Ловушка для княгини (СИ) - Луковская Татьяна. Страница 43

— Я сейчас тебе, княгиня, непотребство скажу, уж прости, — Кряж отступил к стене, показывая, что не преграждает ей дорогу, и она может идти дальше, коли не захочет слушать, — сейчас скажу, а больше никогда и под пытками не вырвут. Коли б ты ровней мне была, а не княжьей дщерью, я б за тя поборолся бы, да хоть и за мужем ты б была, грех бы на душу взял… Зла я те не сделаю, при тебе верным псом останусь, просто ты понять должна, что за такую как ты и помереть можно… И князь Дмитровский то поймет… да, видать, поздно уж будет.

Кряж совсем запутался в словах, глубоко вздохнул, опуская голову.

— Благодарствую, — кисло улыбнулась Настасья и тяжелой походкой сломленного человека пошла прочь.

В холодной неотапливаемой светлице, было отчего-то невыносимо душно, воздуха не хватало. Настасья одно за другим отворяла законопаченные на зиму окна, жадно глотая морозный воздух.

— Да что ж ты делаешь?!! Дурная!!! — зашумела на нее Елена, кидаясь затворять ставни обратно.

— Жарко, — разрыдалась дочь, сползая на лавку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да от него ли гридень? Да может засланный? Сейчас наши молодцы его «порасспрашивают» душевно.

— Не надо, отпустите, — прошептала Настасья, — няньку с девками надо оттуда забрать, коли живы еще. Вели послать, а то может уж бредут пешими, а мороз.

— Пошлю, да разобраться же надобно. Чего ж ты так-то сразу… — Елена обхватила дочь за плечи. — Ну, а коли и все так, ну свет же не померк, вон весной уж пахнет.

— Я теперь из терема выйти не смогу, всяк надо мной насмехаться станет, — Настасья утерлась краем убруса.

«Да, вот почему я раскисла, мне просто пред людьми стыдно, а на князя моего мне плевать, не люб он мне больше и имени его уж не помню, и лица… нет его более, в снегах половецких сгинул».

— Да кто над тобой смеяться будет? — возмутилась мать. — Спасительница града, уж всем известно, что ты Ростислава привела. Сил много Давыд собрал, и отцу бы одному не одолеть. Да народ тебе ноги готов целовать, горой за тя встанут, — Елена говорила пламенно, с напором, пытаясь достучаться до дочери. — А епископу я сама отпишусь, мужа тебе сейчас же искать станем.

— Не надобно, в монастырь хочу, покоя и тишины, — выдохнула Настасья.

— Вот еще чего, — фыркнула мать, — найдем, да пусть локти кое-кто кусает.

Настасья что-то упрямо хотела возразить, но дверь с грохотом отворилась, ударившись о стену.

— Ой! — и сама испугалась молоденькая холопка, что так шумно ввалилась к хозяйкам.

Елена вопросительно приподняла бровь.

— Князь Дмитровский пожаловал, сам, в малой дружине, и при нем княжич с княжной, детишки его, — затараторила холопка.

Настасья растерянно уронила платок.

— Сам, говоришь, — улыбнулась княгиня Чернореченская, — ну пойдем посмотрим, на самого.

— Не пойду я, — вздернув нос, отвернулась дочь. — Отпустил уж, чего мне теперь с ним-то видеться?

— Пойдем, — потянула ее мать за рукав. — В очи ему то все и скажешь.

— Не пойду, — упрямо встала Настасья.

— Мать велит, неслуха! — с напускной суровостью прикрикнула Елена, выталкивая дочь.

Настасья смиренно пошла, снова выпрямляя спину, неспешно, горделиво, твердо. «Отрекся, так чего теперь заезжать? Посмеяться? Али Прасковья все ж рассказала, как было, так совестно стало?» Она накручивала и накручивала себя, чтобы как следует разозлиться и быть ко всему готовой. Холопки услужливо накинули на плечи хозяйке душегрею, распахнули пред ней сенную дверь, в глаза ударил яркий солнечный свет. Февраль любит солнцем бросаться.

Очи привыкли, и Настасья увидела мать, уж как-то опередившую дочь и тискавшую племянников, отца, размеренно водящего руками, что-то рассказывая, а рядом… Рядом стоял Всеволод, живой и здоровый, принарядившийся в алый корзень и шитую по вороту серебром свитку, проглядывающую через распахнутый кожух. «Вишь, как вырядился, опять в женихи собрался», — хмыкнула про себя Настасья, злясь на подступившее волнение.

Всеволод нетерпеливо вертел головой, кого-то высматривая, мгновение, очи мужа и жены встретились… Лицо Всеволода озарилось открытой, радостной улыбкой, и Настасья сразу все поняла — он не посылал этого Путшу, он никогда от нее не отрекался, он спешил за ней, нарядился для нее, он ее любит. И Настасья побежала, путаясь в подоле, спотыкаясь, обжигая горло морозным воздухом. И Всеволод рванул ей навстречу, подхватил, поднял, высоко отрывая от земли, прижал к себе; и запах его, такой головокружительно знакомый, и голос, что-то шепчущий, и слов от громкого биения сердца не разобрать. А зимние очи, такие горящие, лучистые, как яркий день февраля.

— Любенький, любенький мой, — забывая о всех приличиях, прижалась к мужу Настасья.

— Ладушка моя, — прилетело в ответ.

Глава XXXV. Ростки ненависти и любви

Ночка выдалась жаркой, томной, мучительно нежной. Муж с женой не выпускали друг друга из рук, не разжимали объятий. Сегодня Настасья была мягкой, податливой, прикасаясь к любимому едва уловимым шелком поцелуев. Не хотелось бурных страстей и резких движений, просто забыться, насытится, расплавиться податливым воском в его крепких руках, уловить каждый удар его сильного сердца, и осознать, наконец, что вот он, здесь, рядом. А остальное пока все неважно. И отчего-то в душу проникала твердая уверенность, что сегодня они зачали новую жизнь, их дитя. Настасья даже себе не могла объяснить этого, просто поверила. Глупые страхи отступили.

— Прости, — прошептал Всеволод, целуя розовое плечико, — опять скажешь — худо делаешь, а потом прощение просишь.

— Да за что ж? Чем ты виноват? — мурлыкнула Настасья, заводив пальцами по широкой мужской груди.

— Не смог тебя защитить, — накрыл он своей большой ладонью ее тоненькую ладошку, — думал Кряжа да Домогоста довольно, а видишь, как вышло. Вина моя, надо было эту суку прямо в поле удавить, а мне все не верилось.

Настасья сразу поняла, что муж говорит про Ермилу. Весь клубок вокруг нее смотал именно верткий боярин, а вот распутывать уж другим пришлось.

— Знаешь, что Кряж говорить умеет? — осторожно спросила Настасья.

— Сознался он пред отъездом моим, приходил ко мне, просился остаться княгиню охранять. Сказывал, что ничего с тобой под его приглядом не случится.

— Так и не случилось же, — улыбнулась Настасья.

— Чуть не случилось, — вздрогнул Всеволод, крепче прижимая ее к себе.

— Я вот все думаю, что это Давыд Залесский замятню замутил, — выдала потаенные мысли Настасья, — а бояре твои лишь соблазнились посулами, все следы к нему ведут.

— Давыд? — приподнялся Всеволод на локте. — Да он гусак тупоголовый да сплетник, нет, все Ермилы руками сотворилось. Он главный черт.

Настасья замерла, вспомнив странный сон.

— Ты чего? — мягко улыбнулся Всеволод. — Не бойся, не дотянуться уж ему до тебя.

— Он Ефросинью сгубил, сам в том признался, — прошептала Настасья, и тут же пожалела, почувствовала, как напрягся муж, будто окаменел, в профиль в полумраке были видны крепко сжатые губы.

— Прости, — мягко отозвалась теперь Настасья. — За что он с тобой так? Зачем ему это все надобно было? Одного князя на другого менять, много ли прибытка?

— Давыд одно за другим несколько княжеств под себя подмял бы, а Ермила при нем правая рука, я б на то никогда не пошел. С чего он только взял, что Давыд его у себя бы пригрел, нешто предателей подле себя держат? Ими пользуются да вышвыривают вон, — Всеволод задумался.

— Ермила ненавидит тебя лютой ненавистью, может и не в выгоде дело? — задумчиво проговорила Настасья. — Почему он тебя так ненавидит?

— Потому что ручонки у него маленькие, — зло прорычал Всеволод и замолчал.

Опять эта загадочная фраза. При чем здесь малые руки? «Не хочет мне рассказывать, так и не надобно», — Настасья обиженно попыталась отодвинуться, но Всеволод не дал, притянул обратно.