Тайна архивариуса сыскной полиции (СИ) - Зволинская Ирина. Страница 14

А ведь и правда, смеюсь!

– Вы очаровательны! – искренне сказала я.

Мы  ступали нога в ногу, Клер болтала всю дорогу. Об Университете, о Париже, о детстве, о музыке и литературе и … равенстве. Иногда она забывалась и, рассказывая что-то особенно важное для неё самой, переходила на родной язык. Мягкая журчащая речь так удивительно сочеталась с её порывистыми движениями, я слушала её и еще больше влюблялась в неё, в образ свободной, независимой ни от кого женщины.

Клер воплощала собой новую эпоху равноправия, и какой зашоренной и нелепой я казалась себе рядом с ней. Суровый северный город,  холодный ветер с Невы, грязь под её изящными ботиночками, хмурые лица прохожих, а ведь сегодня праздник  – её будто ножницами вырезали из яркой картины и вклеили в наш серый пейзаж.

Мы подошли к подножию Ростральных колонн. Морской бог смотрел на нас и сквозь нас, угрожающе сжимая в известковых руках огромный трезубец. Клер зачарованно застыла.

– Темнеет, мы рискуем не увидеть цели нашей прогулки, – я потянула её за собой.

Она перевела на меня восхищенный взгляд и с улыбкой ответила:

– Зачем нам торопиться, Мари? Я уже у цели! Вы и есть – mon ange! Петербург одарил меня по приезду. 

Нелепое сравнение с ангелом, второе за этот день. Острое чувство сожаления пронзило меня изнутри. Несостоявшийся поцелуй, упущенный шанс…

– Где вы учили русский, Клер? – перевела я разговор.

– О, я имею русские корни, – ответила она, но продолжать тему не стала, лишь ускорила шаг.

Вопрос был ей неприятен?

Мы снова двинулись в путь. На низком темно-синем небе плыли большие фиолетовые облака. Словно какой-то художник наверху, играясь, вылил в воду баночку чернил. Широкая, почти черная сейчас река, маленький скрипучий деревянный мост. У входа в крепость и собор в будке притоптывал в валенках городовой. Тонкий острый желтый шпиль, словно стрела, рассекал  небо.

– Мы на месте, – я показала рукой на Петропавловский собор. – Вот и он, ангел...

– Он прекрасен, – выдохнула француженка. – Но ... что-то должно быть в его руке? Она пуста, в ней ничего нет.

– Есть, – улыбнулась я. – Ангел держит невидимый нам меч.

 Клер высоко задрала голову, а я смотрела на неё и вспоминала тот день, когда узнала эту легенду.

Весна в тот год пришла неожиданно резко. В начале апреля с земли сошел снег, первые цветы сияли ярко-желтыми пятнами. На деревьях распустились молодые листья, а с юга уже вернулись грачи. Я сидела на широком подоконнике особняка, листала газету и ждала, когда Алексей вернется и прикажет слуге сопроводить меня в храм. 

– Доброе утро! – в гостиную вошел хозяин, большая комната показалась мне невыносимо узкой.

– Доброе, – я покинула свой уголок и присела на диван. Наученная прошлым опытом, я старалась не занимать в присутствии Алексея подобных подоконнику мест. Мест, из которых лишь один выход.

Милевский сел в кресло напротив и, бросив взгляд на большой заголовок, устало повторил:

– Самсонова обвинили в измене.

И это было более чем странно. Степан был дружен с Милевским и часто бывал в особняке князя, более того, состоял с ним в Русской монархической партии. Что же случилось?

– Мне жаль.

 Алексей  поднялся с кресла, подошел ко мне и, усевшись на пол подле меня, обнял мои колени, опустив голову.

– Я поеду в крепость, ты со мной? Ты могла бы подождать меня в соборе.

– Петра и Павла? Нет, сегодня меня ждет батюшка.

– А как же ангел? Не хочешь помочь ему хоть немного в его тяжелой миссии?  

Он поднял голову, щекой потерся о мою ладонь, и я отдернула руку – сама того не замечая, всё это время я гладила его по волосам.

Пальцы загорелись пока еще невидимым огнем, я обхватила себя за шею и, едва сдерживая крик боли, спросила:  

– Какой миссии?

– Ты не знаешь? – улыбнулся князь. – Он держит в руках невидимый меч, тем самым защищая Петербург от напастей.

– И как же я смогу ему помочь? – тихо спросила я.

– Уверен, ему будет легче лишь от одного твоего присутствия, – заметил Милевский.

Я положила дрожащие руки на колени. Алексей вздрогнул, резко отпустил меня и в мгновение ока поднялся на ноги.

– У тебя ожог, – процедил он сквозь зубы.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть его лица.  

– Хочешь знать, за что арестовали Самсонова? Впрочем, даже если не хочешь. Тебе стоит это знать. Благословенное синее пламя, поговаривают, вновь проявило себя. Степан бурно выразил радость этому факту.

Всё так. Мой дар – угроза. Огонь видит суть, он благословляет на трон, он появляется только тогда, когда приходит пора одной царской династии сменить другую.

Неотвратимо и страшно наступило время перемен.

Хватит трусости, Мари. Я открыла веки, выпрямила спину и, вглядываясь в темные глаза, ответила:

– Вот ведь … фантазия.  

– Кто крадет вас сейчас, Мари? – с детской обидой просила Клер. – О чем вы думаете?

Она совсем замерзла, кончик носа её покраснел. Дрожала, сутулилась и куталась в модное пальто тонкой дорогой шерсти, словно нахохлившийся воробей. Француженка была так забавна сейчас. Несуразное очарование.

– О том, что я непозволительно беспечна. Вы замерзли, мадам Дюбуа – это не делает мне чести, – улыбнулась я. – Идемте же скорей! – взяла её под руку и увела с острова. 

Клер устала. Спотыкалась и практически висела на мне. Извинялась и снова путалась в юбках, будто бы давно не носила платьев. Мужские брюки – бесстыдная мода Европы, наверняка были привычнее для неё.

– Я найму вам извозчика, – в очередной раз удержав её от падения, решила я, – иначе вы рискуете заболеть или разбиться.

Круглая луна светила с темного неба, играла в прятки, прячась за облаком, словно стыдливая невеста. Зажгли фонари, теперь младшие братья ночной красавицы отражались в темных глазах француженки.

– А вы… как же вы, Мари? Когда мы снова увидимся? Вы ведь хотели учиться? Мне нужна ассистентка, – она, волнуясь, снова перешла на французский.

И снова мне предложили помощь ... второй раз за день.

– Я подумаю, Клер, – накрыла её руку и посмотрела по сторонам в поисках повозки.

Праздник. Ни одного свободного извозчика. Похоже, придется идти на трамвай. Потянуло табачным дымом, я бросила мимолетный взгляд на курильщика. Брюки, папироса, короткие волосы … что-то смутило меня, заставляя вглядеться в темный силуэт. Рост? Нет, изящество, с которым он … она… выдыхала едкий дым. Свет фонаря искажал её лицо, и всё же я узнала … Настю.

– Слышу, вам, Мария Михайловна, уже предложили место в Университете, – хрипло заметила Денских. – Мило.

– Мадемуазель Денских! Вы тоже гуляете?! – защебетала Клер. – Помогите же мне уговорить Мари!

– Да, Мария, это было бы замечательно, – кивнула Настя, поднесла папиросу ко рту и сделала глубокий вдох.

Я закашлялась и, извинившись, прикрыла ладонью нос.

Настя швырнула окурок в снег, погасив тлеющий огонек носком сапога.

– Давно ты куришь? – тихо спросила я.

– Давно, – посмотрела на меня Денских. – С тех самых пор, как перестала ждать.

– Ждать? Чего ждать? – непонимающе взглянула на неё Клер, а потом, вероятно, догадавшись, выдохнула: – Ох, простите. Я, наверное, была бестактна.   

– Всё в порядке, – отмахнулась Анастасия. – Никакой драмы. Несчастная любовь случается в жизни почти каждой женщины, так ведь, Мария Михайловна?

– Так, – согласилась я.

Я не знала, что она любила, и не знала, что любовь её была несчастной. Не поддержала, не разделила печаль.    

Господи, как же это горько – терять друзей. Наши ежедневные письма, фотокарточки и засушенные цветы. Улыбки, шутки, понятные лишь двоим. Тайные помыслы, откровения. Длинные волосы в косу вечерами. Я заплетала Настю, как когда-то Оля заплетала меня. Всё ушло.