Любовница №2358 (СИ) - Семенова Лика. Страница 20

— Я ни на чем не настаиваю. Можешь не беспокоиться об этом.

Он склонился к журналу. Отец тоже любил такие. Пылесборники. Они хранились в доме целыми стопками. Я не видела в них смысла — лишь отрывала листы, чтобы завернуть мусор. Тайком, разумеется, из какой-то детской злобы. Чтобы напакостить. Будто эти несчастные журналы нанесли мне какую-то личную обиду. В журналах Фирела я бы тоже с удовольствием выдрала листы. Изорвала в клочья прямо сейчас, лишь бы он посмотрел на меня.

Я старалась, чтобы голос не дрожал:

— А если я хочу, Пол?

Он, наконец, поднял голову:

— В департаменте об этом никто не узнает. Тебе не о чем переживать. Когда придет время, я напишу прекрасные рекомендации, если тебя это заботит. Ты можешь идти.

Хотелось разрыдаться. Я часто дышала, чтобы слезы не покатились по щекам. Нет, я оказалась слишком самонадеянной. Он не хотел меня. Будто завел модную комнатную собачку, а теперь не знал, что с ней делать. Но зачем? Он, конечно же, не догадывался, что я должна периодически посещать врача, и моя затянувшаяся девственность вызовет слишком много вопросов. И плевать на его рекомендации. Впрочем, он не обязан об этом думать. Он отписал в департаменте развлечение — и развлекался, как мог. Может, ему нравилось мучить меня? Смотреть на мои тщетные попытки соблазнить и наслаждаться провалами? Судя по всему, отказываться от меня он все же не намеревался, раз говорил о рекомендациях.

Две непрошенные догадки заставили меня помрачнеть, и я едва не махнула рукой, отгоняя их. Одна отвратительнее другой… Либо он любит мужчин, либо вообще не состоятелен. И выписал меня, как прикрытие. Глядя на Фирела, не хотелось верить ни в одно, ни в другое. Это было бы слишком.

Я подошла, опустилась на колени у него в ногах, на толстый серый ковер. Двумя пальцами подцепила журнал и вытянула из рук. Он не делал ничего, просто наблюдал. Я медленно провела ладонью по его бедру, обтянутому плотной костюмной тканью. Когда моя рука скользнула выше, он ухватил за запястье:

— Не нужно, — покачал головой. — Уходи, Мелисса.

Но я успела почувствовать, как под моими пальцами едва заметно дрогнуло. Вторая догадка оказалась не верной. Первая, судя по всему, тоже, потому что он реагировал на мои прикосновения, как бы ни скрывал.

Я открыто посмотрела в его жесткое лицо:

— Почему ты гонишь меня? Я тебе не нравлюсь?

Он поджал губы:

— Мелисса, не стоит.

— Не нравлюсь? — теперь я точно не намеревалась отступать. Пусть говорит, как есть. Я должна хотя бы знать.

— Ты очень красива.

— Тогда почему?

Он молчал.

— Зачем ты выписал меня?

— Так было нужно.

— Кому?

— Разве это имеет значение?

Я горько усмехнулась:

— Для меня да. Не мучай меня, Пол. Пусть все будет так, как положено. Прошу тебя.

В каком-то безумном порыве я оседлала его колени и обхватила ладонями лицо, склонилась к губам. Он отвернулся:

— Я не железный.

— Я уже в это не верю. Ты каменный. Холодный. Ты жестокий, — хотелось на каждое слово залепить пощечину. Все это было унизительно.

Я убрала руки и отвела взгляд. Чувствовала себя последней шлюхой. Самой грязной, самой мерзкой.

— Я хотел оставить тебе шанс сказать: «Нет». Мне не нужны договорные формальности. Но ты все форсируешь.

Я покачала головой, выдохнула ему в губы:

— Мне не нужен этот шанс. Я не хочу говорить: «Нет».

Я почувствовала на спине горячие ладони. Рука Фирела поползла вниз, обжигая через красное кружево:

— Ты не знаешь меня.

Я коснулась губами губ:

— Ты не даешь мне шанса узнать.

В мгновение ока я оказалась на мягком ковре. Фирел нависал надо мной, поглаживая бедро:

— У меня дрянной характер, Мелисса. И я… ревнив. Очень ревнив.

Я потянулась к его губам, но он не подался навстречу.

— Если я считаю женщину своей, то уже не отпускаю, — голос осип, будто пробирал насквозь. — Никогда. Ты понимаешь меня?

Я кивнула, но эти слова были, как шум, потому что от его близости колотилось сердце. Я вдыхала морозный запах его одеколона и просто сходила с ума. Все, чего я так боялась еще неделю назад, отошло на второй план, растворилось. Это всего лишь этап, который нужно пройти. Страх не имел значения. Я слушала голос Фирела, в котором, наконец, сквозило что-то живое, но едва ли в полной мере понимала суть.

Он усмехнулся, покачал головой, касаясь кончиками пальцев моей шеи:

— Ты не понимаешь.

От этих касаний все замирало. В Центре нам давали слепки эмоций, чтобы близость не оказывалась неприятной неожиданностью, но сейчас они представлялись грубыми подделками. Не передавали и половины того, что я чувствовала. Сенситивность — единственное, в чем у меня были лучшие показатели.

Я вновь потянулась к губам Пола, но он склонился к уху, обдавая горячим дыханием:

— Ты уже не вернешься в департамент и не будешь ни с кем другим. — Он слегка прикусил мочку, коснулся языком, заставляя меня вздрогнуть, как от удара током: — Ты слышишь меня?

— Даже если стану не нужна тебе?

Он кивнул:

— Я не отдаю свое.

Он решил напугать меня тем, что я не пойду по рукам? Я зарылась пальцами в его жесткие волосы — мне было почти плевать, что он говорил. Я жаждала его губ, его касаний.

— Тебе есть что сказать?

Я замерла:

— Я никогда не была с мужчиной.

— Это я знаю.

Я достала из корсажа горошину медила:

— Я могу выпить таблетку. Чтобы…

Он забрал ее из моих пальцев и брезгливо отшвырнул. Я услышала лишь сухой звук, будто упала пуговица.

— Мне не нужна подмена. Я способен сдержаться, когда это нужно.

Он склонился к моим губам и, наконец, поцеловал. Нежно, но вместе с тем напористо. Я с готовностью разомкнула их, впуская горячий язык, жадно отвечала, чувствуя, как тело будто запело, наполнилось томительным жаром. Между ног тянуло до рези, и я понимала, что кружево попросту мокрое. Дыхание Пола учащалось, глаза помутнели. Я потянулась к пуговицам его рубашки, но он перехватил мои запястья и с силой впечатал в ковер за головой — не хотел отдавать инициативу. А может, считал, что я слишком торопилась. Когда поцелуи скользнули на шею, оставляя огненную дорожку, я не сдержала стона и выгнулась, облизала губы. Мне будто не хватало воздуха. Я извивалась, стараясь освободиться, чтобы обнять, прижать к себе, но хватка была железной.

Пол просто смотрел на меня. Пристально, жадно. Наконец я видела огонь в его серых глазах, они сверкали, как полированная сталь. Острая, опасная. Он подхватил меня на руки и занес в смежную с кабинетом спальную. Уронил на холодные шелковые простыни. Это неожиданное касание заставило кожу покрыться мурашками. Пол опустился рядом и обвел пальцами овал моего лица:

— Теперь все. Ты моя.

Я лишь подалась вперед, тянулась руками, намереваясь расстегнуть его рубашку:

— Твоя, Пол, — я просто ликовала. Главное — ничего не испортить.

Он ловко перехватил мои запястья, зажал одной рукой и снова завел мне за голову. Другой рукой легко коснулся шеи, спустился на грудь, пальцы скользнули под корсет, нашаривая сосок. Пол ощутимо сжал, и я выгнулась, задерживая дыхание. По телу разлилась сладкая волна. Между ног тянуло так нестерпимо, что я готова была кричать, умолять. О, я знала о чем. Огорчало лишь то, что сегодня это невозможно, не позволит собственное же тело. Но у нас впереди много ночей, наполненных моими криками.

Наконец, Пол отпустил мои руки, но демонстративно снова завел за голову, когда я потянулась к нему. И просто смотрел. Я больше не делала попыток, раз он так хочет, лишь смотрела, слушала его сбивчивое шумное дыхание.

— Ты прекрасна.

Я хотела было поблагодарить, но он заглушил этот порыв поцелуем. Меня окутывало ароматом морозного дерева с легкими нотками виски. Его язык жалил, ласкал, доводя до безумия. Губы были то мягкими и нежными, то становились жесткими и требовательными. О нет, это мало напоминало симуляторы. С точки зрения практики — то же самое. Я сотни раз целовала учебные манекены, но у них был один самый главный недостаток: они не были живыми и не вызывали никаких чувств, несмотря на все уловки программистов. Они не таили привкус виски на губах и не пахли так, как пах Фирел. Сейчас к холодной древесине примешивалось что-то острое, терпкое. Что-то животное, настоящее. Будто в нетронутом промерзшем лесу таился разгоряченный грозный хищник. И я знала, что от него не убежать.