Засечная черта - Алексеев Иван. Страница 42

– Что сидишь? Пойдем!

– Куда? – растерянно захлопал глазами вконец выбитый из колеи Михась.

– Как это куда? В сарай, вестимо. Упражняться.

– Но зачем? Ведь мы... ведь ты уничтожила врага!

– Да мало ли их еще кругом, врагов-то. Пойдем, будешь учить меня дальше! Или ты считаешь, что я и в этом недостойна твоего внимания?

– Что ты, что ты, Анютушка! Как ты могла такое подумать! Да ты – достойней всех! – выпалил дружинник скороговоркой и, с готовностью вскочив с лавки, отправился вслед за девушкой в сарай, испытывая огромное душевное облегчение оттого, что их отношения, по его мнению, наладились, вернулись в прежнее русло.

«К тому же, – рассуждал про себя Михась, —я уже выздоравливаю, скоро приступлю к нормальным тренировкам, а уж тут-то партнер мне ох как пригодится! Я же не малыш-первогодок, чтобы на чурбанах да на чучелах боевые навыки отрабатывать!»

И все вроде бы вновь пошло своим чередом. Михась с двойным старанием приступил к процессу обучения Анюты навыкам рукопашного боя и отметил, что и девушка проявляет прежнее и даже, пожалуй, большее усердие в упражнениях, чем в те дни, когда ей грозила непосредственная смертельная опасность. А после занятий они вновь как ни в чем не бывало сидели в темной избе, возле теплой печки, и Михась по просьбе Анюты рассказывал ей подробно и красочно о заморских странах, о своей службе в морской пехоте адмирала Дрейка, об английском кулачном бое – боксе, о джентльменах, именующих себя спортсменами, и устраиваемых ими состязаниях, в общем – обо всем на свете, старательно избегая лишь одного: малейшего упоминания о леди Джоане, своей невесте.

Так прошел один день, наступил второй. Поиски убийцы в селе не прекращались. Никифоровы дружки, участвовавшие в некоторых его делах с наместником-воеводою из соседнего городка, даже обратились к этому самому воеводе за помощью. Тот обещал прислать опытных в сыскном деле своих людей. Понятно, что Анюте и Михасю приходилось постоянно быть начеку, и тут вдруг возникло одно обстоятельство, резко осложнившее дружиннику жизнь и почти лишившее его возможности прятаться от вероятной облавы.

Впрочем, это обстоятельство возникло не то чтобы вдруг, а в полном соответствии с климатическими особенностями описываемого региона. Просто выпал первый снег. Михась, утром выглянув в окно избенки, с ужасом понял, что если даже ему при появлении облавы и удастся быстро добежать до схрона под собачьей конурой, то прятаться там будет совершенно бессмысленно, поскольку его следы четко отпечатаются на этом белом покрове, ровным пушистым ковром устилающем двор. Михась весь день провел в напряжении, готовясь к заведомо неравному бою, не выпуская из рук самодельного лука и стрел с каменными и костяными наконечниками. К вечеру, правда, снег стаял, но, судя по низким тяжелым тучам, снегопад должен был вот-вот повториться.

Вечером пришла Анюта, взглянула на осунувшегося и заметно похудевшего всего за один день дружинника и, узнав, в чем дело, некоторое время сидела молча, не зажигая огня, затем произнесла слегка дрогнувшим голосом:

– Тебе пора возвращаться в скит.

– Но туда может нагрянуть облава!

– Они уже там были как раз сегодня и убедились, что на десять верст вокруг – только звериные следы, а скит две седмицы необитаем. Опытный человек сразу поймет по золе, когда печь топили последний раз. Так что собирайся, надобно выйти на рассвете, под снегопад. Дорогу найдешь?

– Конечно. Я же в лесу – как дома.

Анюта стояла у плетня и смотрела в снежную пелену, за которой исчез Михась. Снег падал большими белыми хлопьями, надежно укрывал все следы, и уже через несколько минут нельзя было ни по каким признакам догадаться, что кто-то только что прошел по этой самой опушке леса. Нарастающий стук множества копыт за спиной заставил ее вздрогнуть, резко обернуться. В дальнем конце сельской улицы, из-за того самого заброшенного сарая, где ее подкарауливал совсем недавно, а уже казалось, что целую вечность тому назад, Никифор, показался отряд всадников, направлявшихся явно к ее избе, ибо дальше ехать было попросту некуда.

«Скачите себе, сколько влезет! – злорадно подумала Анюта. – Ищите ветра в поле».

Она, не двигаясь с места, принялась спокойно и равнодушно взирать на подъезжавшую кавалькаду, однако когда всадники приблизились, их вид заставил девушку вздрогнуть еще раз. Сердце Анюты учащенно забилось, дыхание перехватило. На головах у всадников были смешные плоские шапки, напоминавшие блины, а на рукавах нашиты знаки, врезавшиеся в Анютину память на всю жизнь: черные бархатные круги, в которых скалили зубы желтые рыси. Отряд уже въехал во двор, остановился посредине.

Первым желанием девушки было броситься навстречу однополчанам Михася – поморским дружинникам, закричать, что их раненый товарищ находится в опасности. Сейчас он в одиночку из последних сил бредет через лес, спасаясь от погони, и нуждается в их немедленной помощи.

Однако в следующий миг Анюта буквально застыла на месте, словно окаменев. Среди дюжины всадников она вдруг увидела двух женщин. Одна из них, легко соскочив с коня, пошла к стоящей возле плетня Анюте, которая смотрела во все глаза на вторую женщину. Та как-то необычно, боком, сидела на высоком гнедом скакуне, стройная и грациозная. Широкий подол ее собольей шубы изящно свешивался с седла почти до самых стремян, серебрясь и играя легчайшим драгоценным мехом. Чуть рыжеватые волосы незнакомки были гладко уложены в невиданную красивейшую прическу, увенчанную, как короной, чудесной шапочкой из того же собольего меха. Ее серые глаза смотрели на весь мир гордо и, как показалось Анюте, свысока и презрительно. Изящная тонкая рука женщины, затянутая в замшевую перчатку с меховой оторочкой, твердо и уверенно держала узорчатый повод.

Анюта молчала, застыв, завороженно глядя на прекрасную всадницу, и не услышала половину из того, что произнесла подошедшая девушка, которая вряд ли была старше самой Анюты. И лишь одно слово из сказанного – «невеста» – громом ударило в уши Анюте, многократным эхом прокатилось в ее душе, вывело из забытья.

– ...и его невеста, разыскиваем этого раненого дружинника. Не видала ли ты, милая девушка, кого-либо похожего, не слыхала ли случаем о нем?

Анюта наконец очнулась, в упор посмотрела на спрашивавшую. В ее лице было что-то до боли знакомое, почти родное, но Анюта готова была поклясться, что никогда прежде не встречалась с этой девушкой. А слово «сестра», произнесенное в самом начале задаваемого ей вопроса, Анюта, поглощенная созерцанием всадницы, пропустила мимо ушей.

– Нет, боярышня, не встречала я никакого такого дружинника и ничего не слыхала о нем, – голос Анюты был настолько бесцветным и равнодушным, что мог ввести в заблуждение даже очень опытного собеседника.

– А как ты думаешь, кто недавно тут, возле твоего двора, вашего односельчанина убил? Наш друг воевода, – допрашивающая Анюту девушка особо подчеркнула последние слова, давая понять, что она не праздношатающаяся подозрительная личность, а особа приближенная к официальным властям. – Наш друг воевода специально нас сюда послал, чтобы и это злодеяние заодно расследовать.

– Не знаю, боярышня, – повторила Анюта по-прежнему отстраненно и без малейших эмоций. – Наверное, медведь задрал.

– Медведь? – изумилась собеседница. – Как же медведь мог человеку шею свернуть?

– А кто ж их знает, медведей-то! Прости, боярышня, недосуг мне тут с тобой разговоры разговаривать, на работу уже пора.

Собеседница кивнула, отвернулась от Анюты, направилась к своим спутникам, что-то сказав им на непонятном языке.

«Надо будет попросить Михася и отца Серафима, чтобы научили меня иноземному наречию», – подумала Анюта и, не глядя более на всадников, галопом промчавшихся мимо нее в другой конец села, уныло, едва передвигая ноги и зябко кутаясь в старенький рваный овчинный полушубок, побрела привычной дорогой на теткино подворье, к скотине, навозу и каждодневному тяжкому труду.