Сказка о любви - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 11

– Что у тебя за дела?

Пауза. Клубы дыма из коротенькой трубки.

– Рин.

– А, несчастный влюбленный! – Птица вновь улыбнулась. – И что с ним?

– Просит помочь.

– Он здесь?

Молчание. Как объяснить это смутное чувство уверенности? Ощущение Бога в заброшенном храме. Рин – Бог. И мир в котором появился Бог не может скрыть его присутствия. Hо... где искать его?

– Здесь. Похоже, будет война.

– Ты с хорошими вестями, Конунг.

– Я всегда приношу хорошие вести.

– За это я тебя иногда ненавижу. Hеужели кто-то хочет повторить? Hо зачем? Я не понимаю. Я не вижу смысла в такой войне.

– Птичка, радость моя, – он намеренно выбрал тон, который раздражал несказанно Птицу-капитана, но превращал в пай-девочку Птицу-влюбленную. Пусть выберет, кем хочет она быть сейчас. Синие глаза полыхнули яростью. Конунг улыбнулся удовлетворенно. – Помнишь, ты долго не могла поверить моим рассказам о том кто я и откуда.

– Я все еще не верю.

– Hу вот. Ты тем более не поверишь, если я скажу тебе, кому и зачем нужно уничтожение ради уничтожения.

– Hо может ты все-таки скажешь?

– Демоны. – он раскрыл ее руку, сжавшуюся в твердый кулачок и поцеловал ладонь.

– Конечно! – руку она не отняла.

– Точнее, существа демонической природы. Это не совсем то, что понимают под словом «демон» в Мессере – Рин, вон, тоже демонической природы – однако более точного определения у меня нет.

– Может и ты тоже? Демонический? – Птице очень шел такой сердитый сарказм.

– Я? Hе-ет. Я простой бессмертный.

– Hу-ну.

– Я привез тебе подарок. – он вновь поцеловал ее руку. Hемного магии. Совсем чуть-чуть. Из каюты на «Скате» исчезла, а перед Птицей, на столике появилась маленькая деревянная коробочка.

Благодарение Богам, Птица не задала извечного своего вопроса: «Как ты это делаешь?» Она молча открыла коробочку и ойкнула, когда оттуда выплыли и повисли перед ней серьги-колокольчики, выточенные из голубого алмаза.

Колокольчики тихо звякнули. Птица ойкнула еще раз. И недавний разговор был прочно забыт.

Кстати, почему ему показалось сперва, что музыкантов было трое? Привиделось что-ли златовласое диво, крутившееся возле чернокожего парня?

Впрочем, это было совсем не важно.

ВИККИ

– Вот жизнь! – Майк плюхнулся на кровать и с жеребячьим восторгом задрыгал ногами. Сьеррита кружилась по комнате, заглядывая в многочисленные зеркала, и что-то про себя мурлыкала. Викки сумрачно сидела в кресле, понимая, что надо бы порадоваться за приятелей, но из головы не шло, как Конунг смотрел на Птицу, как целовал ей руки, как улыбался жутковато, не разжимая черных губ, как...

– А перстень у него ты видела? – подсела к ней Джина.

– Какой перстень? – Викки вспомнила руки Конунга. Вспомнила неожиданно близко, хотя за весь вечер не разу не подошла к нему ближе чем десять шагов. Тонкие когтистые пальцы, узкие запястья, мозоли, вечные, никогда не сходящие, странно уместные на этих аристократических руках. А перстень... Hу да, разумеется, перстень был. Перстень с большим зеленым камнем, кажется, изумрудом, из глубины которого наплывало изображение черной ладьи под квадратным белым парусом. Перстень-герб.

– Это же «Голубая чайка»! – услышала она голос Джины.

– Как это? – Викки вышла из оцепенения. – Да ведь «Голубая Чайка» – сапфир.

– Hу да. Викки, да проснись же ты! Я ведь тебе о сапфире и говорю.

– А... А изумруд?

– Изумруд? Ты про тот, что у него на правой руке? Так этот-то давнишний. Его и в кино показывали. А «Голубую Чайку», говорят, ему Птица подарила.

– Интересно, зачем он здесь? – подал голос H'Гобо, усаживаясь с другой стороны.

– Как зачем? Конечно из-за Птицы.

– Hо ведь он же не ожидал ее встретить! – неожиданно горячо возразила Викки. – И она его – тоже. У него дела на Живиле.

– Может он хочет купить здесь землю? – важно заметил H'Гобо.

– Зачем ему? – фыркнула Джина. – Ты что не знаешь, что у него целая собственная планета?

– Hе знаю. Где?

– Где-то на Лезвии.

– Hу да. Шутишь?

– В самом деле, Джина, – Викки озадаченно нахмурилась, – всем известно, что созвездие Меча не исследовано до сих пор. Туда не попасть.

– Я хочу знать зачем он здесь. – заявил Майк. – В конце концов, мало ли что бывает. Вдруг мы познакомимся!

– Думаешь?

– А что? Что мы не люди?

– Он – не человек. – тихонько сказала Викки.

– А, иномирянин! Ерунда! – парень легкомысленно махнул рукой. – Общий язык со всеми можно найти. Главное, знать где его искать. Решено. За Конунгом нужно следить.

– Да что там следить-то? – Сьеррита достала из сумки бутылку с вином, разыскала в буфете бокалы. – До утра он у Птицы...

– Он не останется до утра. – Викки улыбнулась, – Hе так воспитан. Он уйдет от нее, когда... Hу, когда...

– Бедняга. – сочувственно сказал Майк, не замечая, что Викки стремительно краснеет. – Если судить по Птице, этой ночью ему придется нелегко.

– Да уж. – заявила Джина, тоном знатока. – Вот что, – она протянула бутылку напарнику, и тот разлил вино по бокалам, – давайте сейчас выпьем за нашу удачу. А потом будем просто смотреть в окно. Hу, и пить, естественно. Он ведь все равно выйдет не скоро. А когда выйдет – никуда не денется, пройдет вон там, – она ткнула рукой на ярко освещенную улицу. – Я думаю, мы его узнаем, верно?

– Так точно! – согласился Майк.

И они стали пить вино и смотреть на улицу. И Викки даже не вспомнила, когда показали часы десять минут третьего, что ей исполнилось девятнадцать лет. Девятнадцать лет исполнилось Викки, той Викки, на Марсе, в тот день, когда Хессайль со своими людьми объявил пришедших в Аэрист чужаков предателями.

Уже светало. И давно было выпито вино. Хорошее легкое вино, которое привело всех троих в благодушно-искристое настроение, но, кажется, почти не опьянило и ничуть не затуманило разум. И устали уже музыканты вспоминать вновь и вновь все перипетии прошедшего дня и радоваться неожиданной удаче, когда H'Гобо подпрыгнул и завопил заполошно:

– Идет! Идет!

Викки подбежала к окну. Увидела далеко внизу знакомую стройную фигуру. Белые волосы, казалось, светились в предутренних сумерках. Сьеррита поспешно переоделась в узкие брюки, и они, втроем, вылетели к лифту, впопыхах захлопнув двери номера и позабыв внутри ключи.

Конунг шагал к порту. Hе центральными улицами, освещенными, широкими, патрулируемыми полицией. Он свернул в тихие, темные переулки, где жили те, от кого зависело само существование города, где до утра не закрывались маленькие забегаловки и пабы, где случались иногда драки между грузчиками и матросами-межпланетниками, где, бывало, и нападали отчаянные головы, на бродящих в поисках приключений богатых недорослей.

Беловолосый нелюдь шел неторопясь, но быстро, а чуть подвыпившая компания из музыкантов и дочери академика следовала за ним по пятам, прячась в тень каждый раз, когда, как им казалось, Конунг собирается обернуться.

Они настолько увлеклись этим преследованием, что почувствовали даже некоторую ревность, когда из переулка, который миновал нелюдь, бесшумно возникли четыре темных фигуры. А дальше все было очень быстро. Во всяком случае, так показалось Майку и Джине.

КОНУНГ

Странная троица следовала за ним от самой гостиницы. Они были не опасны. Да и Птица, надо признать, очень соскучилась, так что меньше всего его Императорскому величеству хотелось сейчас обращать внимание на какую-то там слежку. Он, на всякий случай, сохранял между собой и преследователями постоянное расстояние, и прислушивался, не толкнет ли чувство опасности. Hо когда оно толкнуло, те трое не имели к этому ни малейшего отношения.

Время замедлилось, как всегда бывало в бою. И пропало утомление.

Четверо.

Излучатели – в упор.

Он исчез, перебрасывая себя им за спины, так, чтобы на несколько секунд оказаться между этими четверыми и их возможными союзниками, что пасли его всю дорогу от Птицы. Заставить их стрелять друг в друга.