Безнадёжная любовь (СИ) - Смелик Эльвира Владимировна. Страница 10

Ему не хотелось выходить из ванной, показываться на глаза родителям. Невозможно рассчитывать, что мама оставит без внимания его разбитые губы. Даже сейчас. Она не будет кричать, стыдить, к тому же, ему нечего стыдиться, она посмотрит с болью и упреком и, не дай бог, еще начнет вздыхать и жалеть. Его не надо жалеть! Он победил. Он мог гордиться собой.

Всего несколько минут назад Лысый сидел в грязной, черной луже и, размазывая по щекам слезы и сопли, тупо, безжалостно повторял: «Ты мне заплатишь за все! Кровью плакать будешь!»

Данька только улыбнулся ему прямо в лицо, хоть очень больно было кривить разбитые губы, а Лысый, увидев его улыбку, замолчал. И тогда Данька легко прочитал в его глазах свой смертный приговор и ужаснулся. Он не испугался, он знал, что сильнее Лысого, но никто никогда еще не смотрел на него с такой ненавистью. Он победил сегодня, но, возможно, было бы лучше, если б не Лысый, а он, Данька, сидел сейчас в луже и плакал. Он победил, а значит, приобрел смертельного врага, значит, теперь должен каждую минуту ожидать его жестокой, безжалостной мести, потому что Лысый никогда не простит ему своего унижения.

— Дань! Ты что, заснул там? — услышал он из-за двери слегка рассерженный мамин голос, нехотя завернул кран, поднялся с края ванны, щелкнул шпингалетом и вышел, предусмотрительно закусив губу.

Мама все равно мгновенно заметила его искалеченный рот, но лишь нахмурилась и махнула рукой.

— Нам надо поговорить, Даня.

Данька вроде бы должен был радоваться, что все так легко обошлось, а он насторожился. Значит, есть еще что-то более серьезное, чем его разбитые губы. И он знал, что.

Мама провела рукой по его мягким, легким волосам.

— Данька, ты знаешь, отцу надо делать операцию.

Он кивнул согласно.

— Но в нашей больнице нет нужной аппаратуры.

Мама немножко помолчала, ожидая, что сын скажет хоть слово, но он только осторожно потрогал пальцами распухшую губу.

— Его перевезут в другую клинику, в другой город, и я должна поехать с ним. Ты понимаешь, его нельзя оставлять одного, ему нужен уход. Эта ужасная болезнь!

Данька все понял. В жизни всегда так бывает: приходится выбирать. Чтобы получить одно, надо отказаться от другого, чтобы находиться рядом с кем-то, необходимо оставить кого-то еще. И маме сейчас пришлось выбирать, и она выбрала отца. Все правильно. Отец сильно болен, он может умереть, ему будут делать сложную операцию. А Данька… Что ж, не такой уж он и маленький, сможет прожить один две-три недели, а когда отцу станет легче, мама вернется. А пока тетя Валя, соседка, за ним присмотрит: накормит, разбудит утром в школу. Даже интересно какое-то время пожить одному, без родителей, словно взрослому.

— Даня, что ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! — мама была расстроена из-за того, что ей приходилось выбирать между мужем и сыном, и от этого немножко сердита.

— Мне больно, — Данька осторожно шевельнул губами и поймал на себе изумленный мамин взгляд.

— Губа, — пояснил он. — Разговаривать неудобно.

Мама почему-то отвела глаза.

***

Странно было засыпать и просыпаться в пустой квартире, только в самый первый день — интересно. Вот он, Данька, совсем один, никого рядом нет, не будят рано утром тихие голоса родителей, жужжание электрической бритвы и далекий звон посуды, никто не спрашивает, как дела в школе, не интересуется уроками. Только тетя Валя крикнет иногда вечером: «Ты собираешься домой или нет? Словно дел у меня других нету, только тебя пасти!» Данька усмехнется: «А вы не пасите!» «А что я твоей матери скажу?» Зато часто встречается злобный, ненавидящий взгляд, но Данька старается не замечать его. Все равно Лысому с ним не справиться.

Но Лысый и сам об этом знал, а потому вышел однажды навстречу не один, с приятелем, который по виду был намного старше и сильнее Даньки.

— Ну, что, Данечка! — злорадно пропел Лысый, и глаза его многообещающе сверкали.

Данька подобрался, напрягся, а у Лысого мгновенно исчезла из голоса вся сладость, и он зло выругался.

Данька чуть отступил, успел подумать: как хорошо, что родителей дома нет. Приятель Лысого улыбнулся и как-то странно оглядел Даньку, прощупал взглядом с головы до ног.

Данька прекрасно знал, чем закончится драка. Конечно, можно попробовать убежать, но что будет, если догонят, поймают, пусть не сегодня, пусть потом, завтра, послезавтра или когда-то еще? Он никогда раньше не дрался так часто и серьезно. Он еще думал: ведь двое — это не так уж много. И пусть один — сильнее и опытней, зато другой — всего лишь Лысый, Лысый, который несколько дней назад сидел в грязной луже и хлюпал разбитым носом. Но он и представить не мог, чем все в действительности обернется.

Что-то звонко треснуло за углом, и рыже-черная молния мелькнула в воздухе.

Приятель Лысого заорал, отскочил в сторону. Лысый застыл на месте, удивленно пяля глаза. А возле Данькиных ног поджарый красавец-доберман возил по лужам какую-то тряпку.

— Сволочь! Убью! — прохрипел дружок Лысого и замахнулся на собаку.

Доберман бросил тряпку и угрожающе зарычал. Ряд острых белых зубов предупреждающе сверкнул под вздернутой влажной губой, но обезумевший парень кинулся к нему, зло поднимая огромный кулак.

Доберман прыгнул и повис у него на рукаве. Тот опять заорал, замахал руками, изо всех сил пнул собаку ногой. Доберман отлетел, но тут же вскочил.

Ерхан, сидеть! — раздался громкий возглас.

Подбежал мужчина, схватил вздрагивающую от возбуждения собаку за ошейник, недобро глянул на ребят.

— А ну, катитесь отсюда! А то снова спущу!

Лысый с приятелем заматерились, кроя хозяина и его собаку.

— Кому сказал?

Доберман опять оскалил зубы.

— Убью твоего пса, — прошипел искусанный дружок, развернулся и пошел.

Данька улыбнулся: у парня от левой штанины осталась жалкая половинка, второй победно размахивал довольный доберман. А вместо темной джинсовки предательски белела покрытая пупырышками дрожи кожа.

— Не простудись, голубчик! — заботливо крикнул вдогонку растерзанному хозяин собаки, и глаза его весело блеснули.

Данька не выдержал и захохотал.

Наверное, не было происшедшее таким уж смешным, скорее всего, совершенно не было смешным, потому как за проделки четвероногого блюстителя порядка потом придется ответить не кому-нибудь, а ему, Даньке. Но хохот безудержно рвался наружу, унося с собой напряжение и противный страх, и его звонкие раскаты, словно ножом, резали ухо того, кто покидал поле битвы бесславно поверженным, оборванным и покусанным. И тогда он обернулся.

Данька не видел его взгляд, он вытирал рукавом брызнувшие из глаз слезы. Он все еще смеялся, до изнеможения, до бессилия, так, что пришлось прислониться к кирпичной стене.

2

А на завтра выпал снег. Он сыпал и сыпал с неба, медленно и осторожно ложился на землю, дома, деревья, и запутывался в мягких Данькиных волосах, когда тот шел в школу, а потом возвращался домой. Снег был крупен и пушист. Он беззвучно и почти неощутимо опускался на ладонь и таял на глазах, превращаясь в чистую, прозрачную каплю. Люди думали, он и на земле так же легко и быстро растает, но на следующий день грянули непривычные морозы, и снег мертво застыл, сковав все вокруг своими хрупкими, белыми оковами.

— Оболтус! Навязался на мою голову, — проворчала тетя Валя. — Сделал бы доброе дело — сходил за хлебом. Заодно и себе купишь.

Данька не обиделся, не возмутился, а сразу согласился.

— Хоть бы шапку надел! — крикнула вдогонку соседка.

Данька только хмыкнул.

А когда, вернувшись, вошел в квартиру, увидел, как из-под двери в комнату пробивается узкая, яркая полоска электрического света.

«Забыл выключить, — подумал Данька. — Вот чучело». Он оставил пакет с хлебом под вешалкой, не глядя, проскочил в комнату, протянул руку к выключателю и… замер.

— Ну, наконец-то! — воскликнул Лысый. — А мы уж заждались.