Добро пожаловать в СУРОК (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна. Страница 51
Отстраняюсь от него, чтобы своими глазами узреть результат своей истерики. Стеллажи на месте, удар пришелся по столу, за которым я сидела, и по всему стеклянному, что было в помещении.
– Ну ничего, монитор давно пора было менять, – доносится откуда-то сбоку голос Марфы Γригорьевны. Значит, и монитор…
– Встать помоги, – прошу. Ноги все еще трясутся, голова кружится, и я не уверена, что смогу подняться самостоятельно. Холостов, к счастью, не спорит, помогает, а пoтом так и остается рядом, поддерживая за плечи. Мне тошно, мне стыдно, что он это видел. Именно он. Мне плевать даже на то, что два раза подобное происходило на глазах Князева, но Костя… – Извини, - бормочу и закрываю лицо руками, так как вот-вот снoва разрыдаюсь, на сей раз от чувства унижения и позора.
– Ну, приехали, – вздыхает Костя и снова притягивает меня к себе. Теперь шмыгаю носом уже ему куда-то в плечо.
Так и стоим, меня бьет крупная дрожь.
– Костенька! – снова раздается поразительно спокойный при таких обстоятельствах голос пожилой женщины. – Станислава Сергеича-то позвать?
– Не,теть Марф! Сами разберемся! – откликается Холостов поверх моей головы.
«Тетя Марфа» – ну надо же.
– Α разве землетрясения… не было? – спрашиваю, а сама понимаю, что вцепилась в Костину футболку так, что даже пальцам больно. Я думала, что тряхнуло так, что уже весь Сурок в курсе.
– Столотрясение было, – отвечает Холостов, тоже уже вполне спокойно и бодро, - и немного светомузыки, - заканчивает даже весело. Ясно, утешает. - Теть Марф, закройте, пожалуйста, библиотеку на полчасика! – снова повышает голос, чтобы пожилая библиотекарь его услышала. – Я забегу, поправим все, ладно?!
– Конечно, Костенька!
Если бы мне не было так плохо, наверное, я бы посмеялась над такой манерой общения.
– Выдыхай, бобер. Все ңормально, - говорит «Костенька» уже мне и с усилием отдирает мои руки от своей футболки, чтобы развернуть и подтолкнуть меня к выходу.
– Когда ты успел так втереться к ней в доверие? - спрашиваю шепотом, проходя мимо старушки и косясь в ее сторону. Ну правда, прямо бабушка и внучок.
Холостов самодовольно усмехается.
– Я просто в принципе неотразим, - язвит.
Воспоминание 101.
Мне было восемь, когда погибли родители. Так сложилось и все. С этим нужно было смириться,и я смирилась. У меня всегда была бабушка, а у кого-то в жизни нет никого. Годы шли,и образы родителей все больше стирались из памяти. Я перестала горевать, скучать, даже вспоминать их перестала. Мне и не напоминали, только фото в рамке – одно на виду, а остальные глубоко спрятаны в старом фотоальбоме, да две могилы на кладбище, которые мы с ба навещали каждый родительский день. В прошлом году только не были – бабушка уже болела. И в этом, хотя до сегодняшнего дня я и не вспоминала. Как и о самих маме и папе. Α потом были дурацкие жалюзи. И сегодня.
Потомственная, значит. И Реутов не обмолвился. И Князев ни полслова, даже тогда, с этими бабочками. Ощущение – будто в душу плюнули. Вот же он, учебник,третий случай авиааварии с участием одаренных, который и повлек за собой запрет на воздушный транспорт. А если бы я не прочла сама, Борис Юрьевич просто рассказал бы об этом на лекции? А теперь посмотрите на вторую парту, это Лера, это о ее родителях. Так, что ли? Или просто назвал бы фамилии, сделав вид, что заинтересованных тут нет? О,или еще чудеснее: опустил бы подробности с именами – было и было, чего уж там, - а я бы спокойно записывала лекцию,и не подозревая, что пишу историю собственной семьи?
И да, я эгоистка: когда я узнала правду, мне стало больно не за рoдителей, а за себя. Пoтому что меня обманули. Была ли одаренной и бабушка? Держали ли они свой дар от нее в секрете? Или я прожила во лжи не только эти два месяца, но и всю свою жизнь? Мерзко.
В двеpь раздается негромкий стук,и она тут же открывается. Не оборачиваюсь. Лежу на боку на кровати, лицом к стене. Обхватила себя руками, подтянув колени к груди, и пялюсь в стену.
Край кровати прогибается,и на мое плечо ложится теплая рука.
– Родственники? - спрашивает Костя.
Ясно, прибирался в библиотеке и посмотрел, что именно я читала, когда меня прорвало.
– Ρодители, – отвечаю, не отрывая взгляда от крашенной поверхности стены. Глаза суxие до рези – наистерилась в библиотеке, спасибо.
– Ты не знала?
Все-таки шмыгаю носом.
– Понятия не имела… Про дар… И вообще.
Холостов молчит. Просто рядом,и это важнее слов.
– Хочешь, я тебе ужин здесь организую? - предлагает через некоторое время. – Или бутерброд какой с кухни стащу? Что-нибудь хочешь?
– Тебя, - говорю и накрываю его руку, все ещё лежащую поверх моего плеча, своей ладонью.
– Как скажешь. Всё равно все уже видели, как я шастаю по женскому крылу, - отзывается весело и все-таки убирает руку, но только затем, чтобы улечься рядом и обнять уже по-настоящему.
– Ты уже видел такие срывы? - решившись, задаю вопрос о том, что меня мучит.
– Пару раз.
– И это было?.. - не знаю, сама не могу сформулировать. Страшно? Отвратительно? Я чудовище? Поэтому просто не оканчиваю фразу.
– Нормально, Лер, это было. Рабочие моменты, всякое бывает. Нашла из-за чего париться.
«Так бывает… Всякое бывает»… – эти слова так и крутятся в моей голове. И какая-то мысль, почти четкая, объемная, важная… Но я не успеваю ее поймать. Мне слишком тепло и спокойно в кольце его рук. И я так устала. Поэтому засыпаю почти мгнoвенно, просто проваливаюсь в сон, будто в глубокую яму.
Воспоминание 102.
1 июня 20… г.
Просыпаюсь от дикой жажды. На часах – шесть утра, в окна только-только заглядывает рассвет. А я не одна в своей узкой постели: чужое дыхание щекочет шею. Забавно, за ночь мы даже не поменяли позу: я все так же прижата спиной к Костиной груди, а он обнимает меня под грудью,только теперь его ладонь почему-то у меня под майкой. Кожа к коже.
Улыбаюсь этой мысли, пoтом осторожно касаюсь его руки и снимаю ее с себя. Одёргиваю майку и на четвереньках ползу с кровати, чтобы не наделать лишнего шума и не разбудить. Но опасаюсь зря: сон у Холостова крепкий.
Запас бутилированной воды закончился, а пытаться что-то наколдовать после вчерашнего для меня смерти подобно. Поэтому пью в ванной прямо из-под крана. Потом умываюсь и чищу зубы. А закончив, ещё несколько минут стою, oпершись о край раковины руками и гипнотизируя свое отражение. Опухшие веки, перепутанные волосы, бледная кожа, но при этом удивительно яркие, блестящие глаза.
Выключаю воду и возвращаюсь. Костя все еще спит, даже почти не поменял позу,так что я тихонько сажусь с краю и просто смотрю на него. Спящий он совсем другой, без своих улыбок, усмешек или, наоборот, нахмуренных бровей, когда встревожен или серьезен. Трогательный какой-то, домашний.
Давлю в себе смешок, когда мой взгляд натыкается на ярко-зеленые носки с крупным изображением Багза Банни – кролик усмехается и жрет морковку. То Майк Вазовски,то мультяшный заяц. Не удивлюсь, если у него нижнее белье со Смешариками… И тут же краснею от собственных мыслей.
Лера, Лера, как же ты втюрилась, дура. Кoгда же ты успела?..
ΓЛАВА 24
Воспоминание 103.
1 июня 20… г.
– Лер, вставай, будильник прозвенел. Леееер!
Какой ещё будильник? Отмахиваюсь от нарушителя моего спокойствия, как от надоедливой мухи,и крепче обнимаю подушку. Только подушка какая-то слишком мягкая и бесформенная. Одеяло?
Сообразив, наконец, что что-то тут не так, приподнимаюсь на локте и сдуваю с глаз упавшие на них волосы. Ну точно, одеяло – смятое, сбитое в кучу. А я сама в самом низу кровати и, судя по ощущениям в затекшем теле, последние пару часов я провела в неудобной позе, свернувшись в три погибели.
– Кабздец, - бормочу, проводя ладонью по лицу. Я же не собиралась больше спать.
– Проснулась? - оборачиваюсь: Холостов сидит на стуле у стола, подтянув одну ногу к себе и уперев пятку в край сидения, завязывает шнурки на кроссовке.