалась весь день. А вечером были шашлыки. И костер, к которому так приятно было протягивать руки, и песни под гитару, которая оказалась как-то удивительно кстати, и горячий глинтвейн, в котором не было ни капли алкоголя, и звездное ночное небо…
Кира честно пыталась высидеть подольше, но так умоталась за день, что ее быстро сморил здоровый сон. Аня проверила девочку, укрыла ее одеялом и вышла из комнаты, которую им отвели на двоих. Повернула ключ.
Изнутри комнату тоже открыть можно, за это она не беспокоилась. Кира не испугается. А спать не хотелось.
Прошлое властно надавило на плечи, всколыхнулось ледяной волной, приморозило душу…
Ее прошлое.
Аделина Шеллес-Альденская, невероятно прекрасная в белом платье и бриллиантах, голубые глаза смотрят надменно.
«Дочь моя, вы так неуклюжи»…
Сегодня Анна не узнала себя в зеркале. Белый парик, белый балахон, грим… она стала больше похожа на мать, как это ни странно.
И – страшно.
Родители остались там. Сестры, Илья… Яна.
Про сына Анна не думала. Ее сын был рядом с ней, она это твердо знала. Рядом…
Скоро она заберет его из больницы. Гошка…
На специально отведенной площадке продолжался шум и гам. Но туда идти не хотелось. Хотелось побыть наедине со своими мыслями, погулять, посмотреть на звезды, подышать чуточку морозным воздухом декабря…
Что у нас на карте?
Это Анна посмотрела, когда ехали в Рахманино. С одной стороны – деревня. Недалеко, около двух километров. И рядом, и шум не тревожит.
С другой стороны – поле. Туда идти не хотелось, грязь месить.
С третьей – старое кладбище. Там фашистов хоронили.
Кто такие фашисты, Анна знала из памяти Яны. Люди, которые искренне считали себя выше других и были уверены в своем праве распоряжаться низшими. То есть мразь.
Это Анна точно знала как урожденная княжна Воронова.
Она стояла на социальной лестнице выше многих и многих. Но делало ли это ее высшей? Или кого-то низшим?
Люди не равны, но не равны они не кровью или цветом кожи. Люди не равны своими способностями и талантами, умами и душами. И арийская, и еврейская нация может породить мразь, а может – и героя. Нет, нельзя судить, нельзя…
И, как человек, который видел Освобождение, Анна могла еще добавить – будь прокляты те, кто начинает войны! Будь прокляты навеки, до гроба и за гробом! Но думать об этом все равно не хотелось.
С четвертой стороны был небольшой перелесок. Посадки, как назвала это Кира.
Погулять там?
Почему нет…
Анна решительно направилась в сторону деревьев.
Страх? Страха она не испытывала. Но на всякий случай…
Яна была умна и запаслива. И оружие у нее было.
В кармане у Анны лежала заточка. Верная, надежная… пусть лежит. Не то чтобы она ее пустила в ход. Но…
Как многие люди, Анна в чем-то фетишизировала оружие. С ним было спокойнее. Хотя убивает-то не заточка, а человек. И чего стоит кинжал, если к нему прилагается слабая рука?
Но об этом Анна не думала. Она медленно шла среди деревьев.
Медленно-медленно, иногда застывая на одном месте. Она пыталась – что? Она и сама не знала, может быть, отогреться, а может, не заплакать… или наоборот?! Поплакать там, где ее не увидят?
Что-то недоброе разбудил в ней этот день, злое, нехорошее…
Именно поэтому ее и не заметили.
Анна непроизвольно сместилась в сторону кладбища – человек обычно заворачивает в сторону основной руки, вправо. Сместилась, а когда услышала голоса, стало поздно поворачивать обратно.
– …сюда?
– …и…!
Двое мужчин переговаривались.
Ругались.
Анна замерла на месте. Хелла, твоим именем! Да что ж такое?!
Бежать?
Она не рисковала. Сюда как-то дошла, а вот обратно? Сейчас хрустнет ветка или метнется луч фонарика… Единственное, что позволила себе девушка, – опуститься на колени и прижаться к дереву. И порадоваться, что у Яны вещи практичные. Немаркие.
Куртка была камуфляжной, в серо-бело-черных тонах. Ночью и не заметишь. Анна думала взять пальто, но потом остановилась на куртке и джинсах. И не прогадала.
А вот сапожки тонковаты, и носки она не надела. Ноги замерзнут…
Не до ног тут!
Двое мужчин разговаривали на русском матерном. Анна прислушалась – и скривилась от отвращения.
Мародеры.
Твари, ничтожества, шакалы помоечные! Существа, слишком трусливые для честного боя, но подлые, жестокие и опасные.
Во все времена таких давили…
Это было памятью Яны. Это было мнением Анны. И мышление Джоан Роулинг она просто не понимала, как ни старалась.
Как можно назвать компанию, которой предлагается восхищаться, мародерами?! Что за моральные установки у них в Англии? Может, еще педофилами прикажете восторгаться? Или некрозоофилами? Фу, гадость!
Двое продолжали переговариваться.
Как поняла Анна, в войну здесь гремели бои. И усадьбу защищали на совесть.
Немцы отбивались, но в результате дом все равно взяли, их закопали…
А закопали точно не голыми.
Награды, оружие, трофеи, документы… нагрудные знаки и кокарды, каски и орлы, подковки с сапог и нашивки, портсигары и зажигалки, даже золотые зубы… Это же мародеры! Они не брезгливы!
А тут большая братская могила. Немецкая! Раскопать – и поживиться.
И именно сейчас, потому как почва болотистая. Подмерзла, но еще не заледенела. Воды нет, а копать – в самый раз.
На основании чего-то один из мужчин был уверен, что здесь много «хабара». Второй так уверен не был, но первый настойчиво подгонял своего… сокрысятника.
Анна сидела и молчала.
Яма была уже наполовину раскопана. Обо что-то звенели лопаты – не сильно, но отчетливо. Вот бы полиция нагрянула?
Но куда там!
Ну хоть кто из усадьбы… или не стоит? Наверняка мародеры вооружены!
– Ах …!!!
Из раскопа понеслись какие-то слова. Явно торжествующие.
Потом на поверхность вылез один из мародеров, тот, которого Аня окрестила «первым». Вытащил что-то из ямы, примерился, ударил лопатой. И разразился восхищенно-матерной речью.
Второй что-то сказал из ямы.
Первый ответил тем же матом и протянул вниз руку.
Левую.
Анна прикусила губу, чтобы не закричать. Но… мужчина потянул левой рукой из ямы своего товарища, а в правой руке блеснуло лезвие ножа.
Впитало лунный свет, хищно клюнуло мародера в левый бок…
Крик захлебнулся.
Мужчина полетел вниз.
– …двоих не вынесет…
Кажется, Первый что-то сказал.
Анна не знала.
Дальше она двигалась, как автомат. И потом удивлялась себе. Но…
Встать.
Достать из кармана оружие. Отполированная Яной рукоять удобно ложится в руку. Ком земли летит в противоположную сторону. Пусть этот отвернется… хотя бы ненадолго. И он отворачивается на шорох. Смотрит в темноту, светит туда фонариком, дергается… Анне хватает времени.
Сделать буквально пять шагов. Почти пробежать их, словно телепортироваться. Вот только что она была здесь – и уже за спиной мародера.
И рука опускается вниз.
– Тебе, Хелла!
Шило исчезает в теле негодяя. Анна бьет снизу вверх, она ниже, она вообще не умеет убивать. Но словно Хелла направляет ее руку.
Шило находит дорогу между ребер – в сердце.
Мужчина издает страшный булькающий звук… кто сказал, что человек умирает сразу? Ошибаетесь… Несколько секунд продолжается агония, но Анна не трогает шило. Добивать не требуется. Это она понимает, она ведь помогала в госпитале.